Скогвакторе Пахом Сурепьев.
Елена Артемьевна. Ты его узнал?
Лейтенант. Еще бы.
Елена Артемьевна. А он тебя?
Лейтенант. Тоже, разумеется. Но он думает, что узнавать не по¬лагается, и охотно разыгрывает дурака.
Елена Артемьевна. Тебя удивляет, что я такие глупости спра¬шиваю? Ах, век бы так сидеть рядом на лавочке и ерундой перекидываться. Как «лес» по-шведски и прочая чушь. И дакать и некать. Такое блаженство, такая простая потреб¬ность. Как на солнышке греться и запахом молодой травы дышать.
Лейтенант. Ты в браке с нынешним молодым графом, я слы¬хал? У вас дети? Две девочки и мальчик?
Елена Артемьевна. Да. Тогда я тебе по порядку расскажу. Тебе, наверное, хочется о Максе, покойнике, узнать. Его не рана огнестрельная свела в могилу. После ночного переполоха он оправился и прожил еще два года.
Лейтенант. Отчего он умер?
Елена Артемьевна. От сильной простуды. Он очень скоро про¬стил меня и уговорил не идти в монастырь. Дела в имении стали улучшаться еще при его жизни. Он как-то одумался перед смертью, остепенился. Но особенно все перемени¬лось при наследнике, нынешнем владельце Пятибратско-го, молодом графе Иринее Норовцеве.
Лейтенант. Я Иринея Родионовича еще мальчиком помню. Как видно, он оправдал ожидания. Все хвалят его мягкое сердце.
Елена Артемьевна. Он прекрасный хозяин. Много новых служб в усадьбе. Новые срубы в деревнях. Крестьянам оказывают пособие.
Лейтенант. У вас новый театр, говорят? Елена Артемьевна. На триста зрителей. По всей России сла¬вится.
Лейтенант. И до чужбины слухи долетают.
Елена Артемьевна. Я по особенной причине к сердцу прини¬маю театральные дела. Я потом скажу.
Лейтенант. Большинство крестьян на оброке?
Елена Артемьевна. Ириней уверен, что не за горами время, ког¬да во всей России крепостных освободят по указу государя. Будто есть уже такой тайный комитет.
Лейтенант. И за границей такие же слухи.
Елена Артемьевна. Ну так вот. Ты меня о замужестве спра¬шивал. Ириней Родионович был холост. Я овдовела. Он долго добивался моей руки. Сначала я ему отказывала. По¬том согласилась. Он человек хороший. Любит меня. У нас дети.
Лейтенант. А наш-то?
Елена Артемьевна. Он ведь Агафоновым растет. Будто Лушин.
Я не могла иначе. Лейтенант. Я знаю.
Елена Артемьевна. Это ведь было еще при Максе. Он знал, что от него детей быть не может. И тогда еще не забыли о ноч¬ной суматохе. Я еще не получила прощения от Макса. Жила одиноко в глухом нашем городе и взяла к себе Лушу. Луше сразу после ослепления дали вольную. Она уже и тогда была с животом, помнишь? А через месяц я стала ее догонять. Между нами был месяц или два разницы. Ну, оступилась Луша в сенях сослепу и выкинула мертвого. А вскоре я ро¬дила. Луша согласилась на себя его взять, матерью ему зна¬читься. Хотя чуть ли не обе мы его кормили, ласковое наше теля. Вот и вообрази, какого выкормили. Тихо мы жили, особняком. Оно гладко нам и сошло. Никто ничего не зна¬ет. Отец подставной, Агафонов Трофим, ни о чем не дога-дывается. Да и врозь они с Лушей теперь, когда из солдат приезжает он домой на побывку.
Лейтенант. Ну как она, Луша, сама-то?
Елена Артемьевна. Луша-то? С тех пор при мне неотлучно. Ближе сестры родной.
Лейтенант. Нет, а глаза, глаза-то? Видит что-нибудь?
Елена Артемьевна. Так, муть какую-то светлую. Доктор один надежду подавал. Можно, говорит, вылечить. Берется.
Л ейтенант. Ну так что же? К чему проволочка?
Елена Артемьевна. Не хочет. Боится, не было бы хуже. Но ко¬нечно, когда-нибудь попытаемся.
Елена Артемьевна. [Григорий?]
Лейтенант. Да. Как растет? Каков собой?
Елена Артемьевна. Точь-в-точь как я предсказала. Ты небось не помнишь. Я тогда сказала тебе в ту ночь сумбурную, что между нами еще нет греха, а вот когда я тебе рожу сорван¬ца-мальчишку, миру на удивление, тогда грех будет, и тут же поправилась, что и тогда не будет греха.
Лейтенант. Покажи, порадуй когда-нибудь.
Елена Артемьевна. Да ты его, если хочешь, раньше моего уви¬дишь. В Париже он вместе с Пахомовой внучкой Степани-дой Сурепьевой и несколькими другими крестьянскими мальчиками и девочками в обучении.
Лейтенант. Неужели до сих пор это применяется? Для каких-нибудь художеств отобраны?
Елена Артемьевна. В труппу театральную.
Лейтенант. И все крепостные?
Елена Артемьевна. Так ведь это только одно звание. По поло¬жению они точь-в-точь что твои свободные. Лейтенант. И твой сын!
Елена Артемьевна. Но ведь он Агафоновским считается. Лейтенант. И ты это терпишь?
Елена Артемьевна. Он на моих глазах растет. Я ни волоском не дам его обидеть. А что он крепостной, так это пустой звук, одна видимость.
Лейтенант. А самолюбие? Остальные твои дети ведь графчата-ми растут?
Елена Артемьевна. Но он ведь не знает, что он брат им. Боже избави!
Лейтенант. Отчего граф не даст этим откомандированным и другим артистам отпускной?
Елена Артемьевна. Тогда все врозь разлетятся. Дело распадет¬ся. А театр его главная страсть. Граф на воспитание моло¬дых актеров ничего не жалеет. С ними заняты лучшие силы
Франции: Брессан, Анна Марс, Дюпон. А как наш-то сре¬ди них выделяется! Ум, огонь, отвага, талант. Он [Григори¬ем] крещен, а товарищи дали ему прозвище — [Силан] Митя Удача. Так оно за ним и держится.
Лейтенант. Что Прохор? Жив ли?
Елена Артемьевна. Ах, это незаживающая моя рана.
Лейтенант. Что так? Помер, что ли? Говорили, — сам себе го¬лова, свободный хозяин, разбогател, пошел в гору!
Елена Артемьевна. Так-то так. А чего ему это стоило? Драной шкурой купил независимость, спиной, боками.
Лейтенант. Я знаю. Пострадал он. На каторге побывал.
Елена Артемьевна. На него все свалили. Будто и в графа он стрелял, и совершил ограбление. Наряд шутовской один тут роковую службу сослужил. Угораздило Прохора маску с ба¬лахоном первому как-то раньше надеть. Когда потом на другом увидали это скоморошество, закричали все, — Про¬хор, Прохор.
Лейтенант. Его одного во всем обвинили невинно?
Ел eh а Артем ьевн а. В том-то и рана моя. Знала ведь я, что он ни при чем, и не могла заступиться. Допустила его истязания, смолчала, стерпела. Не простится мне это на том свете.
Лейтенант. Его к плетям несчетным приговорили?
Елена Артемьевна. К двум тысячам. Это взамен смертного при¬говора первоначального.
Лейтенант. Удивительно, как он выжил. Как насмерть его не заколотили.
Елена Артемьевна. Ему четыре раза эти две тысячи рассрочи¬вали. В промежутках отлеживался в лазарете. Но ни разу полного числа не отбывал. После экзекуции приговорили к вечной каторге, сослали в Сибирь. А когда после смерти Макса во владение вступил новый хозяин, мы сразу стали ходатайствовать о выяснении его невиновности.
Л ейтенант. Дело пересмотрели?
Елена Артемьевна. Да, но после каких хлопот! И как долго это
тянулось! Лейтенант. Бумажная волокита?
Елена Артемьевна. Да, померяйся с нашими писарями. А тут еще новое горе. Ты прежнего станового пристава нашего, Стратона, помнишь?
Лейтенант. Как забыть их дородство. Такое ничтожество сви-норылое, глазки щелкой.
Елена Артемьевна. Ну вот. Теперь он у нас исправником, а там и губернатором скоро будет. Он из царских денщиков, неотесанный бурбон, полуграмотный, среди угодливых подлиз не шутя вообразивший, будто он в самом деле не-отразимейший остряк и милашка. Как всякий болван, невежда, он естественно невзлюбил весь род Норовцевых за их знатность и образованность или, как он говорит, за их барские причуды. Он не дает прохода женщинам и, ра¬зумеется, не встречает с их стороны отказа. К несчастью, он вздумал приволокнуться за мной и был как громом поражен, когда я отвергла его приставания. Но это все пустяки по сравнению с главным. Предвестия освобожде¬ния крестьян действительно носятся в воздухе. Граф Ири-ней, душа этих приготовлений, изучает вопрос, распро¬страняет нужные сведения, пишет. Стратон Налетов в прошлом сам из крестьян, а теперь новоиспеченный по¬мещик, — убежденный крепостник и противник будущих освободительных мероприятий. Это он из ненависти к нам кидал, что называется, нам поленья под колени в деле Прохора. Но вот лет десять тому назад поймали разбой¬ника Костыгу. Его показания перед смертью решили дело. Невиновность Прохора была установлена. Его вернули. Ириней дал ему отпускную, снабдил деньгами. Прохор стал служить по откупам, по винной части. Ты бы его повидал, если соблюдение тайны тебе позволяет. Он тут недалеко совсем. Постоялый двор, лошадей держит на большой до¬роге. Дельный, бережливый мужик. Второе лицо после гра¬фа, пожалуй, в окрестностях. Мы его обществом не гну¬шаемся. Куда Стратону в ботфортах чванливому до его силы и влияния.
Свист за сценой.
Лейтенант. Пахом свистит.
Елена Артемьевна. Да уходи скорей.
Лейтенант. Я еще с неделю тут пооколачиваюсь. Прохора на¬вещу. Хорошо бы еще раз повидаться до моего окончатель¬ного отъезда.
Елена Артемьевна. Непременно. Я извещу тебя. Способ най¬дется.
Уходи скорее. Не надо прощаться. Беги.
Лейтенант Риммарс быстро скрывается.
Елена Артем ьевна fec/њd, самассобой). Прощай, добрый путь, сокол мой ясный. Не проговорилась я тебе, как тужу без тебя. Никогда ты этого больше от меня не услышишь. За¬чем мне томить тебя зря. А и молодец же ты, ненаглядный мой. Это тоска моя тебя так над другими подняла, это ду¬мами моими и молитвами ты так высоко подхвачен, гор¬дость моя, сердце мое золотое. А я мужу честно в глаза гля¬жу, не обманываю, вижу светлый его нрав, благородный, его славе не изменница. А ты скажешь, отчего же так не¬складно все? А ты найди мне жизнь складную. Не зря гово-рится: не так живи, как хочется, а как Бог велит. Вот и бла¬годарю тебя, Господи, великая моя заступа, покров мой не¬досягаемый, что велишь мне жить так трудно и путано, так неисповедимо, что велишь сердцу моему исходить так слад¬ко кровью. А это только Стратоны, дураки, с сальными глаз¬ками заплывшими воображают, будто жить дано в свое удо¬вольствие, и сапогами скрипят, командуют, поучают, наво¬дят порядок. А жизнь это тонкая боль просветляющая, ти¬хий дар светлой власти безгласной, долгой, долговечной власти, какая им и не снилась.
Входит Пахом.
Пахом. Вы бы тоже в гущу леса скрылись, ваше сиятельство, не приведи Бог не потрафить бы нам из сапог в лапти.
Елена Артемьевна. А что у тебя за беда там? Ты чего свистел?
Пахом. Их высокопревосходительство Стратон, [медведь] бо¬ров, без дороги лесом ломит. Только треск стоит.
Елена Артемьевна. Мне все равно идти пора. Я пойду. Только ты не думай, что я от него. Не боюсь я твоего страшилища.
Пахом. А кто ж это думает, ваше сиятельство. Просто час вам такой вышел домой с отгулки. Ваша графская воля.
СРЕДНИЕ ЧАСТИ ДРАМЫ.
ТЫСЯЧА ВОСЕМЬСОТ ШЕСТИДЕСЯТЫЙ ГОД
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Внутренность избы. Запустение, темь, неустроенность. Зимняя ночь в исходе. На улице неистовый буран.
Дедушка Пахом.
На печи вздыхает, вскрикивает, стонет.
Что ж это, прости, Господи. Никак, конец? Нужли правда смерть пришла? Кончаюся. Кончаюся.
Елена Артемьевна уходит. Немного спустя входит Стратон, Стратон-[Демьянович] Налетов.
Стратон Налетов. Это кто от тебя орешником вниз улепеты¬вал? Я окликнул, ничего знать не желает, скотина, и наутек под обрыв. Не бегом же мне вдогонку.
