«А вскачь за громом, за четверкой / Ильи Пророка, под струи…».
«Готовящейся книге моих избранных стихотворений…» (С. 398). — Факсимиле 1-й страницы Каталога Кристи. С. 45.
Начало ранней редакции главки очерка «Люди и положения» (1956), посвященной Рильке. Далее идут переводы из Рильке в первонач. ре¬дакции.
«Виташ<евская>, Банник<ов> — верю бедности больше…» (С. 399). — Ивинская. В плену времени. С. 219. — Автограф в Музее гру¬зинской литературы. — Публикуется по фотокопии, сделанной в 1964 г.
По воспоминаниям О. В. Ивинской, узнав о передаче рукописи «Доктора Живаго» итальянскому издателю Фельтринелли, она обрати¬лась за советом к M. Н. Виташевской и Н. В. Банникову, редакторам Гослитиздата. Свои впечатления от первого посещения квартиры Вита¬шевской, она передала Пастернаку (см. также письмо к M. Н. Виташев¬ской 26 мая 1956, в котором Пастернак благодарит ее «за ласку к О. В.»).
Не верить настоятельности этих угроз… — известие о намерении напечатать роман в Италии вызывало у знакомых Пастернака страх по¬следствий и предчувствие беды. Н. В. Банников, испугавшийся за судь¬бу стихотворного сборника и политических обвинений по отношению к нему самому, обвинял Пастернака в предательстве интересов родины и своих друзей в частности. Виташевская выражала участие и высказы¬вала тревогу (Ивинская. В плену времени. С. 219, 220).
Стараться отстранять эти дружественные вторжения… — Пас¬тернак не желал слушать чужих советов, даже бескорыстных, не позво¬лял себе заражаться их страхом, его поддерживала радостная взволно¬ванность будущей судьбой романа (там же. С. 220).
…надо заткнуть уши от звучащего… мира и ответа ему… — речь идет о вовлеченности в работу над новым стихотворным циклом, который Пастернак начал писать весной по просьбе Банникова, как составителя сборника.
…для писания этих глупых писем. — По-видимому, речь идет о сове¬тах написать Фельтринелли и просить его задержать издание романа до публикации его в Москве или требовать возвращения рукописи, что решительно противоречило намерениям Пастернака. Но ни угрозы влас¬тей, ни опасения друзей не заставили Пастернака написать эти письма.
«Вначале тридцатых годов Павел Васильев…» (С. 399). — «Литера¬турная Россия», 11 дек. 1964.
Павел Николаевич Васильев (910-1937), поэт, был арестован и рас¬стрелян в 1937 г. Заметка написана по просьбе Е. А. Валовой-Васильевой, которая возбудила дело о его реабилитации. Она вспоминала также, что Пастернак присутствовал на вечере Павла Васильева, устроенном И. М. Тройским 3 апреля 1933 г. в редакции «Нового мира», где должен был выступать вместе с другими поэтами, но, когда настала его очередь, он вышел на сцену и сказал: «После Васильева мне здесь делать нече¬го». «Слышал однажды на вечере Павла Васильева, — писал Пастернак С. Д. и С. Г. Спасским 30 апр. 1933 г. — Большое дарованье с несомнен¬но большим будущим». В «Новом мире» была опубликована стенограм¬ма этого вечера «Литературный путь Павла Васильева», где приведены выдержки из разных выступлений. К. Зелинский говорил, что его по-эзия содержит элементы «псевдонародной, в сусальном представлении, великодержавной России»; Е. Усиевич утверждала, что «основой, на которой выросло творчество Васильева» была не деревня, а «семиречен-ское казачество, база колонизаторской политики русского царизма». Участники обсуждения требовали от Васильева «перестройки», против чего возражал Пастернак, который, по словам И. Нусинова, «испугал¬ся, кажется, что перестройка Васильева обрекает его На уничтожение его своеобразной системы образов, его своеобразной ритмики и т. д. и т.д.» и говорил, «если писателю необходимо органически переделать себя, то горе нашей поэзии, горе нашей литературе». От считал, «что самое главное у поэта — это его стержень, что крестьянский поэт будет сам перестраиваться, самотеком» («Новый мир», 1934, № 6. С. 218-225).
«Выяснять смысл, содержание…», «1) Усиливать до полной ясности, как в прозе…» (С. 400). — Материалы Музея грузинской литературы. С. 35. — Автографы в Музее грузинской литературы.
Обе записки представляют собой руководства для стихотворно¬го перевода, которому Пастернак обучал О. В. Ивинскую, и выража¬ют основные принципы, которыми он руководствовался в своих ра¬ботах. М. Филина и Е. Киасашвили, разбиравшие архив Пастернака в Музее грузинской литературы, пишут: «О. Ивинская делала свои варианты переводов и отдавала на суд Б. Пастернаку. Иногда он под-ключался к тексту, правил его, а порой писал поверх ее строк новые. Возникал иной перевод, фактически написанный Б. Пастернаком, но как бы не признанный им» (Малоизвестный сюжет в переводческой де¬ятельности Бориса Пастернака // Русский авангард. Тренто, 1994. С. 270).
БИОГРАФИЧЕСКИЕ АНКЕТЫ, ЗАЯВЛЕНИЯ, ХОДАТАЙСТВА (С. 401)
В раздел включены биографические материалы, написанные по официальным запросам и, казалось бы, на далекие отличного характе¬ра темы. Но сразу следует оговориться, что даже и в этом «нелитератур¬ном» жанре сухих документов авторский отпечаток и непосредствен¬ный характер личности Пастернака отразился не меньше, чем в других его текстах. Разбросанные по разным государственным архивам, они отмечены своеобразием мысли и стиля Пастернака, сделавшего их яр¬кими свидетельствами неблагополучия и неустроенности быта 1920-х гг. Под его рукой эти канцелярские бумаги начинают дышать свободой; заключенное в анкетную графу слово сохраняет вкус и запах жизни, не подчиняясь казенным штампам бюрократического языка. Находя нуж¬ные определения для своей просьбы или заявления, он не подгоняет их под общеупотребительный шаблон, — и не потому ли ни одно из этих ходатайств не было удовлетворено. К тому же, описывая свое бедствен¬ное положение, невозможность самостоятельным трудом добиться че-ловеческого существования или издать написанные книги, Пастернак никогда не просит сделать для него исключение из общего правила и не хочет получать то, чего лишены другие, не выдвигает заслуг, которые ставили бы его на особое место, — он предоставляет свободу решать вопрос о его правах тем, к кому он обращается и от кого это зависит, — по справедливости. Подобное благородство и подлинный демократизм его просьб выглядят теперь как давно забытые пережитки и анахрониз¬мы, «уничижение паче гордости» и даже «юродство», в чем часто обви¬няли его современники.
Специфика этого жанра, требующего предельного лаконизма, от¬каз от жалобных нот и настойчивости, скромность позиции, так же как характерный «пастернаковский» стиль, затрудняли чиновникам пони¬мание этих документов и, вероятно, вызывали неприятие, но во всяком случае здесь налицо не «усложненная форма», в которой обвиняла Пас¬тернака современная критика, а собственная позиция, выраженная тем языком, на котором Пастернак писал и мыслил.
Анкета московского профессионального Союза писателей и Союза поэтов (С. 402). — Два прилога за Б. Л. Пастернак (публ. М. Гурчинова) // Годишен зборник на филозофскиот факултет на Универзитетот во CKonje. Книга 26 ( 1974). — журн. «Русская речь», 1992, № 4. — Автограф (ИМЛИ, ф. 120). Текст записан на машин, бланке, вопросы анкеты пред¬варяет сообщение: «В воскресенье 23-го марта, в 12 ч. дня, в помеще¬нии Союза (Никитский бульвар, д. 8, кв. 7) состоится общее собрание секции поэтов для обсуждения практических выводов изданных, при¬водимых ниже анкетой и для текущих дел. Желательно присутствие боль¬шого числа членов секции».
В анкете указаны некоторые произведения Пастернака, которые в очерке «Люди и положения» (1956) автор называет «затерявшимися в разное время по разным причинам». Это: «статьи футуристического пе¬риода», «черновик романа в нескольких листового формата тетрадях, которого отделанное начало было напечатано в виде повести «Детство Люверс»» и «перевод целой трагедии Суинберна из его драматической трилогии о Марии Стюарт».
С. 402. Третья книга стихов. Название: «Нескучный сад»… — вскоре эта книга получила название «Сестра моя, жизнь». Название «Нескуч¬ный сад» объединило большой цикл стихов 1917-1918 гг., посвященный разладу отношений автора со своей героиней и перенесенный затем в книгу «Темы и варьяции». Это говорит о еще неустоявшемся к весне 1919 г. составе книги, в которую включались стихи, позднее перешед¬шие в четвертую книгу.
Алджернон Суинберн «Мэри Стюарт» трилогия, часть I «Шате-ляр». — Рукопись перевода была отдана в издательство и лежала в типо¬графии, где первая часть ее вскоре пропала.
С. 403. Роман в рукописи около 15 печатных листов… — был напи¬сан зимой 1917-1918 г. и носил название «Три имени»; отделанное на¬чало романа было издано как повесть «Детство Люверс», остальные ча¬сти не сохранились.
Повести, числом 3… — о работе над новеллами, которые должны были составить книгу прозы, Пастернак писал родителям зимой 1917 г., из них была издана одна — «Апеллесова черта»; «История одной контроктавы» осталась не окончена, третья, под назв. «Карета Герцоги¬ни», не сохранилась. Но какие именно повести имел в виду Пастернак и как они соотносились с написанными весной 1918 г. «Письмами из
Тулы», главой из повести «Безлюбье», «Тремя главами из повести», на-печатанными в 1922 г. и «Второй главой. Петербург», написанной в 1917-1918 гг. и найденной в архиве О. М. Брика, неизвестно. Разнообразие дошедших до нас «глав» из различных повестей, которые писались в это время, подтверждает слова анкеты, что последние годы Пастернак пи¬сал главным образом прозу.
Quinta Essentia — из перечисленных шести статей сохранилась толь¬ко одна «Несколько положений» (1918), первоначально называвшаяся «Quintessentia». Из писем Пастернака известно о существовании статьи о Генрихе Клейсте, написанной в 1914 г. как предисловие к его переводу комедии «Разбитый кувшин». Статья о Шекспире была написана к 300-летнему юбилею в апреле 1916 г. и предлагалась в газету «Русские ведо¬мости». С некоторой вероятностью можно предположить, что статья «К естественной истории дарования» основывалась на поэтическом опы¬те Маяковского, чьи первые шаги в литературе Пастернак расценивал как «естественную историю всякого современного дарования» (Влади¬мир Маяковский. «Простое как мычание», 1917).
Можете ли выступать с чтением своих произведений… Нет, ввиду уродливости условий… — речь идет о чтении стихов в кафе («кафейный период» русской поэзии). Пастернак «по причинам принципиальным» не мог принять современную форму выступлений перед аудиторией зав¬сегдатаев артистических кафе, хотя несколько раз ему приходилось, ус¬тупая обстоятельствам, выступать на таких вечерах. «Современные те¬чения вообразили, что искусство как фонтан, тогда как оно — губка. <...> Ему следует всегда быть в зрителях и глядеть всех чище, восприимчивей и верней, а в наши дни оно познало пудру, уборную и показывается с эстрады» («Несколько положений», 1918). Об этом же Пастернак писал в стих. «Шекспир» (1919).
В издательстве «Центрифуга»… — вышла книга стихов «Поверх барьеров», 1917 г.
…журнале «Современник»… — был напечатан перевод комедии Г. Клейста «Разбитый кувшин», 1915, № 5.
…газете «Новая жизнь», издательстве «Альциона»… — «Новая жизнь» — общественно-литературная, социал-демократическая еже¬дневная газета, издаваемая А. Н. Тихоновым в 1916-1917 гг. Сотрудни¬чество Пастернака, по-видимому, состояло в редактировании чужих сти¬хов. «Альциона» — частное издательство, основанное А. М. Кожебатки-ным в 1910 г., просуществовало до 1923 г., в нем предполагалось опуб-ликовать выправленный перевод комедии Клейста «Разбитый кувшин» с предисловием Пастернака.
…журнале «Рабочий мир», газете и временнике «Знамя труда»… — «Рабочий мир» — рабоче-кооперативный, научно-популярный и лите¬ратурно-художественный журнал, выходил два раза в месяц в 1918 г.; в нем было опубликовано стих. «Рудник» из цикла «Уральских стихов». Ежедневная газета «Знамя труда» была
