С. Посту-пальский: «Как понимать «Лейтенанта Шмидта»? <...> Работа рацио¬нальная и никакой загадочности. Стихи Пастернака в последнее вре¬мя? Строчка о белой вербене (стих. «Лето», 1930. — Е. П.) — стандарт¬ный выработанный прием — прошлый прием. — Никакой загадочнос¬ти. <...> Все эти стихотворения сделаны рационально и отнюдь не загадочно от первой до последней строчки. Напечатаны любовные его стихи — превосходные вещи, отличные от старого Пастернака, но зага¬дочны ли любовные стихи Пастернака? — Нет загадочности в появле¬нии нового цикла» (Стенограмма; ИМЛИ).
…я скажу: Кавказ, происшествия в моем семействе, которые я на¬блюдаю. — Пастернак недавно вернулся с Кавказа, куда ездил со своей второй женой, 3. Н. Нейгауз. Сочетание образов природы Кавказа с се¬мейными событиями отразилось в стих. «Пока мы по Кавказу лазаем…» (1931).
С. 427. …ваш вид приводит меня в ужас, и вы будете записывать мои перлы. — Это обращено к стенографисткам, которые плохо понимали и неверно записывали его слова.
В «Вечерке» было сказано, что я утверждал, что перестройка невоз¬можна. — В отчете о дискуссии «Вечерняя Москва» писала: «Диссонан¬сом прозвучали слова Б. Пастернака. Если расшифровать его речь, то она, по-видимому, сводится к отрицанию возможности для зрелого по¬эта перестроиться. Революции в поэзии быть не может. «Формы преем¬ственности должны быть сохранены»…» (12 дек. 1931).
…нужно отличать искусство от ремесла именно в интересах диалек¬тического материализма… — во многих выступлениях уделялось особое внимание уровню пролетарской идеологии советских поэтов. «Поэзия — орудие диалектического материализма, — сказал выступавший на дис¬куссии Н. Л. Степанов. <...> Если мы не станем говорить о принятии поэзии, как черпающей жизнь для своих особенных запросов, <...> то мы принуждены будем признать, что вне этой сферы теоретических по¬строений Пастернака, поэзия его является тем бьющим в глаза приме¬ром, который не оставит камня на камне от той теории, которая взду¬мала бы утверждать, что можно было бы дать существование поэзии вне плана диалектически сконструированного организма» (Стенограмма; ИМЛИ). Лично для Пастернака граница между ремеслом и искусством была важнейшим пунктом его поэтики. «Ремесло — это умение сказать хорошо то, что таковым по существу не является. Умение сказать ис¬кренне то, к чему искренне не лежит душа. К чему понуждает не беско¬рыстное чувство, а холодный расчет, — говорил Пастернак Э. Г. Бабае¬ву. — Конечно, каждый художник должен быть мастером, иначе, какой же он художник. Но есть нечто и поважней. Например, совесть. Мас¬терством тут не отделаешься» (Воспоминания. С. 540).
…искусство отличается от ремесла тем, что оно само ставит себе заказ… — на эти слова резко отреагировал А. П. Селивановский: «<Пас-тернак> говорил, что искусство существует по преемственности как одно из наиболее загадочных явлений. Это мнимая загадочность. И второе — если искусство само по себе ставит цель, речь не может идти о социаль¬ном заказе (не в вульгарном понимании, а шире). Его положение об ис¬кусстве, которое само ставит себе цель, было протестом против периода социализма, который требует от поэта типа Пастернака решительной пе¬ределки, решительного разрыва с прошлым. И если вы свяжете эти два выступления Пастернака об искусстве, как о загадочном явлении, о том, что искусство само намечает себе цели, и о искусстве, которое само не на¬мечает себе цели и которое есть ремесло, <о том>, что художник сам зна¬ет, что он делает, потому что он здесь живет и творит, — и если вы сопо¬ставите эти высказывания с системой взглядов, изложенной в «Охранной грамоте» Пастернака, с его представлением о творческом развитии Мая-ковского (революционный пролетарский поэт Маяковский остается непонятен, остается чуждым и враждебным Пастернаку на сегодняшний день, ибо качественный скачок в поэзии Маяковского им отрицается), вы поймете, что в этих выступлениях, в книге, в стихах тов. Пастернак высту¬пает как наиболее яркий представитель буржуазного реставраторства в поэзии, и основное, над чем нужно подумать сегодня Пастернаку, это над тем, что атмосфера поддакивания, лести и сочувствия всякому, пусть самому неправильному слову, которое Пастернак говорит — объективно является провокацией, которая мешает Пастернаку вернуться в ряды со¬временной советской поэзии (Аплодисменты)» (Стенограмма; ИМЛИ).
Алексей Максимович в своем недавнем фельетоне приводит стихо¬творение Тарловского… — Горький в статье «О «Библиотеке поэта»», опубликованной одновременно в газетах «Правда» и «Известия» 6 де¬кабря 1931 г., разбирает стих. Тарловского «Техника и чутье», напеча¬танное в «Красной нови» (1931, кн. 7). Марк Андреевич Тарловский (1902-1952) — поэт и переводчик.
С. 428. Значит ли это, что фатальным образом на свет рождаются ремесленники и гении?— Асеев откликнулся на эти слова: «Все эти мыс¬ли, которые были изложены в докладе, сталкиваются с некоторой сте¬ной <...> Таковы — невнимание, некультурность в отношении вопро¬сов технологии или сознательное сбрасывание их со счетов в силу тако¬го врастания в методы своего творчества и непризнания возможности разговора о них, как у Б. Л., который поэтому не случайно сейчас же ставит вопрос о гении и посредственности. Что это значит? То, что для гениальности, одаренности никакая мерка вообще не подходит. Посред¬ственность пусть выбирает рифму, а гениальность сама по себе постоит и сама сделает, не о чем разговаривать. А между тем как раз для Пастерна¬ка чрезвычайно опасна, чрезвычайно губительна оказалась на практике шестилетней нашей размолвки, именно такая установка. А размолвка <...> шла по линии постоянных споров о том, что мы все время думали и продолжали утверждать, что разговор о стихе — есть разговор о мас¬терстве, а Борис Леонидович предполагал, что вопрос о поэзии, о сти¬хе — вопрос гениальности и удачи» (Стенограмма; ИМЛИ).
Ср. также слова Пастернака: «На мой взгляд, гений сродни обыкно¬венному человеку, более того: он — крупнейший и редчайший предста¬витель этой породы, ее бессмертное выражение. <...> дистанция же меж¬ду ними не пустует. Промежуток этот заполнен теми «интересными людьми», теми необыкновенными и всегда третьими лицами, которые-то, на мой взгляд, и составляют толщу так называемой посредственнос¬ти» («Выступление на III пленуме правления Союза писателей СССР», 1936).
У нас диктатура пролетариата, но не диктатура посредственное-тей. — Это рискованное высказывание было трактовано в выступлении Молчанова: «Пастернак говорит, что, представляя диктатуру пролета¬риата, не представляет диктатуры посредственностей. Я не знаю, о ка¬ких посредственностях говорит Пастернак, но мне понятно, что Пас¬тернак говорил о классе, о партийной критике» (Стенограмма; ИМЛИ).
Крученых спросил у Асеева, какая форма нужна нашему Союзу. — В своем выступлении 13 дек. А. Е. Крученых сказал: «Асеев все хорошо сказал, касаясь вопроса, какая форма наиболее подойдет к современ¬ному мировоззрению, какая форма необходима нашему Союзу. А Пас¬тернак все сломал и сказал, что искусство вещь непонятная, загадочная и прекрасная. Тогда начинай сначала. Под этим лозунгом может писать Бальмонт, Гумилев и белогвардейские поэты» (Стенограмма; ИМЛИ).
С. 428—429. Шенгели упомянул имя Маяковского, которое он не смел вслух произносить. — Возражая Асееву, который порицал старые ритмы, Г. А. Шенгели сказал: «Последние стихи друга H. Н. <Асеева>, крупно¬го поэта Безыменского, были написаны пятистопным ямбом. Тот са¬мый размер, которым написан «Домик в Коломне». Он звучит у Пас¬тернака и Маяковского, и я совершенно не понимаю, почему невозмож¬но широкое применение пятистопного ямба и других размеров» (Сте¬нограмма; ИМЛИ). Пастернак считал, что после своей книги «Маяковский во весь рост» (М., 1927), где Шенгели безжалостно раз¬венчивал Маяковского со стороны технической и поэтической, тот не имеет права говорить о нем.
С. 429. Петр Георгиевич Скосырев (1900-1960) — писатель.
Творческий вечер поэта Бориса Пастернака (С. 429). — Стенограм¬ма (ИМЛИ, ф. 120).
13-й литдекадник ФОСП (Федерации объединений советских пи¬сателей) был посвящен творческому отчету Пастернака. После чтения недавно оконченной стихотворной книги «Второе рождение» происхо¬дило обсуждение, высказывания участников заседания и ответы Пас¬тернака на вопросы. Вел вечер К. Л. Зелинский, среди выступавших были Вс. Вишневский, Мате Залка, О. Колычев, Паоло Яшвили, А. А. Сурков, П. Д. Маркиш, М. А. Тарловский и др.
Вечер происходил в помещении клуба ФОСП, среди слушателей бы¬ло много друзей Пастернака. А. К. Тарасенков записал свое впечатление:
«Небезынтересно поведение Б. Л. на двух вечерах в клубе ФОСПа в 1932 г., где он читал стихи из «Второго рождения». Горячая взволно¬ванность, прерывание ораторов репликами, стремление донести до ау¬дитории и оппонента… Горячая, взволнованная читка стихов, при ко¬торой ряд строк варьировался по сравнению с печатавшимся тогда в журналах текстом (вариации эти были, вероятно, импровизационны¬ми)» (Воспоминания. С. 150-151).
Обсуждение было настолько острым, что его окончание перенесли на следующее заседание. Крайнюю позицию занял Мате Залка, обви¬нявший Пастернака в том, что он стоит «по ту сторону баррикад» клас¬совой борьбы. Отказ Пастернака посвятить свое мастерство современ¬ным экономическим задачам вместо описаний природы и человеческих чувств он характеризовал как «контрреволюцию». Он говорил об идео-логической недоброкачественности его стихов, особенно ополчившись на недавно изданную «Охранную грамоту». Вместе с ним выступил А. Сурков, который заявил, что сложность Пастернака и произвольность его образной системы — прямое следствие его реакционного миросо¬зерцания. Он ставил вопрос о творческом методе Пастернака как ключе для понимания его поэзии. Не скрывая ехидства, он определял стихи Пастернака как «комнатные», как «изделия из слоновой кости».
Неожиданным защитником Пастернака оказался молодой драма¬тург и моряк Всеволод Вишневский. Он сказал: «Сегодня, когда Пас¬тернак читал, то он доказал, что вакансия поэта в СССР есть, и хорошая вакансия» (Стенограмма; ИМЛИ). Слова о вакансии были ссылкой на строки Пастернака из прочитанного им стих. «Борису Пильняку» ( 1931 ): «Напрасно в дни великого совета, / Где высшей страсти отданы места, / Оставлена вакансия поэта: / Она опасна, если не пуста».
Паоло Яшвили по поводу нападок Мате Залка сказал: «Товарищи, я сегодня говорить не думал, но на это меня вызвал тов. Залка <...> Мне показалось, что в этом есть не товарищеский подход, не товарищеское обсуждение, а какое-то запугивание, и я не знаю, как, чего вы пугаете товарища Вишневского — и у него и у вас ордена Красного знамени и я думал, что вам друг друга пугать нечего, но не запугивайте нас, — треть¬их лиц. <...> Тов. Залка, если вы военный, то вы знаете, годится ли тот солдат, который не умеет владеть техникой оружия. Не может быть хо¬рошим солдат в деле стрельбы, если он будет только размахивать ору¬жием и кричать «Да здравствует советская власть!» Это никуда не го¬дится. <...>
Я товарища Пастернака знаю близко пять месяцев. Каждый из нас знает, что в самый критический момент не только литературной борьбы и политической, может быть, слово Пастернака пригодится больше, чем слова разных лакировщиков и халтурщиков, которые наполняют совре¬менную литературу» (Стенограмма; ИМЛИ).
В защиту Пастернака выступил поэт Осип Колычев, который от¬метил, что «вся современная поэзия за последние десять лет находится под несомненным влиянием Пастернака. Поэты большие и малые про¬ходят школу Пастернака». Ему вторил
