написать о Блоке статью, и я подумал, что вот этот роман я пишу вместо статьи о Блоке. (У Блока были поползновения гениальной прозы — отрывки, кусочки.)
Я подчинился власти этих сил, этих слагаемых, которые оттуда — из Блока — идут и движут меня дальше. В замысле у меня было дать прозу, в моем понимании реалистическую, по¬нять московскую жизнь, интеллигентскую, символистскую, но воплотить ее не как зарисовки, а как драму или трагедию.
5 апреля 1947
С ПРОФ. ЭРИКОМ МЕСТЕРТОНОМ
Ich werde… entschuldigen… ich werde wiederhohlen was wir mit Ihnen Sprachen, mister Mesterton.
Ja, ja, ja. Aber ich habe Ihnen gesagt das in folge dieser fьnfzigen’ Jahre, das Helfte des Jahrhundert, ьberall, die Leute haben ьberall solches erfahren, erlitten, also diese Inhalte, die Lebensinhalte, die Gedankeninhalte sind so neu, so ungeheuer, das schon die erstrittenen Formen in Vergleich damit zurьcktreten, zum Beispiel, alles scheint mir Formen zu sein: politische Formen, дsthetische Formen, das ist schon bekannt, aber nicht alles ist von den Inhalten durch diesen Formen umfasst, und es gibt viele biographische, eben was man in der Philosophie Inhalt nent, also Enkentnisse, Erkentnisse1.
1 Я прошу… извинить меня… я повторю то, о чем мы с вами говорили, господин Местертон.
Да, да, да. Но я вам сказал, что в течение этих пятиде¬сяти лет, половины столетия, повсюду, люди повсюду
Die mцchte ich in der Kunst sehen nicht Richtungen, nicht Richtungen, die ich schon erprobt habe und die ich kenne, und nicht dem Kampf zwischen den Richtungen, linken Richtungen und rechten Richtungen, aber neue Inhalte bis zu Ende gedacht, bis zu Ende gedacht1.
Conter des consйquences, conter des consйquences non pas des consйquences logiques mais des consйquences crйatrices2… dass diese Inhalte also sich fruchtbar bezeugen, fruchtbar bezeugen; dass eben diese Inhalte, ich weis nicht, eine neue Philosophie oder neue Tendenz in allen Domдnen des Leben aushalten.
Ich mцchte mich als Kьnstler unter den Macht dieser Frage stellen3.
Un musicien franзais qui faisait ses йtudes а Moscou, m’a priй que je lui fasse une dйdicace, un inscription. Voilа ce que j’ai lui йcrit.
J’ai parodiй la ligne de Verlaine: «De la musique, de la musique avant toute chose». Je lui ai йcrit:
«De la grandeur, de la grandeur avant toute chose. L’art en est le langage, l’expression. La sublimitй manifestй avec des invoitures non-chalamant voilа ce qu’est la beautй.
столько перенесли и преодолели, что содержание жиз¬ни, содержание мысли, настолько обновилось и стало настолько неслыханным, что достигнутые уже формы устарели по сравнению с ним. По-моему, например, все политические формы, эстетические формы уже извест¬ны, но они не охватывают всего содержания, и много биографических, — именно то, что в философии назы¬вается содержанием или, скажем, — открытием.
Я бы хотел именно их видеть в искусстве, а не направ¬ления, которые я уже пережил и знаю, и не борьбу на¬правлений, правых или левых направлений, а новое со¬держание, до конца продуманное (нем.).
2 Излагать последствия, последствия, не исторические по¬следствия, а творческие… (фр.).
3 для того, чтобы это содержание было успешно засвиде¬тельствовано, чтобы эти содержания выразили бы, не знаю, — новую философию или новое направление во всех областях жизни.
Я, как художник, хотел бы подчинить себя власти этих задач (нем.).
Il faut кtre grand, il faut le naоtre ou le savoir apprendre. On l’apprend part toute une vie de pitiй pour les femmes et les enfants, par une vie pleine de bontй, prкtйe aux autres et prouvйe de leur part.
II faut кtre grand, de quelle grandeur si agit il? De tout ce que vous voulez, de celle lа qui est l’opposй de la petitesse, du mйdiocre, du stйril, de la verbeuse hystйrie de chaque art de se conordre, du romantisme par exemple.
Il faut кtre libre soverainement en roi, non par l’autoritй de son art, des usages environnants, mais de ses propres perfections acquise, franc de soi-mкme.
Il faut avoir remuй les monts vraiment que tout le monde le vit et non par vaine parole. Ayant les remuйs il faut en aller vers d’autres buts nouveaux»
Август 1958
1 Один французский музыкант, который учился в Москве, попросил, чтобы я сделал ему посвящение на книге, — дарственную надпись.
Вот что я ему написал. Я переиначил строчку Верде¬на: «Так музыку же первым делом…». Я ему написал:
«Величье, величье первым делом. Искусство — его голос и выраженье. Возвышенное, выраженное небреж¬но, со своеволием, вот что такое красота.
Надо быть великим, надо в этом родиться или уметь научиться. Этому учатся в течение всей жизни, проник¬нутой жалостью по отношению к женщинам и детям, жизни, полной доброты к другим и получившей под¬тверждение с их стороны.
Надо быть великим, — но о каком величии идет речь? Да в чем угодно, во всем, что противоположно ничто¬жеству, посредственности, бесплодию, словесной исте¬рии в любом искусстве этого порядка, — например, — романтизму.
Надо быть совершенно свободным, — по-королевски, не только от признания своего искусства окружающими, но от своего собственного даже достигнутого совершен¬ства, свободным от самого себя.
Надо сдвигать горы в реальности, всем образом жиз¬ни, а не только пустыми словами. А сдвинув их, надо идти дальше к новым целям» (фр.).
РАННИЕ РЕДАКЦИИ
НЕСКОЛЬКО ПОЛОЖЕНИЙ
9. Gaudeamus1. Ритм. То, без чего она немыслима. Заунывна Веч¬ная память. Ужасен вечный покой. Вечный жид — призрак рав¬но потрясающий. Но, может быть, они не опасны. Их никто никогда не видал.
Зато виден воочию и воистину вечен тот Вечный Студент, которого всякий знает под именем Ритма, и который жив во всех решительно милостью Божией поэтах.
Он сед и несчастен, и в своем волнении, смешном и вели¬чественном, потерял счет столетьям и факультетам. Но, как во времена дилижансов, он и теперь падает на колено перед воз¬любленной и, бросив шляпу под фортепьяно, раскрывает ей свое сердце. Оно бьется для нее, и никогда не перестанет биться. Слава ей! Будут еще столетья. И факультеты. Оно не перестанет биться. Слава ему!
10. Снова забота. А «свободный стих» это — слюна, на которую обращаешь внимание только тогда, когда она — беше¬ная. Только такая заражает меня. Тогда на короткое время я за¬болеваю водобоязнью, по излечении от чего здоровая боязнь воды заставляет меня бегать vers libre’a2, на этот раз всякого. О, толь¬ко бы подальше от слюны! Надо беречь его здоровье. Сколько
1 Первое слово и название студенческого гимна «Gaudea¬mus igitur / Juvenes dum sumus» — «Будем радоваться, пока мы молоды» (лат.).
биться еще его сердцу! Сколько столетий впереди! Сколько фа¬культетов. Подальше от вод и эссенций. Поближе к пятой. Кончу, чем начал. Заботой.
19 декабря 1918
ШОПЕН
<ОШОПЕНЕ>
1
Нам надо сказать тут несколько вещей, с нашей точки зрения важных и неотложных. Мы намеренно не анализируем понятий, которыми пользуемся, чтобы сократить и ускорить изложение.
Легко быть реалистом в живописи, искусстве, обращенным на внешний мир, и кроме того, по многим причинам, всегда стоящим на своих ногах в течение всей новой истории, самом послеримском, одухотворенном и человеколюбивом. Но нигде условность и уклончивость не прощаются так, как в музыке, ни одна область творчества не овеяна так духом романтизма, этого всегда удающегося, потому что ничем не проверяемого начала чистой отсебятины. Ни в одном артисты, — существа вообще экзотические, не кажутся в такой степени ряжеными, а не про¬сто людьми определенных занятий. И как все на свете, эта об¬ласть держится исключениями. Их целая галерея, и они состав¬ляют историю музыки. Есть, однако, еще исключения из ис¬ключений. Их два, Бах и Шопен.
Неудивительно, что преимущественно они кажутся нам достоверностями в собственном платье, что их изобилующее подробностями творчество производит впечатление летописи жизни, что действительность больше, чем у кого-либо, просту-пает у них сквозь звук. Это главные столпы и создатели музыки инструментальной, самого свежего и недавнего из всего, что есть в музыке, несмотря на темноту ее допотопных старовокальных языческих корней.
Реализм в музыке это не иллюстративность программной или оперной музыки. Композитор-реалист это то же самое, что реалист-писатель. Изобразительные возможности слова ничуть не проще. Слово «земля» совсем не содержит черных комьев того, что оно означает. Яркость Гоголевского стиля достигнута не тем, что он подмешивал киновари в чернила. Реализм везде, даже в любом искусстве, представляет, по-видимому, не отдель¬ное направление, но составляет особый градус искусства, выс¬шую ступень авторской точности. Реализм есть, вероятно, та особая мера художественной детализации и завершения, кото¬рой от художника не требуют общие правила эстетики, его со¬временники. Здесь остановился бы художник-романтик. К его услугам вымысел. В его распоряжении ходячая выразительность: театральная риторика, ораторское красноречие. Что же создает художника-реалиста? По-видимому, впечатлительность в дет¬стве и техническая добросовестность в зрелости. Именно их порабощающая власть засаживает его за работу, романтику не-ведомую и для него необязательную. Его собственные воспо¬минания, их тирания, гонят его в область технических откры¬тий, необходимых для их воспроизведения. Художественный реализм, на мой взгляд, есть глубина биографического отпечат¬ка, ставшего главной движущей силой судьбы художника и его поисков.
3
Очевидно, большой трагический дар немыслим без чувства объ¬ективности, а чувство объективности не обходится без мими¬ческой жилки.
Шопен был великим имитатором, по-видимому, правда, кроме вкуса и благородства, надо владеть и этой наблюдатель¬ностью комика и карикатуриста, чтобы провести ту ревизию всей музыкальной природы и ее преобразование, которое заключено в самом характере Шопена, в самой музыкальной его манере.
Как радикально отобрал он самое необходимое и выделил его, и усилил. Какое небывалое ударение получили после всего этого пересмотра некоторые узловые в мелодическом отношении ступени гаммы, как таинственно озарились некоторые гармони¬ческие закоулки с модуляциями той степени неожиданности, что они кажутся превращениями. Целая система будущих вагне-ровских и листовских новшеств предварена здесь и подсказана.
Замечательно, что, куда ни уводит нас Шопен и что нам ни показывает, мы всегда отдаемся его вымыслам без насилия над чувством уместности, без умственной неловкости. Все его бури и драмы близко касаются нас, они могут случиться в век желез¬ных дорог и телеграфа. Даже когда в фантазии, части полонезов и в балладах выступает мир легендарный, сюжетно связанный с Мицкевичем и Словацким, то и тут нити какого-то правдопо¬добия протягиваются от него к современному человеку. Это рыцарские предания в обработке Мишле или Пушкина, а не косматая голоногая сказка в рогатом шлеме. Особенно велика печать этой серьезности на самом шопеновском в Шопене — на его этюдах.
Если наставления Баха к игре на органе и на рояле (из них самое знаменитое «Темперированный рояль») хочется назвать практическим богословием в звуках, то этюды Шопена тоже выходят из педагогических рамок, в которых они хотя бы по имени задуманы. Эти
