Вера Инбер развила тезис С. Буданцева: «Он говорит, что на нас лежит долг зало¬жить фундамент пролетарской литературы, но это не обязанность. Это не наше дело, а будущих поколений».

С. 419. Лиссабонское восстание затыкает мне рот. — Очевидно, обострившееся в связи с государственным переворотом 1926 г., привед¬шим к установлению военной диктатуры, общественно-политическое положение в Португалии, оказавшейся под угрозой фашистского режи¬ма, широко обсуждалось в России и было на устах у всех.

Я сам чувствую… бесполезность лирики… — на вопрос «Ленин¬градской правды»: «Нужна ли вообще поэзия?» — Пастернак отвечал: «Достаточно такого вопроса, чтобы понять, как тяжело ее состоянье. <...> принято думать, что искусство нужно для сохранения преемст¬венности, как перемет от старой к новой, будущей культуре. С этим взглядом я сталкивался в ответ на мое предложенье категорической прямоты и резкости в этом деле. Природе легче бороться с внезап¬ным препятствием, нежели с постоянным тормозом, задрапированным формами потворства» («Ответ на анкету «Ленинградской правды»», 1926).

…государство нуждается в определенной сопротивляемости… — Е. Б. Тагер вспоминал, что Пастернак называл уничтожение полити¬ческой оппозиции в 1928 г. «Гефсиманской ночью государства», по¬тому что понимал, что нормальное существование государства, по¬добно твердому телу, основывается на законе сопротивления матери¬алов и гибнет при отсутствии одной из взаимодействующих частей общества.

…швеллера давили на столбы. — Балки должны давить на опору для устойчивости конструкции.

…приходят во время Фребелевской работы. — Фридрих Фребель (1782—1852) — немецкий психолог, теоретик воспитания дошкольного возраста и автор идеи детских садов.

…он отошел от образного опыта, который… создавал неудобства… — см. сказанное о Маяковском в «Охранной грамоте»: «…человек, так да¬леко ушедший в новом опыте, в час, им самим предсказанный, когда этот опыт, пусть и ценой неудобств, стал бы так насущно нужен, так полно бы от него отказался». (В рукописи вычеркнуто слово: «гонений» и заменено на: неудобств.)

Мы сами просили запретить всякое индивидуальное творчество и т. д. — Имеется в видулефовская установка, по которой считалось, «что искусству нет места в молодом социалистическом государстве» («Люди и положения», 1956). Эта позиция, получившая выражение в лозунге О. Брика «На черта нам стихи?», была осуждена в критике под названи¬ем «политика ликвидаторства».

С. 420. Я говорил о лакированном искусстве. — О «лакировке» ис¬кусства или о «прикрашивании фактов» Пастернак также говорил на дис¬куссии о формализме (1936): «…мы пересолили в идеализации общест¬венного. Мы все воспринимаем как-то идиллически. Мы уподобляем¬ся тем фотографам, которым самое важное, чтобы хорошенькое личико получилось».

…существует Моссельпром, что сладости имеют калории… — ссылка на стихи Маяковского, писавшиеся по заказам рекламы.

..ли остались от старого мира…» — имеется в виду рекламное стих. Маяковского: «Нами оставляются от старого мира / Только па¬пиросы «Ира»».

На вечере, посвященном памяти Маяковского (С. 420). — «Литера¬турная газета», 4 окт. 1989. (Публ. М. А. Рашковской). — Стенограмма (РГАЛИ, ф. 336). Вечер проходил в Московском университете.

С. 421. Оно вам сигнализирует какие-то ценности, и в них мы ви¬дим… что… называем бессмертием <...> поэт… посвящает свою жизнь напоминанию этих качеств… — ср.: «Поэт посвящает наглядное богат¬ство своей жизни безвременному значению. Живая душа, отчуждаемая у личности в пользу свободной субъективности, — есть бессмертие. Итак, бессмертие есть Поэт; и поэт никогда не существо — но условие для качества» («Символизм и бессмертие», 1913).

…тут встретились представители двух враждебных групп. — См.: «Наше знакомство произошло в принужденной обстановке групповой предвзятости» («Охранная грамота», 1931). Более подробно эта встреча описана в очерке «Люди и положения» (1956).

С. 422. Яне буду вам называть всех фамилий. — Со стороны «Цент¬рифуги» были С. П. Бобров, Пастернак и Б. А. Кушнер.

…он прочел мне свою трагедию. — Впечатление от трагедии «Влади¬мир Маяковский» в чтении автора передано в «Охранной грамоте».

…трагическую нотку, какая неизбежна при вступлении поэта на аре¬ну… — см. стих. «О, знал бы я, что так бывает..» (1932): «Когда строку диктует чувство, / Оно на сцену шлет раба…».

С. 423. …сейчас, когда он вспоминает о Блоке и пишет о нем… он вы¬нужденно ведет с ним тяжбу. — Имеется в виду писавшаяся в то время книга воспоминаний А. Белого «Между двух революций». Пастернак слышал отрывки из нее в авторском чтений (издана в 1934 г.).

Это была опять же все та же высокая парусность… — ср. определе¬ние поэта: «Твое творение не орден: / Награды назначает власть. / А ты — тоски пеньковой гордень, / Паренья парусная снасть» («Все наклоне-нья и залоги…», 1936).

С. 424. Революционность его… совершенно особого… типа, которая способна соперничать с официально признанным каким-то тоном нашей революции. — Эти слова перекликаются с мыслями, пришедшими Пас¬тернаку у гроба Маяковского. Он увидел в нем «единственного гражда¬нина» нашего «небывалого, невозможного государства»: «Остальные <...> были туземцами истекшей эпохи <...>. И только у этого новизна времен была климатически в крови. Весь он был странен странностями эпохи, наполовину еще неосуществленными. Я стал вспоминать черты его характера, его независимость, во многом совершенно особенную. Все они объяснялись навыком к состояньям, хотя и подразумевающимся нашим временем, но еще не вошедшим в свою злободневную силу» («Ох¬ранная грамота», 1931).

Я виноват перед вами в том, что некоторых тем здесь не надо было касаться. — Эта оговорка объясняется претензиями «лефовцев» (быв¬ших друзей) и главным образом H. Н. Асеева, которые возмущались сло¬вами Пастернака об изначальной трагичности характера Маяковского и настаивали на случайности его самоубийства.

На дискуссии по докладу Н. Асеева «Сегодняшний день советской поэзии» (С. 424). — Стенограмма (ИМЛИ, ф. 157, оп. 01, № 78).

Дискуссия была организована Всероссийским Союзом писателей и была третьей в серии проводившихся в мае и сентябре 1931 г. Доклад Асеева был опубликован в журн. «Красная новь», 1932, № 1. «Разговор о проблематике соцстроительства», — говорил Асеев, — должен вклю¬чать «круг так называемых «вечных» тем <...> освещенный новым све¬том трудовых человеческих взаимоотношений». Решающим моментом этой задачи он считал выработку соответствующего стихотворного языка, который объединит представления «о семантике, словаре, словосочетании, фонетике, ритмическом строении синтаксиса, рифме и т. д.». Предупреждая, что «самовлюбленность в свой «личный» твор¬ческий метод» может привести «на темные задворки недовольства, бес¬сознательности, а иногда и прямой враждебности соцстроительству», Асеев открыто метил в Пастернака и повторял штампованные обвине¬ния критики.

Пастернак пришел к концу доклада и первым взял слово. Его вы¬ступление получило поддержку со стороны М. Тарловского, В. Инбер, Г. Шенгели, М. Зенкевича и др.

Алексей Елисеевич Крученых, присутствовавший на открытии дискуссии, писал Г. В. Бебутову 11 дек. 1931 г.: «10 декабря был доклад Асеева «О поэзии». Интересно. Масса народу. Был П. Яшвили. Прения. Выступал Б. П<астернак>. ГЬворил хорошо, но «под знаком вечности», о самом высоком и загадочном — искусстве, но говорил страстно, ис¬кренне, «аж побледнел весь» — публика горячо приветствовала его, а Веру Инбер — нет!» (машин, копия Бебутова).

О выступлениях своем и Паоло Яшвили, который говорил о вред¬ном влиянии «убийственных лозунгов лефовщины», Пастернак писал Т. Табидзе: «На преньях по Асеевскому докладу Паоло говорил ярче и смелее всех, — общее мненье. Я опоздал, проспал доклад, пришел к кон¬цу и сделал ошибку, воспользовавшись, — мне первому данным словом. Доклада не слышал, не от чего было отталкиваться <...> Ничего не по-няли, похлопали, простили. Сейчас едем вновь, на продолженье пре¬ний. Может, поправлюсь и реабилитируюсь» (14 дек. 1931).

С. 425. …быть смелым и искренним нужно не только с точки зрения морали, а даже познаний. — В этих словах Асеев усмотрел спор с главной установкой своего доклада на технику стихописания: «Заявление об искренности и смелости, как главном начале творчества, мне кажется, что это возражение самому докладу, что имеется неискренность и не¬смелость доклада. Что докладчик, становясь в позицию защиты каких-то мелочей, скрывает за ними главное, он как будто не искренен и не смел. Если это не так — очень хорошо» (Стенограмма; ИМЛИ). Ср. так¬же слова Пастернака: «Искусство без риска и душевного самопожерт¬вования немыслимо, свободы и смелости воображения надо добиться на практике…» («Выступление на III пленуме правления Союза писате¬лей СССР», 1936).

В молодости человек может выразиться весь целиком в поступке, в разговоре по телефону, в ошибке. — В своем заключительном слове Асеев отвечал тем, кто был недоволен его разговором о «мелочах» и хотел «го¬ворить о чем-либо высшем», — добавляя, что «у Пастернака нет классо¬вого подхода, он говорит о какой-то двигательной силе поэтической практики <...> Б. Л. в одном своем выступлении говорил о том, что это нечто даже необъяснимое. Он приводил прекрасные примеры иллюстра¬тивные, и говорит, что это звонок по телефону в молодости неожидан¬ного. Он говорит, что это ведь стихи, написанные без черновиков. Но и письмо, и звонок по телефону предполагают техническое знакомство с обработкой своего почерка, и разговор по телефону может быть нуд¬ным и скучным, и, может быть, в результате темперамента плюс умения разумно, чувственно преподнести его до такой степени важности, что в результате этих, опять-таки составных частей, становятся решающим и важным этот звонок по телефону и это письмо» (Стенограмма; ИМЛИ). Отразившиеся здесь разночтения между словами Асеева и Пастернака помогают восстановить неотчетливость записанного в стенограмме.

Как раз в эту пору возможна та острота, которая… остается вооб¬ще в виде пережитков детства… — Асеев возражал: «Б. Л. сказал, что этим можно заниматься в молодости. Вовсе не так. Как будто разговор о перестройке себя возможен только в молодости, как будто не каждый волен и принужден к этой перестройке и формально, и мировоззренче¬ски всей своей тяжестью неожиданности, новости вот этого разговора по телефону, вот этого письма» (там же).

С. 426. …совершенно ясно, что есть у меня преемственность, кото¬рая должна быть сохранена. — Асеев осуждал «врастание» Пастернака «в методы своего творчества», переводя разговор на идеологический язык: «Я не хочу распинать Пастернака, делать его установки более ре¬акционными, — что также имеется у него, — с которыми он боится рас¬статься, потому что они заквашены его молодостью, детством, и фунда¬мент его культуры, который кажется непреодолимым, который отдавать ему кажется незачем» (там же). В отчете о дискуссии, опубликованном в «Литературной газете» (18 дек. 1931), был сделан вывод: «Н. Асеев под¬черкивает, что опасность инерционного философского состояния Б. Па¬стернака усугубляется тем, что в сферу его творческого влияния попа¬дают новые подрастающие кадры поэтической молодежи».

Искусство оставлено как наиболее загадочное из того, что нам ос¬талось от старого времени… — недостатки стенограммы в этом месте получили дополнение в печатном отчете о дискуссии: «Особняком сто¬ит выступление Б. Пастернака, который говорил о том, что «кое-что не уничтожено революцией». Искусство оставлено живым как самое зага¬дочное и вечно существующее» («Литературная газета», 18 дек. 1931). Понятие «загадочности искусства» поставил под сомнение И.