Это Пяти-братский человек старобеглый Щеглов в наших местах про-клажался, лес проведывал.

Стратон Налетов. Что ж ты ему, дурак, уйтить дал, сквернавцу, не схватил, не связал?

Пахом. А как его руками взять, ваше высокопревосходительст¬во, когда они чужих краев морские полковники?

Стратон Налетов. В самом деле затруднительно. Со здешней барынькой небось развлекались.

Пахом. Бог с вами, ваше превосходительство. Можно ли на воле разоблокаться. Только любезничали самопристой-нейше.

Стратон Налетов. Превосходно-с, превосходно-с. Намотаем на ус. Намотаем.

Конец пролога

Бабушка Марфа.

Внизу на лавке, проснувшись.

Кончается, батюшка. Истинный Господь, кончается.

Пахом. Чего кончается? Что ж ты радуешься, дура непутевая?

Марфа. Ночь, батюшка, говорю, кончается. Скоро рассвет.

Пахом. Ах ты, клуша неповоротливая, — рассвет. Я вот, Пахом-оттвой, кончаюсь. Вот тебе и рассвет. Час мой, мать, у по¬рога. За священником бы.

Марфа. Опомянись, батюшка! Какой такой час? Христос с то¬бой. Спросонья мало что привидится. А на дворе, слышь, что деется. Не проходит буран.

Пахом. За отцом бы, говорю, Онуфрием. Открыться б мне ему. Да что ты стоишь, пень стоеросовый, рот разинула. Аль я шучу. С тобой дождешься, дура, на тот свет уйдешь без на¬путствия.

Марфа. Очурайся, батюшка. Это только так нашло, попритчи¬лось. Не бывает, чтобы так не думано не гадано. Вечор сбрую чинил, ворочал мешки пудовые — и вдруг не дай не вынеси собороваться и помирать.

Пахом. Бывало, часом занемогал, обходился. А ныне чую, ша¬баш, шалишь. Ровно на мне доска чугунная.

Марфа оставляет Пахома, хлопочет в других углах избы, колет лучину, растапливает печь, возвращается.

Марфа. Ты и то рассуди, ни проходу, ни проезду на улице. Дом у озера, под окнами круча. Середь зимы надо бы морозы, а вишь что деется. Развезло, как на Егория. Лед от берега в сторону ушел. Полынья. Ты говоришь, валяй за попом. А нешто я утка серая водой поплыву? А кругом в обход я не доползу до ночи будущей. Да и то в толк возьми, метет — свету Божьего не видно, третьи сутки. Не пойдет отец Ону¬фрий с церковного двора в такой содом.

Опять отлучается, суетится некоторое время и возвра¬щается.

А я вот что скажу тебе, Пахомушка. Ты поднялся бы. Встать оно временем сподручнее. На ногах другой раз скорей об-можешься. Нажилься, обопрись на меня, я пособлю. Что ж не отвечаешь ты, Пахомушка. Отзовись, а то страх берет. Ах я, ворона старая! Я думала, бок отлежал, разотру, прой¬дет, а он неживой лежит. Аль впрямь отошел ты, батюшка? Пахомушка! Пахомушка! Господи, беда какая! Так и есть. Преставился.

Начинает причитать нараспев, как по покойнику.

На кого ты нас покинул, кому отдашь, отец наш, корми¬лец, заступник наш. Послал на муку, опустил рамена, Верная моя зарука, каменная стена. Аль тебе я не угодила, али так немила, Что тебя я упустила, не углядела, не могла. Пахом (очнувшись). Забылся я. Рукой двинул, дух захватило. Тер¬пенья моего нету, так больно. Спасибо, опамятовался. Так бы и помер, ничего не успел сказать. Погоди выть. После наплачешься. Не замай, слушай. Под анбаром в фундамен¬те вынь от угла пятый кирпич. Он у меня легонько мечен¬ный, признаешь. Обери кругом соседние, подкапывай. По ночам норови, не видали чтоб, утрами назад закладай. Оп¬ростаешь проем, все сама поймешь.

Это я копил вас выкупить. Теперь воля вам задаром будет. Отрежут надел. Земли к нему прикупи. Купи лошад¬ку лишнюю. Ох, опять не могу. Занимает дух. Мертвею я. Руки-ноги отымаются.

Опять беспамятеет. Марфа снова плачет навзрыд.

Марфа. Прибери тогда, Господи, и меня, рабу,

Как теперь моя надежа и держава в гробу. Пахом (вновь пришедши в сознание). Прощаться надо, Кузь-

минишна. Пора. А то поздно будет. Отпусти мне, Христа

ради, мои попреки, побои, не поминай бабьих своих слез и

обид.

Марфа. Что ты, что ты, батюшка. Какая я против тебя правед¬ница, у меня прощенья просить? Ничем ты мне не грешен, неповинен. Нет у меня сердцов на тебя.

Пахом. Ну и спасибо тебе, милая душа, что забыла мне кулаки да вожжи, злые мои слова. Все душе легче будет. А прочих лжей и вин на мне, воровства, нечестия, не приведи Бог.

На то и отца Онуфрия надо бы мне. Гору бы окаянства я ему открыл, покаялся. А тебе язык не поворачивается. Че¬рез Фрола Дрягина я душу свою погубил. Фрол Дрягин, нечистая сила, меня по рукам, по ногам страшною тайной опилатил.

Марфа. Полно, батюшка. Весь мир во зле. Кто без пятна роди¬мого? Один Бог без греха.

Пахом. Через меня Луше такой крест — век в кромешных по¬темках.

Марфа. Что ты, Пахомушка! Куда заносишься? Какие мы Божь¬ей управе судьи?

Пахом. Как это тевонды того пса была кличка? Меня забудки стали брать.

Марфа. Какого такого пса, батюшка. Господь с тобой? Ино прав¬да у тебя движение мозгов начинается, в уме мешаешься?

Пахом. Лешку Лешакова свои залобанили, — много знал. Кос-тыга, бают, в тюрьме дни кончил. А что они перед Фролом Каином? Сущие мальчишки.

Марфа. Знать, тебе маненько полегчело, Пахомушка, что ты так ожил, разговорился.

Пахом. Тады это градом повалило. Проводы некрутов. Ново¬бранцы из присутствия самовольно по домам разбрелись. На барина, упокойника, покушение. Покража. Шатание. Меня тогда Фрол, зелье бесовское, молчать подустил. В этот самый розыск сумцовский. Плач бе и рыдание и скрежет зубовный. Розги. Шомпола. Военный постой. Через нашу утайку раба Божия безвинного без малого на тот свет про¬гнали сквозь строй.

Марфа. Ты никак опять про Медведева, Прохора Денисова? Испытание великое, что и говорить. Смерти подвергался. Подвиг муки положил в кандалах сибирских. Зато как по¬том ему пофортунило! Какой талан счастье купил вытер-пенным. Вольный казак кабатчик, извоз держит царской почте на зависть, в уезде сила, второй человек.

Пахом. Хортом звали собаку. Вспомнил. Вспомнил. Страшная, черная была собака. Бывало, станет на задние лапы, перед¬ние тебе на грудь, тогда стой, глазом не моргни, руки по швам, а то беда. Гедеон этот, механик, нонешнего учителя домашнего отец, Гедеон этот сплоховал как-то раз, побе¬жал. Ну пес энтот за ним, догнал и загрыз. Чтой-то словно малость мне лучше, твоя правда. Подымусь на локоть, пе¬ревернусь на другой бок.

Делает неловкое движение, вскрикивает от боли, валится навзничь и забывается. По улице мимо оконца проходят с фонарем, ныряющим вверх и вниз по буграм и ухабам снежной дороги. Стук в дверь с повтореньями.

Марфа. Аль Господь Пахомушкину молитву услышал, отца Ону¬фрия послал. Кому в такую рань?

Стук возобновляется учащеннее, дверь рвут на себя, отворяют. Входят сельский староста Фрол Дрягин и десятский Шохин.

фрол. Затворились, что твои молодожены. Не достучаться. Это наша земская полиция. Шохин. Новый десятский. Ему тута вы все новые, вчуже. Вот вожу по избам, показываю. Вот это тебе будут Сурепьевы, служба. Ну, туши фонарь. У них лучина горит. День на дворе занимается. В леестре работ¬ном отметь Сурепьевых крестиками. Оба, мол, в находи-мости. Ну, кумовья, тулупы в рукава, лопаты в руки и айда с остальными снег расчищать. Дорожная повинность. Айда пошли, Шохин, дальше. Ты что воешь, кума?

Марфа плачет навзрыд, слова не выговорит. Ничего не разобрать.

Фрол. Ну уймись. Никшни. И не стыдно тебе из-за такого дела плевого выть. Нешто я не понимаю. Года. Все отнекивают¬ся. Коли я каждого уважу, как тогда править зимний путь? Не воду на тебе возить. Дорогу разгрести великий ли труд?

Марфа мычит что-то сквозь рыдания. Ничего не понять.

Фрол. Да ты не плачь. Скоро, говорят, будете вольные. Как не порадеть в последний раз господам? Ты что в толк возьми. Маслена. О посту представлений во дворце на киятрах не давать. Последние вечера перед закрытием. Ты и то сооб¬рази, гостей звано на игрища, гостей! На почтовой станции в Лесном, сказывают, саней, колясок, карет растянулось на версту, уму помрачение. И ни с места. Кони вязнут в снегу. И которые приглашенные даже из чужих краев. Да кому я это толкую. Не твоя ли Стешка, внучка, из первых актерка? Ну ладно. Так и быть. Христос с тобой. Сиди дома. Не ходи. Изволь. Только не вой. Сыми ее со справы, кавалер. По¬херь из росписи. Ты мне только Пахома подай. Где он у тебя хоронится, кум любезный. Чтой-то я его не вижу.

Марфа (сквозь слезы и рыдания). Помирает, болезный, помирает.

фрол. Старая песня. Все вы в будни лежебочничаете, помирае¬те, в праздники выходите из гроба.

Марфа. Ты еще тут богохульничай, идол окаянный. Только нам заботы от барщины смертным часом прикрываться, отлы¬нивать. Видно, не наболмошь Пахомушка тебя поминал проклятого, от тебя что от чумы остерегал.

Фрол. От меня остерегал? Как же это он от меня остерегал? Любопытно.

Марфа. Беги, говорит, Марфа за священником. Надо мне, го¬ворит, перед смертью батюшке насчет Фрола, сатаны, от¬крыться.

Фрол. Скажи пожалуйста, какие дела!

Марфа. В Сумцовский, говорит, розыск, в это самое выездное следствие судебное…

Фрол (перебивая ее, живо и строго). Погоди. Не сыпь, что из решета. Постой, говорю. Мне десятскому словцо сказать. (Шохину.) Чем тебе тута без дела торчать, земская полиция, ступай дальше с листом в обход. Подымай по бумаге дерев¬ню. Я с бабой дело улажу, тебя догоню.

Шохин. Мужика ее тоже выкинуть из росписи? Пахома-то?

Фрол. Видать, не миновать стать.

Шохин уходит.

Фрол. Ну теперь говори, валяй. Да смотри не завирайся. Да, так это как он, стало быть, от меня остерегал?

Марфа. В Сумцовский, говорит, розыск…

Фрол. Какой такой розыск? Заладила, дура. Не бывало такого. В первый раз слышу. Даже слова такого в заводе не слыхал. Ну, будет. Накаркалась. Надоела. Я лучше вот что тебе ска¬жу. Где он, твой болящий? Покажь мне его. Не съем я твое¬го сокровища. Коли он правда на отходе, мне надоть у него прощенье попросить, в землю ему поклониться, облобы¬зать. А коли не все потеряно, того лучше. Може, за плечи возьму, поправлю. Не наблагодарствуешься тогда.

Пахом (пришедши в сознание). Словно опять я обмер. Не знаю, сколько время без памяти пролежал. Ай кто с тобой гута-рит, мать? Не батюшка ли в избу на мое счастье вошел?

Марфа. Фрола ты себе на шею сам накликал.

Фрол. Это я-от, Пахом. Дрягин Фрол, старый друг твой верный.

Пахом. Сгинь рассыпься, одурь сатанинская. Не тревожь меня. Дай мне помереть покойно.

Фрол. Полно, полно. Что ты мелешь, Пахом? Аль не узнал? Луч¬ше давай я к тебе подойду, на руки подхвачу легонько, на ноги поставлю. (Подымается на уровень печи, что-то возит¬ся там.)

Пахом. Ой, оставь. Что ты, зверь, делаешь. Ой, больно.

Фрол (сверху). Нет, видно, правда, не поднять. Ослаб. Хрипит. Кулем назад валится (спустившись, через мгновенье). При¬казал долго жить. Царствие ему Небесное. (Крестится.)

Марфа (расплакавшись навзрыд, сквозь слезы). А ты часом не по¬мог, душегуб, дейман?

Конец третьей картины

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Утро на почтовой станции в Лесном на другой день после смерти Пахома.

Зал ожидания для проезжающих. Он расположен перед зрителем по диагонали, с левого угла