застрявших здесь по причине непогоды. Вы тоже, может быть, попадете к нему. Вот его история. По делу, о котором вы спрашивали, он был ложно оклеветан и приго-ворен к двум тысячам шпицрутенов. Его гоняли сквозь строй в несколько сроков с долгой отлежкой в лазаретах в промежутке. Виновница дела, одна из теток графа на смерт¬ном одре призналась во взведенной на Медведева напрас¬лине. Доследование подтвердило судебную ошибку. Мед¬ведева вернули с сибирской каторги, граф дал ему вольную, наградил деньгами. Медведев пустился по винным откупам, разбогател и быстро пошел в гору. У него трактир на боль¬шой дороге, свои лошади и извозчики. Он с успехом со¬перничает с государственной почтой. Вы неоднократно спрашивали о крепостных и желали их видеть отпущен¬ными на волю. Сейчас вы увидите, чего может достигнуть русский человек из простых мужиков, если с самого начала не ставить законодательных препятствий каждому его шагу к свободе, грамотности, к преуспеянию.

После вопроса Дюма: А что такое Сумцовское дело?

Саша Ветхопещерников. А вы уже и про это слышали? Это темное, до конца не раскрытое и никому не ведомое дело. Но самое замечательное из (о Прохоре Никитиче как в ру¬кописи).

Все, что случилось с предшественниками нынешнего владельца Пятибратского, с его дядей и теткой. Дядя графа Иринея Орестовича, щеголь, кутила и мот Илларион, же¬нился на дочери богатых соседей-помещиков, Людмиле Ар¬хиповне Сумцовой, принесшей в качестве приданого не¬обозримые и частью непроходимые Сумцовские леса, лежа¬щие вдоль знаменитой Владимирки. На Сумцовском перего¬не близ Ундолы часто совершали побеги арестанты из мимо препровождаемых партий. В Занежной деляне, которая на¬зывается «Зайдешь не выйдешь», по преданиям, скрывался гремевший в свое время разбойник и беглый каторжник Костыга. Поговаривали, что его знали мужики деревни Дальней, среди них молодые тогда крестьяне Пахом Суре-пьев и Фрол Ащеулов, впоследствии на долгие десятилетия выбранный в сельские старосты, занимавшиеся в то лето валкой строевого леса рядом с Занежною деляной, и помо¬гали Костыге прятаться. Молодые граф и графиня были до¬брые, вздорные и ветреные люди, горячие и доверчивые. Дворовым было очень хорошо у них, дворня прислуживала и жила у них на положении вольнонаемной. Граф и графи¬ня отбирали себе в ближайшую челядь молодых и пригля¬дистых малых и девушек, расторопных и способных, обу¬чали их грамоте, приближали к себе, хорошо содержали.

Молодой граф часто отлучался в столицы, играл там и жил разгульно. Он стал расстраивать перешедшее к нему по наследству состояние, пошел расточать полученный от жены в приданое капитал. Пошли учащаться его измены Людмиле Архиповне, его многочисленные сторонние ув¬лечения.

Вначале это огорчало до слез и обмороков Людмилу Ар¬хиповну, доводя до мысли о самоубийстве. Она никогда не могла успокоиться и привыкнуть к проделкам мужа, но с течением времени приучила себя смотреть на них сквозь пальцы.

Среди домашней прислуги молодых Норовцевых вы¬делялись Прохор Никитич Медведев и камердинер моло¬дого барина Глеб Леонтьевич Щеглов. Вся людская обожа¬ла барыню и сокрушалась за нее, но так как забулдыга-ба¬рин был хотя пропащим, но в основе неплохим и незлоби¬вым человеком, то и осуждение, которое он вызывал по отношению к себе, не восстанавливало против него. Его порицали с сожалением, без вражды и неприязни. Больше всех из прислуги сочувствовали барыне Прохор Медведев и Глеб Щеглов, дружившие между собой. Постепенно ро¬дились и стали усиливаться слухи, будто сочувствие камер¬динера Глеба к барыне далеко не того невинно христиан¬ского свойства, как это изображали в доме, и что его пре-данность ей перешла границы дозволенного. Даже в детях Норовцевых, тогда народившихся, Иринее и Ирине сплет¬ники желали видеть сходство с Глебом Щегловым. Надо прибавить, что в предшествующих поколениях уже тяготев¬шее над Пятибратским темное предание и толки налагали на жителей из рода в род переходивший обет или долг мол¬чания. Из безотчетного страха потревожить что-нибудь та¬кое, открытие чего грозило бы общему миру и спокойст¬вию, в Пятибратском молчали не только о том, о чем луч¬ше было не говорить, но и не касались вообще ничего лиш¬него. Эта местная сдержанность и страх разгласки еще сгу¬стили тот покров невыясненности, который остался лежать на таинственных и без того обстоятельствах загадочного Сумцовского дела. И вот выдалось это богатое бедами и потрясениями роковое лето 1832 года.

У Людмилы Артемьевны пропали ее фамильные дра¬гоценности безмерной красоты и стоимости, фермуар без укладки, алмазные серьги и брошки в трех футлярах, целая шкатулка редкостных безделушек, всего на сумму в не¬сколько сот тысяч и все сразу. Пропажа обнаружилась, когда Илларион Иринархович попросил у жены фермуар для вре¬менного ломбардного заклада с целью уплаты неотложно¬го карточного проигрыша, и Людмила Архиповна отказала ему не только в удовлетворении его просьбы, а через не¬сколько дней и в том, чтобы дать ему взглянуть на эти вещи, которых он клятвенно пообещал не трогать.

КАРТИНА 7-я.

СПЕКТАКЛЬ ПЕРЕД ПОСТОМ

Одна из проходных комнат с окнами во двор в уса¬дебном дворце графов Норовцевых в Пятибратском. Через одну или две комнаты в левую сторону — зрительный зал домашнего театра. В таком же расстоянии направо — большая дворцовая банкетная. От времени до времени слева и справа отзвуки шума, не мешающие разговорам в проходной, как-то: волны нарастающего и затихающего рукоплескания из театра и отголоски смеха, шагов и звона посуды из банкетной. В середине комнаты, несколько согнувшись и навострив уши, супруги Пичугины прислушивают¬ся к ходу представления в зале, которое с минуты на минуту должно прийти к концу.

Галина Пичугина. Сейчас кончат и поведут ужинать. Я мимо заглянула в банкетную. Все, кажется, как следует. Столы, сервировка, освещение.

Алексей Пичугин. Не наша печаль. На то у графа дворецкие.

Слева входит Кубасов. При его появлении супруги почтительно выпрямляются, делают, однако, любезно шутливую попытку призвать его к тишине, чтобы он своим зычным голосом не мешал представлению. Куки на, смеясь, прикладывает пальчик к губам, Кукин машет на него обеими руками.

Куки на. Помилосердствуйте, ваше превосходительство. Там пе¬ред их сиятельством спектакль дают.

Чубасов. Небось не оглушу. Там, пожалуй, не спутают, разбе¬рутся, кто такой Кубасов, кто такая Федра. Ха-ха. Впрочем, некоторые певички… того. Весьма-с, весьма-с. Я не прочь пройти, свести знакомство. Не любитель чиниться, знаете. Готов осчастливить, кто мне приглянется. [Прямой харак¬тер, открытый, без церемоний.]

Галина Пичугина. Сейчас кончат. Артисты разгримируются, спустятся в зал, в публику. У нас всегда такое заведение. За ужином познакомитесь.

Кубасов. Неужели за один стол сядем?

Галина Пичугина. У нас, ваше превосходительство, граф на все со своей колокольни смотрит. А впрочем, вот и они, их си¬ятельство, легки на помине.

Входит граф Иоанникий Игнатьевич Норовцев.

Граф Норовцев. Кто это тут разорался? В зале ни слова не слыш¬но. Безобразие. Ах это вы, ваше превосходительство?

Кубасов. Моя вина, ваше сиятельство. Такой от природы голос зычный. Впрочем, весьма поучительное зрелище. Скажу больше, — занятное. Весьма-с, весьма-с. Среди присутст¬вующих, кажется, две-три значительные личности, если не ошибаюсь?

Граф Норовцев. До некоторой степени. Пожалуй. Адъютант его императорского высочества великого князя Игоря Кирил¬ловича, француз путешествующий — знаменитость да не¬сколько титулованных, — родня. Да и вы, наконец. Забыл, простите (кланяется подчеркнуто вежливо).

Кубасов. Грех смеяться над простым служакой, ваше сиятель¬ство. Конечно, куда нам до ваших штукарей и лицедеев дворовых. Вы на них годами лоск в Париже наводили. А мы из мелкопоместных, верной службой русским государы¬ням и государям свой род возвысили, взращены на медные деньги.

Граф Норовцев. О что вы, что вы, как вы заблуждаетесь. Мне ваше мнение о виденном до крайности ценно. С нетерпе¬нием жду, что вы на это скажете.

Кубасов. Добро, коли так. Хотел бы верить. Занятное зрелище, поучительное. Кроме того, значение просвещения. Благо¬детельная великая сила. Но вот какого рода возраже¬ние. Я на все смотрю в интересах целого, с точки зрения государственной пользы. Ваши актеры — дворовые. Ба¬ловством, образованием, исполнением выдуманных по¬ложений, в которых они в действительной жизни не могут оказаться, вы их подымаете на несвойственную их сосло¬вию высоту, наряду со свободным состоянием дворян, ко¬торые их смотрят и удостаивают своим присутствием и своим одобрением. Вы следите, ваше сиятельство, за моею мыслью?

Граф Норовцев. Да, если только это — мысль.

Кубасов (увлеченный собою и не заметив колкости). Разумеется, свыше возвещено близкое улучшение доли землепашцев. Царское слово свято. Кто не верит в исполнение августей¬шей воли. Сверх того, главный ревнитель ожидающихся преобразований, его императорское высочество великий князь Игорь Константинович, ваш личный друг детства. Кроме того, сами вы, ваше сиятельство, общественный де¬ятель достаточно признанный и определившийся.

Граф Норовцев (саркастически кланяясь). О помилуйте, вы мне льстите.

Кубасов (опять не замечая насмешки, продолжает). Вы — по¬кровитель искусств и освободительных стремлений, а глав¬ное вы — председатель здешнего губернского комитета и член целого множества крестьянских и землеустроительных комиссий. Все это так, все это я понимаю. Но, дорогой мой. Это, может быть, случится не позднее чем завтра. Но пока еще этого не случилось. Воли крестьянам еще не вышло. Повсеместно в силе еще и действуют законы старого по¬рядка.

Граф Норовцев (которым овладевает его обычный недуг, болез¬ненное нетерпение, в момент приступа доводящее его до бе¬шенства). Ну что же вы остановились? Высказывайтесь до конца. Не обращайте на меня внимания.

Кубасов. Заметьте, мужичков только по губам помазали, они и голову потеряли. Обнародование освобождения приурочи¬вали к Рождеству, теперь ждут к Благовещенью. Между тем поступают жалобы от помещиков. Крестьяне волнуются и выходят из повиновения. Теперь…

Граф Норовцев. (Он давно в раздражении сжимает и разжима¬ет кисть правой руки, хватаясь за спинку легкого гостиного кресла и на все лады вертя и качая его, словно собираясь под¬нять его, замахнуться им и запустить в Кубасова.) Теперь. Что же вы остановились.

Кубасов. Принимая во внимание наследственные тайны Пя-тибратского…

Граф Норовцев. Что-о-о? Что вы сказали?

Кубасов. Как председатель уездной управы, я поневоле сопри¬касаюсь с уездными архивами.

Граф Норовцев. Но ведь это бабьи бредни столетней давности. Как вам не стыдно повторять эти басни.

Кубасов. Однако…

Граф Норовцев. Все давно выменено, искуплено, заглажено. Нет уж, будет, будет. Не хочу больше слушать эти небы¬лицы.

Кубасов. Да ведь это вашей чести, ваше сиятельство, не заде¬вает. Это ваши родичи в предшествующих поколениях.

Граф Норовцев. Я сказал вам. Баста, довольно.

Кубасов. У вас в роду соединились крайности. И вольнодумст¬во, и человекоистязательство, и подвижничество, и чудо¬вищные преступления.

Граф Норовцев (подымает кресло над своей головой, бросаясь к Кубасову, к нему подбегают оба Кукина).

Куки на. Успокойтесь, ваше сиятельство.

Граф Норовцев (опускаяруку, утирает лоб платком. Ослабшим, задыхающимся голосом.) Прошу прощенья. Готов дать вам удовлетворение, если потребуется. Впрочем, зачем я повто¬ряю эти нелепости, которые я презираю и в которые не верю. Пеняйте на себя. Никому не советую мне перечить. —

Кажется, спектакль кончился, Галина. По-моему, публика расходится. Кукина. Так точно, ваше сиятельство.

В продолжение следующих нескольких минут боль¬шой поток гостей и зрителей, хлынувший