более добровольному, чем это делалось раньше.
Наконец, среди противоречий эпохи, примиряемых по средней статистической, ничто не заставляет предполагать, что¬бы стиль, ей соответствующий, был создан. Или, если угодно, следовало сказать так: он уже найден, и, как средняя статисти¬ческая, он призрачного и нулевого достоинства. В главных чер¬тах он представляет собой сочетание сменовеховства и народ¬ничества. С этим можно от души поздравить. Стиль революци¬онный, а главное — новый. Как он получился? Очень просто. Из нереволюционных форм допущена самая посредственная, таковая же и из революционных. Иначе и быть не могло, такова
ОТВЕТ НА АНКЕТУ «ЛЕНИНГРАДСКОЙ ПРАВДЫ»
Вы говорите, стихов писать не перестали, хотя их не печатают, изданных же не читают. Ценное наблюдение, хотя не оно меня убеждает в упадке поэзии — мы пишем крупные вещи, тянемся в эпос, а это определенно жанр второй руки. Стихи не заражают больше воздуха, каковы бы ни были их достоинства. Разносящей средой звучания была личность. Старая личность разрушилась, новая не сформировалась. Без резонанса лирика немыслима.
логика больших чисел. Вместо обобщений в эпохе, которые предоставлялось бы делать потомству, мы самой эпохе вменили в обязанность жить в виде воплощенного обобщенья.
Все мои мысли становятся второстепенными перед одной, первостепенной: допустим л и я или недопустим? Достаточно ли я бескачественен, чтобы походить на графику и радоваться со¬ставу золотой середины? Право авторства на нынешний стиль недавно принадлежало цензору. Теперь он его разделил с совре¬менным издателем. Философия тиража сотрудничает с фило¬софией допустимости. Они охватили весь горизонт. Мне нече¬го делать. Стиль эпохи уже создан. Вот мой отклик.
Однако еще вот что. Резолюция недаром меня так взволно¬вала. Ее перспективы близки мне подругой причине. Я был воз¬бужден и до нее. В последнее время наперекор всему я стал ра¬ботать, и во мне начали оживать убежденья, казалось бы, давно похороненные. Я думаю, что труд умнее и благороднее челове¬ка и что художнику неоткуда ждать добра, кроме как от своего воображенья. Если бы я думал иначе, я бы сказал, что надо уп¬разднить цензуру. Главное же, я убежден, что искусство должно быть крайностью эпохи, а не его равнодействующей, что свя¬зывать его с эпохой должны собственный возраст искусства и его крепость, и только в таком случае оно впоследствии в со¬стоянии напоминать эпоху, давая возможность историку пред¬полагать, что оно ее отражало. Вот источник моего оптимизма. Если бы я думал иначе, вам незачем было бы обращаться ко мне.
1925
Короче говоря, с поэзией дело обстоит преплачевно. Во всем этом заключен отраднейший факт. Просто счастье, что имеется область, неспособная симулировать зрелость или рас¬цвет в период до крайности условный, развивающийся в посто¬янном расчете на нового человека, в расчете, прибавим, кото¬рый и сам болеет и видоизменяется и из агитационного лозунга дня становится вольным двигателем поколения.
Кто виноват в бедственном положении поэзии? Двадцать шестой год тем, что он не тридцатый.
Можно ли тут чем-нибудь помочь?Только средствами чер¬ной магии.
Нужна ли вообще поэзия ? Достаточно такого вопроса, что¬бы понять, как тяжело ее состоянье. В периоды ее благополучия не сомневаются никогда в ее бесспорной ненужности. Когда-нибудь это опять перестанет возбуждать сомнения и она воспря-нет. Пока же, до этого времени принято думать, что искусство нужно для сохранения преемственности, как перемет от старой к новой, будущей культуре.
С этим взглядом я сталкивался в ответ на мое предложенье категорической прямоты и резкости в этом деле. Природе легче бороться с внезапным препятствием, нежели с постоянным тормозом, задрапированным формами потворства. Но как вы запретите искусство, отвечали мне. Не конец ли это поэзии и будет ли она еще существовать? Вероятно. Я думаю, ее прекра¬щенью будут препятствовать явленья более знаменательные, чем настоящая анкета. Ну, например, забьет Швивая горка, оказав¬шись потухшим вулканом, или что-нибудь в этом роде.
Во всяком случае, как ни глубоко паденье поэзии, я и одной такой не отдам за десяток блистательнейших наших проз или еще похлеще. Не как поэт, о нет, гораздо шире, как лицо, увле¬ченное историей, как характер, втянутый в ее игру в момент, когда социализму возвращается его широчайшее нравственное содержание, заслоненное горячкой основоположничества.
Только поэзии не безразлично, сложится ли новый чело¬век действительно или же только в фикции журналиста. Что она в него верит, видно из того, что она еще тлеет и теплится. Что она не довольствуется видимостью, ясно из того, что она изды¬хает.
18 января 1926
ПИСАТЕЛИ О СЕБЕ
Сейчас заканчиваю поэму «Лейтенант Шмидт», первые две час¬ти которой появлялись в «Новом Мире». Поэму хочу закончить судом и казнью, что будет дано в виде эпилога или как третья часть.
Больше года я работал над книгой «1905 год», которая бу¬дет состоять из отдельных эпических отрывков. Эта книга вый¬дет не раньше весны в ГИЗе. Я считаю, что эпос внушен време¬нем, и потому в книге «1905 год» я перехожу от лирического мышления к эпике, хотя это очень трудно.
Впоследствии я думаю заняться прозой. В сборнике «Рас¬сказы», вышедшем в прошлом году в издательстве «Круг», по¬весть «Детство Люверс» является одной из глав большого романа, над которым я думаю работать.
Отрывки моих произведений печатаются в «Красной Нови», «Комсомольской Правде», «Новом Лефе» и др.
НАД ЧЕМ РАБОТАЮТ ПИСАТЕЛИ
Я работал и работаю над поэмой о 1905 годе. Вернее сказать, — это не поэма, а просто хроника 1905 года в стихотворной форме.
Работать над ней я начал с осени. Сейчас написаны начало Потемкинского восстания, Гапон, 9 января, декабрьское вос¬стание. Эти фрагменты, пока еще лишенные внутренней связи, будут печататься в отдельных журналах, после чего я их переде¬лаю еще раз и составлю уже к весне цельную вещь, книгу.
Работа меня очень удовлетворяет: она открывает мне но¬вые горизонты. В наше время лирика почти перестала звучать, и здесь мне приходится быть объективным, от лирики пере¬ходить к эпосу. И я не испытываю теперь прежнего разочаро¬вания.
1926
НАШИ СОВРЕМЕННЫЕ ПИСАТЕЛИ О КЛАССИКАХ
От редакции: Мы обратились к ряду писателей с просьбой отве¬тить на следующие вопросы нашей анкеты:
1) Что вы подразумеваете под понятием «классическая лите¬ратура» ?
2) Знакомы ли вы с классической литературой ?
3) Влияют ли классики на ваше творчество? Кто из класси¬ков влияет ?
4) Художественный метод какого классика вы считаете на¬иболее соответствующим отображением нашей современности?
Под классиком я разумею писателя, который в своем твор¬честве дает пластическое подобие цельного мировоззрения. Классическая же литература есть совокупность таких произве¬дений и тенденций, которые впоследствии принимаются за мировоззрение эпохи.
Читал классиков с детства.
В своей работе я чувствую влияние Пушкина. Пушкинская эстетика так широка и эластична, что допускает разные толкова¬ния в разном возрасте. Порывистая изобразительность Пушкина позволяет понимать его и импрессионистически, как я и пони¬мал его лет пятнадцать назад, в соответствии с собственными вкусами и царившими тогда течениями в литературе. Сейчас это понимание у меня расширилось, и в него вошли элементы нрав¬ственного характера.
Возможности художественного метода не черпаются никог¬да из изучения современности. Каждый из нас связан с нею функционально. Эту возможность можно было бы найти и че¬рез разложение современности, но вместо того, чтобы путем поименного перечисления всего живущего человечества на¬ткнуться, между прочим, и на себя, — легче и разумнее стро¬ить, начиная с себя. Мне кажется, что в настоящее время ме¬нее, чем когда-либо, есть основание удаляться от пушкинской эстетики. Под эстетикой же художника я понимаю его представ¬ление о природе искусства, о роли искусства в истории и о его собственной ответственности перед нею.
АНКЕТА ИЗДАНИЯ «НАШИ СОВРЕМЕННИКИ»
/. Фамилия, имя и отчество. Пастернак Борис Леонидович.
2. Год рождения. 1890, 29 января ст. ст.
3. Место рождения. Москва.
4. Социальное положение (занятие отца).
Художник, академик живописи, ко времени рожденья был преподавателем Училища живописи (нынешнего Вхутемаса).
5. Образование
а) общее (где, когда).
Учился в Московской 5-й гимназии, соединявшей, в виде исключения, новую, реформированную Ванновским програм¬му (естествознанье, новые языки и пр.) со старою, дореформен¬ной (древнегреческий и пр.).
б) специальное (где, когда).
Окончил Московский университет по философскому от¬делению историко-филологического факультета в 1913 г.
РЕДАКЦИОННОМУ КОЛЛЕКТИВУ «ЛЕФА»
Несмотря на мое устное заявление об окончательном выходе из Лефа, сделанное на одном из майских собраний, продолжается печатание моего имени в списке сотрудников. Такая забывчи¬вость предосудительна.
Вашему коллективу прекрасно известно, что это было рас¬ставание бесповоротное и без оговорок, в отличие от зимнего, тотчас по моем ознакомлении с первым номером, когда собра¬нию удалось уговорить меня воздержаться от открытого разры¬ва и удовольствоваться безмолвной безучастностью к условной видимости моего участия.
Благоволите поместить целиком настоящее заявление в Вашем журнале.
Борис Пастернак
26 июня 1927
6. Последовательные этапы деятельности. Давал, еще в гимназические годы, частные уроки, потом служил воспитателем в 2-х — 3-х домах, занимался переводами.
В рубрике 5-й настоящей анкеты забыл упомянуть о музы¬ке, которой занимался с детства, с 13-ти лет же и совсем серьез¬но, по линии композиторской, сперва с Ю. Д. Энгелем, а затем с Р. М. Глиэром. Также упустил назвать город Марбург, куда ез¬дил летом 1912 г. завершать философское образование.
Автобиографической работой занят сейчас и сам: кое-что уже написано и находится в редакции журнала «Звезда», где дожидается продолженья, когда и начнет печататься. Копию написанного, если бы понадобилось, мог бы представить лицу, для которого заполняю анкету.
Литературой начал заниматься студентом годам к 22-м и первую книгу стихов («Близнец в тучах») выпустил в 1913 г. «По¬верх барьеров», вторая книга стихов вышла в 1916 г., «Сестра моя жизнь» — в 1922, «Темы и варьяции» в 1923 (Берлинск. изд.). Проза в издательстве «Круг» — в 1925.
Я не знаю размера предполагаемой биографической статьи (или справки) и потому не представляю, в каком масштабе да¬вать сведенья. Нужна ли библиография (критическая)?
Из поэтов больше всего обязан своим внутренним строем немецкому поэту Р.-М. Рильке. Из живых современников лю¬бимейший и наиболее (по задаткам и задачам) близкий поэт — Марина Цветаева. Затем Николай Тихонов. Маяковский, кото¬рого я боготворил, и Асеев, дарованье которого тоже редко ос¬тавляло меня равнодушным, давно переживают трудное и кри¬тическое для них время.
С «Лефом» никогда ничего не имел общего. Я не знаю, что связало обоих названных поэтов с десятком-другим людей, не успевших вовремя подыскать себе профессию и не удовлетво¬ряющих той норме, которою обладают: новорожденный, пер¬вобытный дикарь и совершенный ремесленник, то есть чело¬век, получивший отраженное воспитанье от дела, которому он себя посвящает.
Долгое время я допускал соотнесенность с «Лефом» ради Маяковского, который, конечно, самый большой из нас. Весь прошлый год, с первого же номера возобновленного журнала я
СОВЕТСКИЕ ПИСАТЕЛИ
О ПИСАТЕЛЯХ И ЧИТАТЕЛЯХ
В феврале 1926 года я узнал, что величайший немецкий поэт и мой любимый учитель Райнер Мария Рильке знает о моем су¬ществовании, и это дало мне повод написать ему, чем я ему обя¬зан. В те же приблизительно дни мне попалась в руки «Поэма Конца» Марины Цветаевой, лирическое произведение редкой глубины и силы, замечательнейшее со
