будто она шла босиком, не было ни тут, ни там такой вещи, которой не превращал бы в катафалк…».
С. 355. Он останавливался обыкновенно у окна… — в автографе вычеркнут вариант: «Он приходил, тронутый сыростью в мокрых листь¬ях, приставших по дороге <...> , останавливался обыкновенно у окна, пожирая большими голодными глазами все, что находилось за стеклом внутри. Он, летний трехчасовой рассвет в лицо никогда не видал хозя¬ев; зато он, случалось, являлся нечаянным свидетелем того, как, слоня¬ясь в серых не прогретых сумерках его появления, вдруг настораживался и замирал старый Мур, как пропадал он затем и являлся затем вновь, зажав в зубах серого зверька, похожего на крошечный детский чулочек».
…мертвою фиринкой… — тусклой льдинкой (от слова фирн — зер¬нистый снег в горах).
С. 356. …пучок лучей… падал только на крошечное личико ребенка. — После этих слов в автографе вычеркнуто: «изготовленный по мерке, сня¬той с живого лица, словно это было освещенье на заказ».
… выбрала себе на дорогу в загробный мир одно только выражение дет -ского испуга.,— После этих слов в автографе вычеркнуто: «и это выраже¬ние растерянности, тревожной и мгновенной, как сигнал, не сходило с воскового личика, потому что нечем было сменить его, под рукой уже не было смены».
С. 357. Предоставить ему такую свободу и самостоятельность!— В автографе вычеркнут вариант: «Какая страшная и преждевременная самостоятельность!»
…если бы мозг ее мог совладать с ними, — мысль о самоубийстве… — после этих слов в автографе вычеркнуто: «для того, чтобы сопровождать сына в его странствии, пришла бы ей в голову, как светлое успокоение, посланное свыше».
Но она не думала ни о чем или не знала, что истерические… — после этих слов в автографе вычеркнут вариант: «думы, как белые соки в стеб¬ле молочая неуемно бесятся в ней».
С. 358. Но Кнауер не терял равновесия. — После этих слов в автогра¬фе вычеркнуто: «Душа выстилала все его внутренности ровным гнетом; она поспевала за ним в каждом его движении и давила везде и на все с одинаковой силой, напряженной, бдительной и без упущений, как вни¬мание идеального протоколиста».
…в этом омуте души, осязательной и, следовательно, тошнотвор¬ной. — После этих слов в автографе вычеркнуто: «И сидя у тела сына, человек этот был преисполнен ровным и неопадчивым гудением, тем невнятным и воображаемым гудением, которым полон воздушный кор¬пус колокола, когда звонаря нет на колокольне и внизу думают, что ко¬локола молчат».
С. 361. На дворе шум бушующих масс был роскошен и шумен, как обо¬жание. — Ср. описание ливня как торжества природы в стих. «Счастье» (1915): «…На дне / Бушующего обожанья / Молящихся вышине,..».
С. 364. Но вы-то, вы, господин Амадеус. — После этих слов в авто¬графе вычеркнуто: «Подумаешь, право, лошадь убило!»
С. 365. …как бывает в домах, где много спящих… — после этих слов в автографе вычеркнуто: «которые видят во сне тишину…».
С. 368. Светло-пунцовая полоса предвечернего его жара… — после этих слов в автографе вычеркнут вариант: «косяком лежала на думском столе, покрытом зеленою скатертью: полоса эта изламывалась с краю и сбегала вниз по борту стола; а внизу она кончалась, запутавшись в ба¬хромчатой скатерти».
С. 369. — Вы?!Вы сами?!— громогласно и негодующе кричал за сте¬ной Зеебальд. — После этих слов в автографе вычеркнуто: «Опять пополз¬ли расплывчатые слова гостя. Гость продолжал говорить».
С. 369—370. По стене же вязко пласталась и слоилась речь гостя. — После этих слов в автографе вычеркнуто: «А с этой стороны стена взя¬лась нежно-розовой паутиной занимающейся зари. Анна Мария, отки¬нув со лба нерасчесанную, свалявшуюся прядь, тупо следила за узором, который выжигала…».
С. 370. …прерываемая частым кашлем посетителя, речь эта… — после этих слов в автографе вычеркнут вариант: «громоздилась и осы¬палась, ползла и выветривалась. Только к концу беседы на ней обра¬зовалось выпуклое возвышение. Оно вскочило на ней, как вскакивает синяк от ушиба. Опять эту часть взял на себя Зеебальд».
Но сам по себе этот непомерно долгий день начался еще раньше. — После этих слов в автографе ранний вариант (остался не вычеркнут): «Он был поднят после этих слов в четвертом часу или около того шумом на дворе перед дверью гостиницы «Шютценпфуль». Был ли тому причи¬ной звон косы, мерно и сонно ссучивавшийся за гостиницей, на задах, по сырой, парной траве неподалеку среди мертвой незыблемой тиши¬ны, служившей предвестием знойного дня, или же его спугнули голоса двух человек, вышедших из гостиницы в такую пору и слышавших свои¬ми ушами звон этой же косы неподалеку от гостиницы. Или же подня¬ло его с лугов, как подымают перепелку из жнивья, лясканье точильно¬го бруска по лезвию, и негромкий, но единственный среди такой ти¬шины разговор двух голосов посередь улицы. Говор этот был негромок, но он слышен был этой тишине отовсюду, потому что он представлял такую же отчетливую и громкую достопримечательность и редкость, как голос Адама в первые дни земли. И этот на редкость продолжительный июльский день, который висел теперь на улице за стеклом крайнего в ратуше окна и горел и озарял отдельные улицы, ту, над которой висел он, и смежные с нею, столбами едкого малинового дыма и озарял их несдержанно, с жадною страстностью заката — день этот начался с гром-ких препирательств двух о чем-то на улицах споривших голосов. Они удалялись, и речь их шла скачками, как скачками передвигались и они, куда-то спеша».
Гостиница «Шютценпфуль», название которой переводится как «Оборонительный ров», находилась в Марбурге, именно там Пастернак провел свою первую ночь по приезде. Описание раннего утра спящего города со звуками косцов и точильного бруска см. в стих. Пастернака «Он слышал жалобу бруска…» ( 1912): «Он слышал жалобу бруска / О лез¬вие косы…».
С. 374. …перебегали мощеный двор и больше уже не оглядывались, по¬пав на лужайку. — После этих слов в автографе вычеркнуто: «Гостиница была пуста и ее можно было обокрасть дочиста или сжечь дотла, и ни¬кто бы со двора ничего не заметил».
С. 377. …припоминал остальным своим товарищам по предмету информации Кнауера, как… — после этих слов в автографе вычеркнут ва¬риант: «молчаливо, не сводя с Туха глаз и очевидно спокойно выслушал Кнауер все то, что пришлось ему выслушать от них». На обратной сто¬роне последней страницы автографа дано описание заседания в ратуше (не вычеркнуто): «По закрытии заседания бургомистр Тух приподнялся со своего места, а за ним и весь совет. Представители гильдий и цехов разбились на несколько шумных кучек, бойко так в кучках не прерывая своих непринужденных бесед и задерживаясь только у дверей, чтобы пропустить вперед наиболее видных и именитых, стали выходить они из советского зала. Часть же осталась там. Они обступили Грунера, пис¬ца, оставшегося сидеть за столом, дожидаясь, когда он кончит писать, чтобы поставить свои подписи под резолютивным эдиктом совета».
Диалог. — газ. «Знамя труда» 17/4 мая 1918 (Mg 203).
Писалосьдля книги об искусстве, в которой автор предполагал «пе-реплесть эту идеологию с наивозможнейшей конкретностью разных вымышленных ссылок на никому не известные авторитеты и вести час¬тью в форме дневника, частью в диалогической» (письмо родителям 7 февр. 1917). Название и форма отрывка соотносятся с жанром плато¬новских диалогов-трактатов. Утопическая картина будущего России, о котором рассказывает Субъект, — когда будут уничтожены деньги и каж¬дый может компенсировать потраченную энергию непосредственно из общего источника по своим потребностям, отразила непосредственные впечатления Февральской революции и пробужденных ею надежд на новое общественное устройство. Идеи упразднения денег и торговли, полного использования социальной энергии и распределения благ по потребностям были провозглашены французскими философами Ш. Фурье и П.-Ж. Прудоном (ему принадлежит знаменитая формула: «Собственность это воровство»). Позднее они были развиты в работах анархистов Э. Малатеста и П. А. Кропоткина. Теория идеального соци¬ализма, основанного на нравственных законах, была разработана Гер¬маном Когеном, и Пастернак участвовал в его семинарах по этике, где разбирались вопросы государства и права. Этот аспект учения Когена вызвал возмущение В. И.Ленина, который в своей работе «Материа-лизм и эмпириокритицизм» подверг его жестокой критике, как врага «научного социализма» и ярого контрреволюционера. Для Пастернака самым главным положением в разработке этих идей представлялась не¬обходимость плодотворной деятельности человека, оставляющего по¬сле себя осязательные результаты существования.
Вторая картина. Петербург. — «Новый мир», 1990, № 5. Публика¬ция М. А. Рашковской по машин. (РГАЛИ, ф. 2852). Мы используем коммент. этой публикации. — Машин, с правкой неизвестного лица опечаток и пропущенных слов. На верхнем поле первой страницы, над заглавием карандашное примеч. Пастернака: «Просмотрите со стра-н<ицы> 17 до 24. Там попадаются места излишней недействительной и невыразительной сложности. Течение повести затормаживается и оста¬навливается. То же самое и на 34-й стр.» (РГАЛИ, ф. 2852). Сохранив¬шаяся машин, обрывается на с. 23. Отмеченные с. 17—23 относятся к разговору героев в конце отрывка. Другие примеч. тоже передают кри¬тическое отношение Пастернака к тексту.
Можно предположить, что повесть, отрывок которой сохранился в архиве О. М. Брика, была предложена для ознакомления в редакцию
«Лефа» в первой половине 1920-х гг., пометки на полях предполагали направление будущей работы над ней. В письме О. М. Фрейденберг 2 нояб. 1924 г. Пастернак писал, что по подписанному летом в Петер¬бурге договору на том прозы «оставалось только рассказ один им до¬слать», но договор был расторгнут и издание не состоялось.
На содержании сохранившегося фрагмента «второй картины» от¬разилось близкое знакомство с профессиональными революционерами Б. И. Збарским, В. Я. Карповым и Е. Г. Лундбергом во время пребыва¬ния на Уральских заводах. Дружба Пастернака со Збарским и связанная с ним революционная тема отразились также в «отрывке из повести» «Безлюбье» (датированном 20 нояб. 1918 г.). Первый публикатор отрывка М. А. Рашковская относит его к концу 1917— началу 1918 г. («Новый мир», 1990, №5. С. 165) по упоминанию в нем газеты «Народный труд», которая издавалась партией народных социалистов в 1917 г. в период подготовки к выборам в Учредительное собрание.
В этом отрывке явственно наблюдается близость прозы Пастернака принципам символистской прозы Андрея Белого, которого он считал своим учителем. Недаром сохранившаяся от повести Пастернака «Вто¬рая картина» называется вслед за романом Белого «Петербург». «Опи¬сание героя, фабула, место и время действия отодвигаются на второй план, — писал Белый в статье «Пророк безличия», — все эти подробно¬сти бросаются автором потом, вскользь, нехотя, мы должны их ловить все до одной, чтобы самим воссоздать канву изображаемых действий…» («Арабески». М., 1911. С. 33—34). Постоянное перетекание действитель¬ной реальности в эстетическую позволяет героям повести Пастернака существовать вне времени и пространства. Разбивка на картины, главы и периоды соответствует архитектонике прозы Белого, создает ритм и подчеркивает стремительность движения, не столько внешнего, сколь¬ко внутреннего. Недаром среди отмеченных на полях
