задано на урок?
Варя. По всеобщей истории падение Меровингов. По русской
— Ярослав Мудрый. Коля. Тройное правило.
Саша. Что вы можете сказать о Хлодвиге, Коля?
Коля. Хлодвиг был основателем Франкского государства. Он был крещен святым Ремигием в Реймсе. Сен-Реми сказал: «Склони голову ниже, гордый сикамбр, поклонись тому, что ты сжигал, сожги то, чему поклонялся». (После некоторого молчания.) Вы видите, снег перестает. Вы не знаете, дорогу раскопали?
Саша. Сколько раз я просил не заводить на уроках посторон¬них разговоров. Сколько лет правил Ярослав Первый, Варя?
Варя. Сестра послала Ярославу гонца, чтобы он выступил из Новгорода в Киев, потому что их отец, Валадимир Красное Солнышко, умер, а Святополк решил перебить всех своих братьев и сестер и уже убил Бориса и Глеба.
Саша. Ну что же вы остановились? Продолжайте.
Варя. Правда ли, что на представлении будет французский пи¬сатель Дюма?
Саша. Правда. Ну так как же поступил Ярослав?
Варя. Ярослав сказал: «Что делать? Меду мало варено, а дружи¬ны много». (После некоторого молчания.) Воображаю, как Петя Агафонов волнуется. Сколько знатных зрителей. Что, великий князь Игорь Кириллович тоже будет?
Саша. Нет. Он заболел. Будет генерал Облепихин, приятель его и вашего папы. Но вернемся к Ярославу Мудрому.
Варя. У Ярослава была варяжская дружина. Это не те варяги, которых призвали, а новые, через сто лет.
Саша. Даже, скажем для точности, через двести.
Варя. Воображаю, как Стеше будет трудно играть! Говорят, у ней дедушка умер?
Коля. Вы не знаете, дорогу раскопали? Когда будет представ¬ление? Сегодня или завтра?
Саша. Дорогу расчистили. Гости съезжаются. Спектакль назна¬чен на завтрашний вечер. Но у нас урок, Коля. Не мешайте отвечать Варе.
Варя. Александр Гедеонович, расскажите нам содержание этой пьесы, этого «Гамлета».
Саша. Попросите это сделать мисс Торн.
Варя. Мы спрашивали. Она сама не знает. Она говорит, что это¬го автора очень любят за границей, а в Англии почти не зна¬ют, но из приличия делают вид, что читали, потому что это их национальная гордость.
Саша. Вот Петр Иванович. Он вам расскажет завязку этого со¬чинения.
Входит актер Петр Агафонов.
Петр Агафонов. Вот вы где занимаетесь?
Саша. Классную заняли под гостей. Вот мы тут и расположились.
П етр Агафонов. А я думал подчитать тут кое-что в одиночестве. Саша. Мы скоро кончим и уйдем. Впрочем, сядь где-нибудь в
другом конце за полками. Мы будем тихо бормотать и не
отвлечем тебя.
Варя. Петр Иванович, объясните нам, пожалуйста, что это за «Гамлет» за такой.
Петр Агафонов. Его сиятельство, папа ваш, отменил постановку. Мы покажем «Самоубийцу», переводную мелодраму с фран¬цузского. «Гамлет» произведение слишком высокое и зна¬чительное. Граф почел, что мы недостаточно разучили его.
Коля. А все-таки, про что там написано?
Петр Агафонов. Ты знаешь, Коля, это не важно, про что там говорится, сюжет там и происшествия. Короли, убийства, клятвы мщения. А если рассказать тебе, в чем там суть, чем пьеса дышит и почему триста лет держится, то ты еще маль¬чик, еще слишком мал и тебе будет скучно от моих слов.
Саша. Нет, отчего же, Петя. Я сам охотно послушаю.
Петр Агафонов. Тогда я, правда, скажу вам, какя понимаю«Гам-лета». При мысли о «Гамлете» я начинаю верить, что автор этой трагедии, как утверждает предание, в молодости был театральным артистом, играл на театре. «Гамлет» — пьеса, написанная актером об актере. Как я вам сказал, содержа¬ние составляют как будто бы другие вещи, тема беззакония и воздаяния, идея сыновнего мщения убийце царственного отца и многое, многое другое. Но сама пьеса больше, чем ка¬кая-либо другая, полна тем, что можно было бы назвать ду¬шой и природой актера, [актерской игры, актерского искус-ства], насмешливыми ответами, приподнятостью тона, зага¬дочными выходками и вызовом окружающим, точно принц Гамлет провинциальный актер-ипохондрик, сыплющий под мухой мрачными шутками по адресу жизни, на которую он в обиде. Но и не только дух и слог пьесы, но и сущность ее тем из театрального арсенала. «Гамлет» — пьеса о деятель¬ности, волею судьбы выпавшей человеку, об избранниче-стве, о предназначении. Игрою рока на Гамлета ложится ложная роль мстителя. Трагедия показывает, как он эту роль играет. Чтобы скрыть свою тайну от постороннего глаза, Гамлет притворяется помешанным. Целое откровение ак¬терства в том, как он разыгрывает сумасшедшего.
Саша Ветхопещерников. А приезд странствующих актеров? Я ведь читал Шекспира.
Петр Агафонов. Да, так называемая «Мышеловка», этот театр на театре. Твоя правда, Саша. Если бы все, что я только что сказал, не было ясно само собой, то эти гастроли во двор¬це, вставленные в текст пьесы, головой выдавали бы, чем она живет и болеет. Ее всю снедают театральные страсти, и этот театр на театре, так сказать, наружная сыпь или улика ее внутреннего жара. Однако, как ни гениален «Гамлет», мне самому хочется написать что-нибудь хорошее.
Варя. Благовещение.
Петр Агафонов. Вы уже об этом слышали? Варя. Поговаривают.
Саша. Ну, видно, из наших занятий сегодня ничего не выйдет. Соберите учебники и тетради. Вы свободны, дети.
Варя и Коля уходят.
Ты говорил об артистическом обмане Гамлета, о его необ¬ходимости скрываться и притворяться. Это невольное по¬ведение заговорщика. Как это тяжело и как мне понятно.
Петр Агафонов. Я, конечно, знаю, на что ты намекаешь, Саша. Я достаточно начитан и восемь лет во Франции учился. Если даже не самого Фурье, я часто встречал и хорошо знал не¬которых из его последователей.
Саша. Да ты рассказывал. Как я тебе завидую.
Петр Агафонов. И я не первый раз прошу тебя. Не посвящай меня в свои тайны. Я не скрываю от тебя, я не твой соумы¬шленник. Свободолюбие мое совсем другого рода. Я не люблю законодателей, ни нынешних, ни тех, которых вы готовите, если по всеобщему и вашему собственному не¬счастью вы когда-нибудь к чему-нибудь придете. Я люблю родящую землю, плодовые деревья, колосящиеся хлеба. Я люблю тружеников, возделывающих поля, ухаживающих за садами. Я люблю людей, кропотливо, до последних мело¬чей приводящих свои мечты в исполнение своими руками, и не понимаю и презираю глубокоумцев, занятых в общих чертах выработкой расплывчатых и, ближе, неопределимых идеалов. Я люблю крестьян, ремесленников и кровно, жад¬но, до смерти люблю художников, а ты и твои подпольщи¬ки, даже когда вы мучениками всходите на эшафот… (Мах¬нув рукой.) Э, да что там говорить. Мы с Прохором о тебе и о «красных» толковали. Краснобай Ксенофонт ваше кри¬вое зеркало.
Саша. Я готов проглотить обиду. Сталкиваться со слепым не¬пониманием нам не привыкать стать. Но надеюсь, ты не заставишь меня жалеть об оказанном тебе доверии. Ты не злоупотребишь им.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ. (ПРОЩАЛЬНЫЙ СПЕКТАКЛЬ. ЗАКРЫТИЕ СЕЗОНА.)
Дворец графов Норовцевых в Пятибратском. В театре, примыкающем клевой части дворца, идет и кончается последний в сезоне спектакль. Из театрального помещения к большой банкетной, находящейся в правой части дворца, тянется по всему нижнему этажу анфилада проходных комнат. Они расположены дверь в дверь, пролетом в пролет, образуя прямой как стрела сквозной проход. Одна из этих промежуточных комнат, полузаброшенная. Окна в парк. Ночь. Зима.
Комната неполно освещена отсветом фонаря со двора. Шатунов расхаживает по анфиладе, останавливается в комнате. Зверев и Зверева стоят, ждут конца спектакля.
Шатунов. Капельдинеры? Зверев. Никак нет, ваше превосходительство. Шатунов. Что же вы верстой тут торчите? Зверев. Представление кончится, повалит публика. Присмот¬реть. Распорядиться. Шатунов. Графовы дворовые?
Зверев. Никак нет. От рождения вольные. По вольному найму.
Шатунов (делает несколько шагов по направлению к двери, но воз¬вращается). Кто такие по должности?
Зверев. Правитель театральной канцелярии Харитон Онуфри¬ев Зверев и жена моя, Ксения Алексеевна, кладовщица ко¬стюмерной.
Шатунов. Умора. У других лен, пенька, свекла в крайнем слу¬чае, а у этих лампионы да помада. И много у вас лесу этого самого?
Зверев. Невозможно измерить. Конца-краю нет. Пять опушек, кажная в другой губернии.
Шатунов. Я с человеком от кареты шел, — двор пересечь не хи¬трость, чуть не заблудились. Старое гнездо разбойничье, из¬вестная глушь.
Зверева. Что вы, что вы. Грех так говорить, ваше превосходи¬тельство.
Шатунов. Так я не упущу графа, тут гуляючи? Он обязательно должен тут пройти?
Зверев. Пройдет беспременно, не извольте беспокоиться.
Шатунов. Мне его будто бы нечаянно. А то дельце тут одно не¬приятное. А он горяч на руку, сказывают.
Зверев. Случается.
Шатунов. Так я тут под боком, кликните. Прозеваете, смот¬рите.
Зверев. Как можно, ваше превосходительство! Шатунов уходит.
Зверев. Прикидывается казанской сиротой. Графа он боится. А сам страшнее губернатора. Уездами ворочает. Невелика шишка, председатель уездной управы. А в чем секрет? Из упокойника царя денщиков. Драть, упекать куда подальше, жизни решать первое для него дело. На эти шутки сущий черт.
Слева входит впопыхах Саша Ветхопещерников.
Саша. Стешина мамаша не проходила часом?
Зверева. Не видали. А кто ее пустит с паратного?
Саша. Стеша волнуется. Она маменьке ярлычок выписала, что¬бы провели на представление. Стеша глаза проглядела, нету в зале тети Матрены. Неужели десятский Шохин на седь¬мом месяце на барщину выгнал, подлец.
Зверева. В киятры с брюхом можно, а снег с дороги сгребать нельзя. Надоел ты со своею Стешкой, слушать тошно. Дай ей крепкого хлопнуть, успокоится.
Саша уходит. Шатунов возвращается.
Шатунов. Часом не прошел?
Зверев. Не прокараулим. Будьте покойны.
Шатунов проходит дальше.
Зверева (передразнивая). Часом не проходила? Часом не прохо¬дил? Словно сговорились. Голова ходуном. Стой стереги им. Куда это он слова закидывает, да все обиняками? «Непри¬ятное дельце. Разбойничье гнездо».
Зверев. Им надо графа замарать. Больно он чтим. Вольнодум¬цем слывет. Их высочество великий князьему друг. Это тоже не ндравится.
Зверева. Видно, пакость какая-то у них на уме. Затем и Стра-тошка налетел. Подгадить.
Зверев. Да. Вот и ворошат они для этого незапамятную стари¬ну. У него, Стратона, в управе неразобранных дел да сказок лет за двести до потолка полны амбары. По ним писцы как крысы с утра до вечера елозят, копаются. А за нашим име¬нием как не быть грехам, — водятся. Начать хоть со Стень-киных проказ, Стеньки Разина. Вотчина-то ведь старобо¬ярская. Потом недоносок этот при царе Петре Алексееви¬че. Одни говорят, в самом деле чудище водилось, и прикон¬чили. Другие опять, будто не было и в заводе выродка, а дядья наследника законного уродом сказали и удавили. Пять братьев их тут друг дружку зубами грызли, не могли земли разделить. Отчего и месту прозванье — Пятибратское. Ну а самое страшное — это при матушке государыне Ека¬терине.
Зверева. Это я знаю, очевидцы доживают, это Сатаниха знаме¬нитая, графиня Домна Убойница.
Зверев. Другие не хуже крепостных забивали насмерть безна¬казанно, девок кипятком обваривали, щипцами палили, ни¬чего за душегубство им не делалось. Этой оттого с рук не сошло, с государыней императрицей любовника она не поделила. Судили. Все с нее сложили, имя, званье, честь дворянскую. К смерти приговорили, помиловали. В Моск¬ве у Бориса и Глеба на Арбатской площади палач кнутом ее бил нещадно. Сказывают, из толпы деньги на помост бро¬сали палачу, чтобы слабше бил, люди замертво от ужаса па¬дали, — жалко. Потом она в монастырском застенке под землей мальчика от солдата
