с се¬мейством получил в 1911 г. от Училища живописи, где был преподава¬телем. В сентябре 1921 г. он с дочерьми уехал за границу. Освободивши¬еся комнаты были сразу заселены. «Много семей у нас живет на Вол¬хонке, все в разное время встают, начиная с 6-ти утра, весь день ходьба, все это мимо меня грохочет, а у меня перегородок тонкоребрость, сквозь которые можно пройти как свет…» — писал Пастернак М. Цветаевой (24 окт. 1934), используя строчку из цикла «Волны» (1931): «Перегоро¬док тонкоребрость / Пройду насквозь, пройду, как свет…». Пастернак прожил здесь до конца 1937 г., когда получил наконец маленькую двух¬комнатную квартиру в доме писателей в Лаврушинском переулке, 17.

Во Всероссийский Комитет по делам искусств. Заявка (С. 413). — Автограф (Собр. H. Н. Пушкина, — теперь РГАЛИ, ф. 379), без даты.

Датируется по письму к 3. Н. Пастернак: «Хочу писать пьесу и вче¬ра подал заявку об этом в Комитет по делам искусств. Меня раздражает все еще сохраняющийся идиотский трафарет в литературе, делах печа¬ти, цензуре и т. д. Нельзя после того, как люди нюхнули пороху и смер¬ти, посмотрели в глаза опасности, прошли по краю бездны и пр. и пр., выдерживать их на той же глупой, безотрадной и обязательной малосо¬держательности <..:> Ты помнишь, какое у меня было настроение пе¬ред войною, как мне хотелось делать все сразу и выражать всего себя, до самых глубин. Теперь это только удесятерилось» (26 авг. 1941).

С. 414. …тожестворусского и социалистического… — во время жиз¬ни в Переделкине в 1937-1940 гг. Пастернак с особой остротой ощутил волнующее с детства чувство русской природы; знакомство с рабочими писательского городка и жителями соседних деревень дало глубокое понимание черт национального характера, «извлеченную из бедствий закалку характеров» («Доктор Живаго»), ставшую во время войны ос¬новой народного героизма. Он писал об этом в стих. «На ранних поез¬дах» (1941): «Сквозь прошлого перипетии / И годы войн и нищеты / Я молча узнавал России / Неповторимые черты»).

…детищами и произведеньями двадцатипятилетья. — Людьми, сформировавшимися после революции, то есть за 25 лет.

В Комитет по делам искусств РСФСР. Предложение (С. 414). — Ав¬тограф (РГАЛИ, ф. 2413); в конце заявки — адрес: «г. ЧистопольТАССР, ул. Володарского 75, кв. Вавилова». На верхнем поле резолюция: «тов. Ригорину. Заявка утверждается, необходимо утвердить договор в разме¬ре 10 ООО руб. Подпись: Мирингоф. 2 февр. 1942 г.».

Заявка была переслана в Казань, куда эвакуировалось Всероссий¬ское театральное общество (ВТО). Приложен набросок письма зам. пред¬седателя Совета ВТО 3. Г. Дальцева: «Многоуважаемый Борис Леони¬дович! После долгого ожидания подписанного Вами одного экземпля¬ра договора на Вашу пьесу мы наконец, получили его с тов. Котоком, но увы… Вы прислали экземпляр без Вашей подписи <...>». Далее идет обещание немедленной выплаты денег после получения подписанного договора и пожелание «приступить к Вашей пьесе теперь же».

Заявкой заинтересовался новосибирский драматический театр «Красный факел», в котором во время войны шел «Гамлет» в переводе Пастернака; 20 февр. 1942 г. был заключен договор на новую пьесу. Изъ¬явил желание поставить пьесу также Камерный театр, но, как писал Пастернак А. Я. Таирову: «Уже подписывая его (контракт. — Е. П.), я проговорился, что буду писать вещь по-новому, свободно. Я и в даль¬нейшем не делал из этого тайны. Но я увлекся и зашел в этом направле¬нии довольно далеко. Вещь едва ли будет предназначена для печатанья и постановки» (9 авг. 1942). О работе над пьесой, получившей название «Этот свет», см. в коммент. к сохранившимся сценам. С. 571.

Однако Пастернак не оставлял намерения закончить пьесу, о чем писал 30 июля 1944 г. О. М. Фрейденберг: «Горе мое не во внешних труд¬ностях жизни, горе в том, что я литератор, и мне есть что сказать, у меня свои мысли, а литературы у нас нет и при данных условиях не будет и быть не может. Зимой я подписал договоры с двумя театрами на напи-санье в будущем (которое я, по своим расчетам, приурочивал к нынеш¬ней осени) самостоятельной трагедии из наших дней, на военную тему. Я думал, обстоятельства к этому времени изменятся и станет немного свободнее. Однако положенье не меняется…».

С. 414. …перевода избранных произведений Ю. Словацкого… — рабо¬та над переводами польского поэта Юлиуша Словацкого (1809-1849) была окончена в мае 1942 г.

С. 414—415. …не Москвы и Ленинграда, но обобщенно трактуемо¬го. — После этих слов в заявке вычеркнуто: «в воображенном тождестве с первой».

С. 415. …при невольной раскопке недалекой старицы… — старица — старое русло реки. Сюжет археологических раскопок и сопоставления ушедшей жизни с настоящей возродился весной 1959 г., когда Пастер¬нак задумывал новую пьесу после поездки в Грузию.

В областную комиссию ССП. О «Владимире Атласове» Петра Ко-марова (С. 415). — Автограф (РГАЛИ, ф. 631, оп. 5, ед. хр. 476). ССП— Союз советских писателей.

Владимир Васильевич Атласов (1661/1664—1711) — сибирский ка¬зак, землепроходец, в 1797-1799 гг. побывал на Камчатке и Курильских островах, был убит во время мятежа.

Петр Степанович Комаров (1911-1949) — поэт, автор нескольких поэтических книг, лауреат Гос. премии (посмертно).

Швицкая корова — швейцарской породы.

Алексей Дмитриевич Годкевич — писатель, секретарь областной комиссии ССП.

В издательство «Советский писатель» (С. 416). — Автограф (РГАЛИ, ф. 2887).

Осип Борисович Румер (1883—1954) — писатель и переводчик анг¬лийской и французской поэзии, в 1937 г. был арестован, умер в ссылке. Заявление было написано по просьбе Е. Б. Тагера и Е. Е. Тагер, сбор¬ник переводов не был издан.

СТЕНОГРАММЫ ВЫСТУПЛЕНИЙ (С. 417)

Начало 1930-х гг. в биографии Пастернака отмечено активным уча¬стием в общественной жизни, что нашло отражение в стенограммах его выступлений на пленумах правления Союза писателей, членом которо¬го он был избран в 1934 г., различных обсуждениях, вечерах и дискусси¬ях. Правленные автором стенограммы, публиковавшиеся в свое время в газетах, отнесены в раздел «Литературные анкеты. Выступления. Очер¬ки»; здесь представлены стенограммы, оставшиеся неправлеными и содержащие ошибки и пропуски стенографисток.

Спонтанный, взволнованный характер речи Пастернака описан многими мемуаристами, редко кому удавалось передать полностью ход его мысли, стенографистки плохо справлялись с записью его слов, настолько они отличались от привычных штампов и общеупотреби¬тельных словосочетаний. Некоторые его выступления начинались препиранием со стенографистками, которых Пастернак просил не записывать, потому что говорит слишком «несвязно».

Эта «несвязность» и «перескоки» с одного предмета на другой, «кос¬ноязычие», — как называли речь Пастернака современники, — отчет¬ливо слышатся в сохранившихся записях, но объяснение этому лежит в трудности передать гладкими, обтекаемыми словами стремительно ле¬тящую мысль, перескакивавшую через обоснования и разъяснения и потому кажущуюся несвязной. Привыкшие к повторениям и разжевы¬ванию сказанного, слушатели с трудом воспринимали содержащиеся в словах Пастернака положения, на которых он не считал нужным оста-навливаться, как на само собой разумеющихся и всем также понятных, как ему самому. Способ его рассуждений не нуждался в дополнитель¬ных логических ступенях, которые помогали бы понять его мысль; он легко перешагивал через них, а слушатели не поспевали за ним, путаясь в его периодах.

Очень хороши записи слов Пастернака, сделанные А. К. Тарасен-ковым в своем дневнике. Это не стенограммы, — задача была в том, что¬бы передать содержание слов, порой рискованных по тем временам и слишком откровенных. Для современного читателя значение этих за¬писей приобрело неоспоримую ценность; они помогают прокомменти¬ровать краткие намеки на происходящие события в общественных вы-ступлениях Пастернака и объясняют его поведение в эти годы, так рез¬ко отличающееся от других периодов его жизни. На одном из вечеров, читая недавно переведенную поэму знаменитого грузинского поэта Важа Пшавелы «Змееед», Пастернак сказал о своем отношении к обществен¬ной активности этого времени:

«До 1931-32 гг. люди дрались, работали. Показалось, что к съезду писателей все вышли в люди, что все достигнуто и после съезда надо только выступать, конспектировать, подводить итоги. Как же двигать¬ся дальше? Все время отказываешь, отказываешься, отказываешься вы¬ступать. Получается эффект какой-то тайны, каких-то румян и белил. Надо теперь сделать обратный ход — выступить. Но выступать есть смысл, когда есть что-то новое. Представьте написанное вами письмо, которое вы будете десять раз слать адресату. Я в таком положении» (А. Та¬расенков. Пастернак. Черновые записи 1930-1939.22 нояб. 1934//Вос¬поминания. С. 157).

При чтении материалов этих заседаний и речей выступавших на них писателей резко бросается в глаза своеобразие слов Пастернака, звучащих диссонансом в общем тоне широко распространившихся к этому времени трафаретов и панегириков. Он открыто высказывает свое мнение по отношению к разным вопросам, обсуждавшимся на собра¬ниях и дискуссиях, отстаивает позиции творческой свободы и незави¬симости художника.

В комментариях к циклу «Несколько стихотворений» Пастернак характеризовал свое тогдашнее настроение как «попытку жить думами времени и ему в тон» (1956). Это не было для Пастернака компромис¬сом со своей совестью, просто таким образом он надеялся содейство¬вать либерализации общественной атмосферы, признаки которой ста¬рался различить в окружающей обстановке.

«Я свою задачу вижу в том, — записал А. Тарасенков его слова, — чтобы время от времени говорить резкие вещи, говорить правду обо всем этом. Нужно, чтобы и другие начали. Когда люди увидят упорство по¬вторения одной и той же мысли — они смогут увидеть, что надо менять положение вещей, и, может быть, оно действительно изменится» (Вос¬поминания. С. 166).

Надежды на изменения связывались с ожиданием новой консти¬туции, над проектом которой работал Н. И. Бухарин. Общественная активность Пастернака резко обрывается с крушением либеральных веяний, с пониманием того, что его усилия что-то изменить стали тщет¬ны. Сам он приурочивал это ко времени, «когда начались эти страшные процессы (вместо прекращения поры жестокостей, как мне в 35 году казалось)». Тогда «все сломилось во мне, и единенье со временем пере¬шло в сопротивление ему, которого я не скрывал», — записал он в 1956 г. как комментарий к циклу «Несколько стихотворений» (С. 395).

В текстах стенограмм сняты некоторые плохо записанные и непо¬нятные фразы или концы фраз, в угловых скобках добавлены слова, необходимые для понимания, исправлена орфография.

На обсуждении доклада С. Ф. Буданцева «Бегство от долга» (С. 418). — В кн.: Лазарь Флейшман. Борис Пастернак в двадцатые годы. Mьnchen, 1981. С. 323-324 (не полностью). — Стенограмма (РГАЛИ, ф. 2268).

Сергей Федорович Буданцев( 1896-1938; расстрелян) — писатель и литературный критик, работал вместе с Пастернаком в Лито Наркомпро¬са в 1919 г. — тогда между ними завязалась близкая дружба; сотрудничал в Лефе. «Бегством от долга» С. Ф. Буданцев называет упадок в литера¬туре, наблюдающийся к концу 1920-х гг., и резкое снижение про¬фессионального уровня писателей, обусловленное борьбой с «правой опасностью».

С. 418. …в попутнической среде… — «попутчиками» (наименование введено Л. Д. Троцким), называли писателей из интеллигенции, сочувст¬вующих революции, в отличие от «пролетарских» или «крестьянских», принявших ее безоговорочно. Термин имел главным образом полити¬ческий смысл.

Относительно слов В. Инбер… — в своем выступлении