пре¬дыдущий текст, написан рукой Б. Пильняка; Пастернак вносит в него некоторые исправления.

…тем существенней будет отметить… — далее текст, вписанный рукою Пастернака.

…освобождения человека от… неравенства, насилия, дикарства и вся¬ческого мракобесия. — В публикации: «неравенства, насилия и всячес¬кого дикарства». Дальнейший текст, опущенный нами, написан рукою

Пильняка, в нем перечисляются вехи биографии Белого, участие в Теа¬тральном отделе Наркомпроса и студии Пролеткульта, напряженный труд в последние годы жизни. Общий объем его творчества составит 47 томов будущего собрания сочинений. При публикации переставле¬ны имена авторов некролога, на первом месте стоит Пильняк.

Вчера вечером в Москву прилетели товарищи Димитров, Попов и Танев (С. 226). — «Литературная газета», 28 февр. 1934.

Болгарские коммунисты Г. Димитров, Б. Попов и Р. Танев были ложно обвинены в поджоге рейхстага, на Лейпцигском процессе (21 сент. — 23 дек. 1933), с трибуны суда которого Георгий Димитров вы¬ступал с открытыми обвинениями фашистского режима в Германии. Под давлением международной общественности они были оправданы и ос¬вобождены.

Так как родители Пастернака находились в это время в Германии, он должен был сдерживать свои публичные высказывания против фа¬шизма из опасения им навредить. В письме к ним он, не называя имен, приводил текст этой заметки и объяснял обстоятельства ее появления в газете: «И когда мне позвонили о прилете этого человека (Димитрова. — Е. П.) и о том, не захочу ли я завтра в печати отдельно приветствовать его рядом с Горьким, Вс. Ивановым и несколькими другими, каюсь, я не мог не поддаться тому давно накопленному восхищенью, с которым я следил за его судьбой. Я продиктовал это по телефону, и только совер¬шенно неуместным подумалось мне обращаться от своего только лица к такому моральному богатырю, мне — нравственной пешке. И я это ад¬ресовал от себя и друзей своих. Я завтра пожалею об этой торопливости и с другой стороны — это сделано слишком коротко и плохо» (27 февр. 1934).

Выступление на Первом Всесоюзном съезде советских писателей (С. 227). — «Правда», 31 авг. 1934. — «Литературная газета», 1 сент. 1934, под назв. «Во имя любви к родине», с некоторыми разночтения¬ми. — 2 экз. стенограммы с авт. правкой (ИМЛИ, ф. 41).

Речь была произнесена 29 августа 1934 г., вошла в кн. «Первый Все¬союзный съезд писателей. Стенографический отчет». М., 1934.

О противоречивых впечатлениях, которые вызвал у него съезд, Пастернак писал С. Д. Спасскому: «Ведь ту же нескладицу в гораздо большем значеньи, для всех нас и для меня, представлял самый съезд, явленье во всех отношеньях незаурядное. Ведь более всего именно он поразил меня и мог бы поразить Вас непосредственностью, с какой бро¬сал из жара в холод и сменял какую-нибудь радостную неожиданность давно знакомым и все уничтожающим заключеньем. Это был тот, уже привычный нам музыкальный строй, в котором к трем правильным зна¬кам приписывают два фальшивых, но на этот раз и в этом ключе была исполнена целая симфония, и это было, конечно, ново» (27 сент. 1934).

С. 227. Я приготовил и записал свое короткое слово… — в «Литера¬турной газете» первый абзац отсутствует.

Я боялся, как бы вы не подумали чего дурного… — в «Литературной газете»: «Я боюсь, как бы вы не подумали…».

…в словах курсанта Ильичева. — Ильичев выступал с приветствием от частей Московского гарнизона 21 августа 1934 г.

…хотел снять с плеч работницы Метростроя тяжелый забойный инструмент… который оттягивал книзу ее плечи… — в «Правде»: «снять с плеча…» и «оттягивал книзу ее плечо…». А. К. Гладков вспоминал этот момент вечернего заседания 21 августа, на котором председательствовал Пастернак: «Во время работы Первого съезда писателей в Колонный зал пришла с приветствием делегация метростроевцев. Среди них были девушки в прорезиненных комбинезонах — своей производственной одежде. Одна из них держала на плече тяжелый металлический инст¬румент. Она встала как раз рядом с сидевшим в президиуме Пастер¬наком, а он вскочил и начал отнимать у нее этот инструмент. Девушка не отдавала: инструмент на плече — рассчитанный театральный эф¬фект — должен был показать, что метростроевка явилась сюда прямо из шахты. Не понимая этого, Б. Л. хотел облегчить ее ношу. Наблюдая их борьбу, зал засмеялся <...> Высокий комизм происшествия заклю¬чался в том, что тяжелый инструмент на плече у девушки лежал не по необходимости, а, так сказать, во имя некоего обряда, надуманного и тем самым фальшивого. Он в данном случае был трудовой эмблемой, а Б. Л. своим прямым и естественным зрением этого не заметил, а увидел лишь хрупкую женщину, с усилием держащую какую-то металлическую штуку. Над ним хохотали, сконфуженно улыбался он сам, поняв на-конец свою оплошность, но по-настоящему смеяться следовало над организаторами этого лжетеатрального приветствия» (Воспоминания. С. 330).

…товарищ из президиума, вышутивший… — в «Правде»: «высмеяв¬ший».

С. 227—228. …вмногоатмосферных парах, созданных положением, она была в каком-то мгновенном смысле сестрой мне… — в «Правде»: «что в этот миг она в каком-то мгновенном смысле была сестрой мне и я хотел помочь ей, как близкому…».

С. 228. …для вывода о существе той вещи, которая является предме¬том наших споров. — В «Правде»: «для вывода о существе предмета ва¬ших споров».

Поэзия есть проза… голос прозы… — см. «Петербург Блока <...> до безразличия одинаково существует в жизни и воображении, он полон повседневной прозы, питающей поэзию драматизмом и тревогой, и на улицах его звучит то общеупотребительное, будничное просторечие, которое освежает язык поэзии» («Люди и положения», 1956).

…проза в действии, а не в беллетристическом пересказе. — В «Прав¬де»: «проза в действии, а не в пересказе».

.. .каждый из нас остался с одним только существенным и совершенным, вся же невесомая и бесполезная словесность оказалась отмытой, сполосну¬той и унесенной переживаниями на съезде, явлением съезда, речами… — в «Правде»: «у каждого из нас осталось только одно существенное и совер¬шенное, вся же лишняя, неведомая, невесомая словесность оказалась унесенной переживаниями на съезде, мнениями на съезде, речами…»

У меня нет права пользоваться ее выражениями. — В «Правде»: «Я ничем не завоевал права пользоваться ее выражениями».

…велика опасность стать социалистическим сановником. — В «Прав¬де»: «опасность стать литературным сановником».

С. 228—229. …величайшим ее людям на деловом и отягченном дела¬ми… — в «Правде» со слов: «на деловом и отягченном делами…» и далее до конца абзаца текст отсутствует, в стенограмме вычеркнут рукою ав¬тора.

Приветствие по поводу десятилетия «Новогомира» (С. 229). — «Но¬вый мир», 1934, № 12, без назв. вместе с приветствиями Л. М. Леонова,

A. С. Новикова-Прибоя, Вс. В. Иванова, Б. А. Пильняка, М. С. Шаги-нян, А. Н. Толстого.

С. 229. …к годам редактирования Вячеслава Павловича Полонского. —

B. П. Полонский (1886-1932) был главным редактором журнала с 1926 по 1931 г. На это время приходится активное сотрудничество Пас¬тернака в «Новом мире». Начало их знакомства относится к 1921 г., на¬иболее теплыми их отношения стали в 1928 г. в связи с политическими нападками на Полонского, сначала обвинявшегося в троцкизме и затем снятого с руководства журналом в 1931 г. за «правый оппортунизм» и «примирительное отношение к реакционным попутчикам» («Правда», 31 янв. 1932). «Люблю своих учителей и никогда не забываю, — написал Пастернак в записке в поддержку Полонскому. — Политическое воспи¬тание получил я здесь» (РГАЛИ, ф. 1328).

…благодарность за них Ивану Михайловичу Тройскому. — И. М. Трой¬ский (1894-1985) — литературный критик и главный редактор журнала «Новый мир», сменивший В. П. Полонского в 1932 г. Он сохранял ав¬торский коллектив журнала и литературную политику, выработанную Полонским.

Выступление на Конгрессе в защиту культуры (С. 229). — «Между¬народный конгресс писателей в защиту культуры. Париж, июнь 1935. Доклады и выступления». М., 1936.

Пастернак был послан в Париж к концу работы Конгресса и вы¬ступал за день до его закрытия 24 июня 1935 г. Вслед за ним говорили И. Э. Бабель и Андре Мальро. Советская делегация состояла из 20 че¬ловек. И. Г. Эренбург в своем выступлении говорил, что рабочие не с первого раза понимают стихи Пастернака, Маяковского и Багрицкого. Н. С. Тихонов говорил о сложном мире поэзии Пастернака. «Когда

Тихонов перешел к оценке поэзии Пастернака, — писал Эренбург о встрече, оказанной Пастернаку французской публикой, — зал поднял¬ся, долгими рукоплесканиями он приветствовал поэта, который всей своей жизнью доказал, что высокое мастерство и высокая совесть от¬нюдь не враги» («Известия», 26 июня 1935).

Пастернак вошел в Бюро интернационального объединения писа¬телей в защиту культуры (Paris 1935. Erster Internationaler Schriftsteller¬kongress zur Verteidigung der Kultur. Berlin, 1982).

Подлинный текст выступления Пастернака неизвестен. В 1945 г. он пересказывал И. Берлину содержание своей речи: «Я сказал: «Я пони¬маю, что это конгресс писателей, собравшихся, чтобы организовать со¬противление фашизму. Я могу вам сказать по этому поводу только одно. Не организуйтесь! Организация — это смерть искусства. Важна только личная независимость. В 1789,1848 и 1917 годах писателей не организо¬вывали ни в защиту чего-либо, ни против чего-либо. Умоляю вас — не организовывайтесь!»» (Воспоминания. С. 520-521). Вдова Бабеля, ехавшего на конгресс вместе с Пастернаком, А. Н. Пирожкова вспоминала, что, «возвратившись, Бабель рассказывал, что всю дорогу туда Пастернак мучил его жалобами: «Я болен, я не хотел ехать, я не верю, что вопросы мира и культуры можно решать на конгрессах»» (И. Бабель. Воспоми¬нания современников. М., 1972. С. 333). Андре Мальро, бывший одним из устроителей конгресса, тоже вспоминал, что выступление Пастерна¬ка было направлено против самой идеи защиты культуры на дискуссиях и собраниях (Jean Lacouture. Andrй Malraux. London, 1975. С. 190).

Слова Пастернака о бессмыслице общественных призывов и со¬браний в защиту искусства, которое нуждается только в свободе и от¬сутствии насильственных помех, не могли появиться в советских пуб¬ликациях. По словам Эренбурга, он разорвал текст, с которым Пастер¬нак собирался выступать, обосновывая это тем, что будто бы «он был написан на устаревшем французском языке, языке прошлого века», и просил его сказать без подготовки несколько слов о поэзии. По устному свидетельству Н. Тихонова, председательствовавшего в день выступле¬ния Пастернака, готовить стенограмму его речи для печати помогала ему М. Цветаева и они вдвоем выбрали именно те несколько фраз о по¬эзии, которые составили публиковавшийся потом текст.

Не зная об участии Тихонова и Цветаевой в редактировании ска¬занного им на конгрессе, Пастернак приписывал это Эренбургу. А. К. Та¬расенков записал его слова: «Он, конечно, пишет обо мне с самыми лучшими намерениями, я это знаю, но все же это все неверно. Вот в Париже я говорил ведь серьезные вещи, а он все свел к фразе о том, что «поэзия в траве». Я превращен в какого-то инфантильного человека, и я вовсе этого не хочу» (Воспоминания». С. 168).

С. 229. …она всегда будет проще того, чтобы ее можно было об¬суждать в собраниях…