боится «испортить отношения», про¬тив критики дипломатничающей и конъюнктурной. Это положение получило, однако, неправильное толкование в выступлении т. Пастер¬нака, абстрагировавшего понятие критической честности, на что и было ему указано т. Щербаковым» (20 февр. 1935). Пересказ обсуждения с цитированием слов Пастернака сделан К. М. Поливановым («De Visu», 1993, № 4. С. 71). На самом пленуме, состоявшемся в марте, Пастернак не выступал.
Из общей стенограммы заседания выбраны отдельные высказыва¬ния Пастернака, вклинивавшиеся среди других выступавших (угловы¬ми скобками обозначены пропуски между ними).
С. 434. …талантливаямолодежь, как Павел Васильев… — упомина¬ние имени поэта П. Н. Васильева (1910—1937), талант которого Пастер¬нак оценил весной 1933 г. на вечере в редакции «Нового мира», где он выступал, должно было поддержать его и защитить от нападок, после¬довавших вслед за недавней статьей М. Горького в «Правде» (24 янв. 1935) «Литературные забавы», в которой он представлял Павла Василь¬ева как хулигана и дебошира. См. также об отношении Пастернака к П. Васильеву «В начале тридцатых годов Павел Васильев…». С. 399.
Когда вы говорили против пункта, имеющегося в тезисах Афиногенова… — реплика обращена ктеатральному критику И. И. Юзовскому( 1902-1964).
…попутчики были связаны… своей искренности… с этим считаться не нужно. — Речь идет о борьбе с правой опасностью в литературе и нападках РАППа на «попутчиков» (1928-1929). РАПП был распущен весной 1932 г.
На обсуждении доклада И. М. Тройского (С. 435). — Стенограмма (РГАЛИ, ф. 631, оп. 15, ед. хр. 14). — См. об этом выступлении: De Visu, 1993, № 4. С. 72. Доклад Я. М. Тройского^ 1894-1985), главного редакто¬ра «Нового мира», был посвящен работе журнала в 1934 г. Обсуждение проходило на заседании президиума правления Союза писателей под председательством ответ, секретаря правления А. С. Щербакова.
С. 435. …в хорошей полосе я сейчас. — Эти слова были сказаны ирони¬чески, возможно, каким-то особым тоном, потому что за ними после¬довал смех в зале. Скорее всего они имели обратный смысл. См. далее.
У меня ощущение совершенно похороненного трупа. — Весной 1935 г. у Пастернака проявились признаки нервного переутомления и расту¬щей депрессии. Первые предвестия возникли в марте, он писал Тициа¬ну Табидзе о «серой обессиливающей пустоте», которая мешает работе (10 марта 1935). Утренние и вечерние заседания пленума правления Союза писателей «с разными встречами и банкетами <...> ночные воз-лиянья с возвращеньем в 6 ч. утра сердце пошатнули», — жаловался он родителям. <...> И опять я выскочил из рабочей колеи» (14 марта 1935). В апреле Пастернак поехал в санаторий. Врачи говорили о необходимо¬сти госпитализации для лечения «острой и запущенной неврастении».
Выговорите, что с кем-то рядом печатают Орешина, Дрожжина. — Сурков говорил о том, что рядом с комсомольскими и пролетарскими Трой¬ский публикует стихи крестьянских поэтов. Петр Васильевич Орешин (1887-1938) — поэт и прозаик, друживший с Сергеем Есениным и автор воспоминаний о нем. Спиридон Дмитриевич Дрожжин (1848-1930) — поэт-песенник, корреспондент Р.-М. Рильке, который ездил к нему в дер. Низовка.
С. 436. Я не знаю, хороши ли так называемые хорошие стихи… — ср.: «Здесь, например, очень уверенно отличали стихи хорошие от плохих, точно это правильно или неправильно выточенные машинные детали. <...> и я лишний раз убедился в том, что, вообще говоря, плохих и хоро¬ших строчек не существует, а бывают плохие и хорошие поэты, то есть целые системы мышления, производительные или крутящиеся вхо¬лостую» («Выступление на III пленуме правления Союза писателей СССР», 1936).
Гронский так разносил Павла Васильева, что однажды я был одним из его защитников. — Имеется в виду вечер, устроенный 3 апреля 1933 г., на котором И. М. Гронский назвал поэзию Васильева «кулацкой» («Но¬вый мир», 1934, № 6. С. 223). См. также об этом вечере «В начале трид¬цатых годов Павел Васильев…». С. 399.
То, что говорил Ермилов о Сейфуллиной… — главный редактор жур¬нала «Красная новь» В. В. Ермилов хвалил рассказ Лидии Николаевны Сейфуллиной (1889-1954) «Таня».
…сторона, о которой говорил Ермилов, у него есть… — В. В. Ермилов критиковал рассказ Бориса Андреевича Пильняка (1894-1941) «Рож¬дение человека», опубликованный в «Новом мире» (1935, № 1), за не¬умение выразить специфику человеческих отношений в советском об¬ществе.
Художнику… требуется постоянно какое-то шиллерианство, стрем-ление к высшему. — Шиллерианством Пастернак называет учение Фри¬дриха Шиллера (1759-1805) о художественном творчестве как создании «царства высшей эстетической реальности». См. также: «…писателя и текст создает третье измеренье — глубина, которая подымает сказанное и показанное вертикально над страницей, и что важнее — отделяет книгу от автора» (письмо М. Цветаевой 20 апр. 1926).
На обсуждении поэмы А. Твардовского «Страна Муравил» (С. 436). — «Вопросы литературы», 1984, № 8. (Публ. Р. Романовой; с сокращения¬ми). — Стенограмма (РГАЛИ, ф. 631).
Обсуждение происходило в Доме литераторов через две недели пос¬ле подписания договора на публикацию поэмы А. Т. Твардовского (1910— 1971) вжурн. «Красная новь». «Обсуждение поэмы проводить будет обла¬стной сектор Союза писателей совместно с «Красной новью»», — пи¬сал Твардовский М. В. Исаковскому (Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. М., 1980. С. 325). Председательствовал Д. П. Святополк-Мирский. Выступали
С. А. Швецов, К. Л. Зелинский А. К. Тарасенков, В. В. Ермилов, В. Ф. Асмус, М. С. Завьялов, Е. Д. Трощенко, И. Л. Френкель, Н. Мар¬ченко.
«Литературная газета» (24 дек. 1935) сообщала, что поэма «полу¬чила высокую оценку». «»Большая творческая удача», «настоящее та¬лантливое произведение», «произведение большого поэтического и со¬циального звучания», «первая удача в колхозной поэзии» — так харак¬теризовали поэму участвовавшие в обсуждении товарищи».
Пастернака позвал на обсуждение В. Ф. Асмус, который слышал поэму несколько месяцев тому назад в чтении автора и недавно писал в «Известиях» рецензию на «Сборник стихов» Твардовского: «Только под¬линный поэт, притом поэт советский, превосходно знающий советскую деревню, может с таким тонким лирическим тактом, одним-двумя штри¬хами поэтически передать противоположность колхозного и единолич¬ного отношения к труду. Перед нами поэт, которому есть что сказать и у которого — свой голос» (12 дек. 1935).
Присутствовавший на заседании И. Л. Френкель вспоминал: «И вот он, Александр Твардовский, глухим голосом читает главу за главой. Он часто откашливается и глотает боржом. Ни на кого не глядит, старается не делать лишних движений. Он предельно скован. Рядом справа сидит Борис Пастернак, подперев подбородок своими красивыми руками. На узком конце стола самоуверенный Ермилов — известный критик, от¬кинулся на спинку кресла коротким туловищем. Вера Инбер все время вертится и перешептывается с соседями сбоку. Что-то мрачно пишет на бумажке Сурков. Остальные невозмутимы и непроницаемы» («Река вре¬мен». М., 1984. С. 68).
С. 436. Я совершенно присоединяюсь к слову Тарасенкова. — А. К. Та¬расенков высоко оценил поэму Твардовского: «Мне кажется, что тут можно абсолютно не сомневаться и не колеблясь откинуть всякие мас¬штабы какой-то скидочной оценки <...> нарочито сниженной, приуро¬ченной то л и к тематике, то л и к возрасту автора, то л и к его провинци¬альному положению <...> вещь действительно настоящая, которая мо¬жете полным правом войти в ряд лучших советских произведений» («Во-просы литературы», 1984, № 8. С. 189).
Никому нельзя в укор поставить высказанное, потому что бутылки, тарелки и стол заставляют нас говорить. — Участники обсуждения со¬брались «вокруг стола, уставленного фруктами и закусками», — вспо¬минал И. Л. Френкель (там же. С. 187-188). См. также в конце выступ¬ления слова о предложенных «лососине, икре и т. д.», которые вынуж¬дают присутствующих высказывать свои советы.
С. 437. …есть места несколько слабее, но ведь не все в организме дол¬жно быть одинаково. Могут быть места некоторого понижения на служ¬бе большого дыхания. — И. Л. Френкель вспоминал о выступлении Пастернака: «Я, знаете, горожанин и профан во всем сельскохозяй¬ственном… Но люблю природу именно потому, что горожанин. Ваша поэзия мне крайне симпатична, и я полюбил вашего героя. Тут некото¬рые недовольны, что в поэме не все ровно — одна глава сильней, другая слабей. А как же иначе? В большом произведении это просто необхо¬димо. Как дыхание — вдох, выдох и опять вдох» («Река времен». М., 1984. С. 69).
…вы сказали — непонятен конец, непонятно, у кого он просит проще¬ния. — Френкель вспоминает, что Пастернак воспротивился критике конца поэмы: «А финал великолепен… Дайте, пожалуйста, последнюю страницу… — Саша подал, и Пастернак своим как бы захлебывающим¬ся голосом торжественно прочел последнюю строфу. — Ммм, Александр Трифонович, земной поклон вам за талантливую и трогательную исто¬рию…» (там же).
С. 437—438. …Твардовский может над этим и дальше работать, но… зачем ему сидеть на одном месте? Гораздо лучше, если он займется чем-либо другим. — Твардовский до последнего дня продолжал вносить по¬правки в текст. Слова Пастернака были вызваны пожеланиями В. В. Ер¬милова и других, чтобы Твардовский продолжил работу над поэмой и уточнил ее конец. В. Ф. Асмус развил мысль Пастернака: «Есть поэты, которые могут большой период работать над большим произведением <...> Будет ли плодотворна дальнейшая работа над этой вещью, зависит от одного обстоятельства. У очень многих художников, после того как они кончили большую работу, она как бы отваливается от души и им трудно бывает к ней вернуться. <...> Если Твардовский над этой вещью не хочет или не может работать дальше, то тогда он будет расти в своих дальнейших вещах. Мне кажется, что в этом заключается глубокий смысл того, что здесь сказал Б. Л. Он сказал, что, может быть, лучше <...> перейти к новой, следующей задаче» («Вопросы литературы», 1984, №8. С. 192).
На первом всесоюзном совещании переводчиков (С. 438) — «Литера¬турная Грузия», 1968, № 8. — Стенограмма. Отчет об этом совещании напечатан в «Литературной газете», 5 янв. 1936.
С просьбой отредактировать машин, своего выступления для публикации Г. В. Бебутов послал ее Пастернаку, но тот отвечал: «Не порадовала меня присланная Вами старая стенограмма. Я всегда гово¬рю неудачно, с перескоками, без видимой связи и не кончая фраз. В стенографической записи это получает форму до комизма дурацкую. Только начало записи содержит нечто удобопонятное. Дальше начина¬ется бред с перевранными, может быть, словами <...> Но я не помню, где и когда все это было сказано и не вижу надобности к этому возвра¬щаться» (27 февр. 1957).
Начало занятий Пастернака переводами грузинской поэзии отно¬сится к 1933 г. В 1934 г. вышла поэма «Змееед» Важа Пшавелы и сб. «По¬эты Грузии в переводах Б. Пастернака и H Тихонова» (Тифлис, Закгиз), в следующем, 1935 г. — «Грузинские лирики» («Советский писатель»).
В печати широко обсуждался вопрос о качестве этих переводов, их роли в творчестве Пастернака и близости к оригиналу. К. Л. Зелин¬ский считал, что в переводах Пастернака исчезают поэтические инди¬видуальности переводимых авторов («Литературный критик», 1935, № 2), Д. П. <Святополк> Мирский, читавший этих поэтов в оригина¬ле, увидал в грузинских переводах Пастернака
