4-я по сквозной нумерации), третья сохранилась в карандашной рукописи, четвертая восстанавли¬вается по многочисленным наброскам июня 1959 г. Долго не могли установиться имена действующих лиц. Главного героя сначала звали
Маркиан (в сцене в трактире), потом Агафон, а затем он стал Петром Агафоновым. В чернильной рукописи его имя Григорий вычеркнуто ав¬тором, а приятели его зовут «Митяй-удача». Постоянно происходили замены имени графа Норовцева и членов его семьи. Становой пристав Стратон Налетов прошел через имена Чурбасова, Шатунова, Сурепьева и др. Предварительный список действующих лиц:
Трагедия в четырех действиях
Действующие лица:
Граф Ириней Иринархович Норовцев.
Его сын гр. Севастьян Иринеевич.
Приятель Севастьяна, издержавшийся корнет Папашкин. Его дочь Софья Иринеевна Норовцева. Княжна Лидия Рокшанская. Французский писатель Александр Дюма-старший. Председатель уголовной управы Стратон Ильич Суреп ьев. Управитель театральной конторы Онуфрий Харитонович Зверев. Его жена, смотрительница костюмерной Ксения Алексеевна Зверева.
Премьер крепостной труппы Петр Агафонов. Премьерша Степанида Сурепьева. Содержатель питейного дома Прохор Лукич Облепихин. Десятский Федор Шохин.
Разорившийся помещик Лукиан Лукианович Евстигнеев. Нищий Гурий. Нищенка Марфа. Палач Урван Щапов. Учитель Саша Ветхопещерников. Станционный смотритель Пахом Карпов. Члены губернского комитета, помещики, судебные следовате¬ли, понятые».
В октябре 1959 г. замысел пьесы приобрел еще более широкие очер¬тания. «Я успел полюбить работу над пьесой, — писал Пастернак 17 окт. 1959 г. Н. А. Табидзе, — и в нее поверить. Если я доживу и не поме¬шает что-нибудь непредвиденное, это будет вещь не хуже и не меньше романа». Было решено написать пролог и эпилог, относящиеся соот¬ветственно к 1830-м и 1880-м гг., — что давало возможность показать развитие мысли и рост творческих сил общества, — пробуждение Рос¬сии — спящей красавицы. В эпилоге Агафонов должен был вернуть зре¬ние своей матери, ослепшей в прологе пьесы, с помощью новых меди¬цинских возможностей, открытых врачами, подобными H. Н. Филатову. Новое название пьесы «Слепая красавица» Пастернак, по его признанию, связывал с «символическим образом спящей пани Катерины, душу ко¬торой украл страшный колдун». Об этом писал А. Белый в статье «Луг зеленый» (1905): «В колоссальных образах Катерины и старого колдуна Гоголь (в «Страшной мести». — Е. П.) бессмертно выразил томление спящей родины — Красавицы, стоящей на распутье между механиче¬ской мертвенностью Запада и первобытной грубостью». Такое толкова¬ние было близко А. Блоку, который позднее развил этот образ в поэме «Возмездие»: «Под умный говор сказки чудной / Уснуть красавице не трудно, — / И затуманилась она, / Заспав надежды, думы, страсти».
В «Фабульных дополнениях» сохранилась запись: «В эпилоге Луша прозревает. Петр Агафонов водил ее к врачам и раньше. Но в эпилоге приезжает с ней из-за границы с возвращенным зрением. Прохор старый женат на Стеше Сурепьевой, которую прятал (будет не Стратон Нале¬тов, а губернатор Кащук). Стеша Сурепьева (в характеристике = страст¬ная, определенная, решительная, говорит короткими фразами <...> мо¬жет быть, написать ей что-нибудь в стихах горячее, свободолюбивое
Не верьте им, голубчики, не верьте,
<...> я перед собственною смертью
Вас погублю, забуду и предам.
На то ли я <...> чтоб вам
Простить бессилье, чтоб <...> ваше
<...> рабство мысли наблюдать (а la M. Цв<етаева>).
А Агафонов — глубокий, медлительный, оригинальный, мечтатель¬ный (а la Блок)».
«Моя новая работа сейчас в том состоянии, — писал Пастернак Ч. Гудиашвили 15 янв. 1960 г., — когда художник начинает любить свой новый замысел и ему кажется, что его медленно развивающееся произ¬ведение больше и важнее его самого, что если бы пришлось выбирать и уступать, жить скорее должно оно, а не он. <...> Это будет некоторый отрывок русской истории девятнадцатого века, протяжением лет в шестьдесят в драматической форме. Насколько она будет сценична, где и когда ее будут играть, меня даже не занимает. Меня подчиняет и дер¬жит надежда, что это будет своего рода сжатое и напряженное творчес¬кое свидетельство подлинности или достоверности внутреннего поряд¬ка. Больше ничего мне не надо».
Перед тем как начать переписывать пролог и выбирая из многочис¬ленных набросков окончательный порядок эпизодов, Пастернак обосно¬вал в отдельной заметке принцип построения своей динамической сце¬ны: «Для облегчения восприятия действительности и достижения от¬дельных гнезд и точек частичного, подчиненного единства: группиро¬вать беседу (может быть, и случайности и скачки ее) вокруг навязших и задалбливаемых повторений отдельных говорящих, как например, просьба о красненькой Гедеона или расспросы Миши Казачка о раз¬бойниках или фигурированье имени Сурепьева (и его подозрительнос¬ти в связи с Фролом и Костыгой) в словах Луши и Феклуши. Придумать такие же средоточия для объединения отдельных долей содержания во¬круг символики частностей (например, гипсовой головы или ослепле¬ния Луши)».
В сюжете с «гипсовой головой» косвенно отразилась история по¬зирования Пастернака для скульптурного портрета 3. А. Маслениковой. Через полгода работы, 20 мая 1959 г., портрет размером в полторы нату¬ры, выполненный в пластилине, подтаяв на весеннем солнце, частично обвалился. Утешая Маслен и кову по этому поводу, 3. Н. Пастернак призналась, что в суеверном страхе ей «показалось, что голова Бориса Леонидовича также развалится на части» (Зоя Масленикова. «Борис Пас¬тернак». М., 2001. С. 171). Оконченный и отлитый в гипсе портрет был подарен Пастернаку в янв. 1960 г. Остававшаяся у скульптора отливка была разбита в апреле 1960 г.
Образ крепостной девушки, «слепой красавицы», которой запоро¬шило глаза гипсовой пылью от разбитой «каменной головы проклятой», стал центральным символом пьесы ранней осенью 1959 г.; в заметках к фабуле есть запись: «Слепая будет матерью Агафонова (?) Стеши Сурепь-евой (?), но в разговоре с сыном или с дочерью, после присутствия на спектакле скажет: Ты мне (Стеша или Петя) зрение возвращаешь голо¬сом, все как в жизни, и я будто вижу».
Работа над пьесой осталась незавершенной, переписанные карти¬ны пролога и первого действия Пастернак не считал окончательной ре¬дакцией и просил не перепечатывать, надеясь вернуться к ней после болезни.
С. 120. Пролог. Картина первая. — Среди черновых записей, оза¬главленных «К фабуле. Добавочные соображения», имеются такие: «Ка¬бинет графов Норовцевых в Пятибратском. Четыре окна в заднюю часть сада. Мокрый ветреный день начала октября. С севера по небу проно¬сятся обрывки низких туч, пролетают последние листы с оголившихся веток по воздуху. Конец короткого осеннего дня, ближе к сумеркам».
«Христиан Францевич появится при самом приезде. — Ну? Христи¬ан Францевич, не доводи меня, руки на себя наложу. Дай передохнуть, может быть поправим.
С самых первых слов пролога Христиан Францевич касается глав¬ных стержней костяка. Что на графа Макса наследство свалилось как снег на голову, а Елена Артемьевна это еще приумножила сказочным своим состоянием. Что граф Макс ничего не умеет делать, а только ра¬зоряет. Пыль в глаза пускает, праздники и пр. Он себе самому и имению своему враг,… Костыга-разбойник. Я — управляющий, я знаю, в каком положении дела. Капиталы растрачены до полушки. Души, недвижи¬мое имущество, леса, деревни заложены в банке и куда их выкупить, выплачивать проценты трудно. Пока она души в нем не чаяла, она вдела не вмешивалась, давала себя обирать, делала вид, будто не замечает, как он ее раздевает до гола. Но ведь она умней его в тысячу раз. Глаза у нее раскрылись. Теперь дудки. Она его скрутит. И вдобавок этот Платон».
С. 121. С Леночкой в лес ходили по грибы, по ягоды. — См. черновую заметку: «Гедеон. А было время… Да разве столбовые дворянки за попо¬вичей колокольных идут. А было время…» (Колокольные — обиходное обозначение лиц священнического сословия.) К диалогу Управляюще¬го с Гедеоном относится также следующая запись:
«Гедеон Ветхопещерников что-нибудь возьмет в руки, будет вер¬теть какую-нибудь вещичку, Христиан Францевич скажет, не тронь, сло¬маешь. Гедеон скажет: Дрянной чубук. А пистолеты у него важнецкие последнего образца, патроны не скусывают, пули не надо закашивать в ствол, заряд закладывается с казенной части, после хоть год, всегда на¬готове. Я знаю, что говорю. Сам ему чинил и чистил.
Христиан Францевич. Где ты их видишь?
Гедеон. Небось в дорогу взял».
С. 123. В уезде военные поселения поднялись, бунтуют <... > В лагерях в воду известь сыпали <... > Загудела толпа солдатская, дохтура-отрави-тели, народ ядом поят… — речь идет о восстаниях лета 1831 г. в военных поселениях Петербургской и Псковской губерний, усугубленных стра¬хами холеры и потому направленных не только против офицеров, но и врачей.
Входят Луша и Глаша, замужние горничные, обе в положении… — среди черновых заметок «К фабуле. Добавочные соображения»: «Луша будет дочерью Сурепьевых, выйдет замуж за Агафонова, будет матерью Петра Агафонова. Феклуша выйдет за Сурепьева, будет матерью Стеши. Мужей обеих взяли в солдаты». «Потом будут говорить, что Петр Ага¬фонов (сын Луши) и Стеша Сурепьева (дочь Глаши) от пуганых мате¬рей, родились дурачками малоумными и потому пошли по балаганной части».
С. 126. Очи всех на Тя, Господи, уповают <...> Отверзавши руку свою щедрую. — Псалтирь, Пс. 144, 15—16.
С. 127. …аглицкий палисандр маркетри с инкрустациями, шемато-новой работы. — Палисандр — особым образом окрашенная древесина экзотических деревьев. Маркетри — фанеровка мебели мозаикой раз¬личных по цвету и узору пластинок фанеры. Инкрустация — вкрапле¬ние в поверхность мебели кусочков дерева, перламутра, мрамора, кера¬мики и пр. Шематон (шаматон) — искаженное франц. слово, употреб¬лявшееся в значении: пустой человек, мот, бездельник. Употреблено в «Капитанской дочке» Пушкина: «Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? Мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон».
… графиня Домна Убойница… — аналогия исторически известной помещицы Дарьи Николаевны Салтыковой (Салтычихи; 1730—1801), за¬мучившей более 100 крепостных и заточенной в монастырскую тюрьму.
С. 129. Эй, эй абрюток! — Толстяк, человек с толстым лицом (диа-лектн.).
С. 130. Только Платона назвали, и вы все как маков цвет вспыхнули. — См. ранний вариант в записи «К фабуле. Добавочные соображения»: «Когда о Платоне речь зайдет (ведь она его собой заслонит и барыне будет злые слова кричать: графиня-разлучница, вы у меня Платона с губ слизнули, чтоб самим слопать), Луша топнет ногой и скажет значитель¬но и определенно. Нече языком трепать. Это я раньше на Платона за¬глядывалась. А кто этого не делал. А сейчас я замужем, мою голову в солдаты взяли, я от него дитё под сердцем ношу».
С. 132. Меледа — мешкотное долгое дело, которому не видно конца.
С. 133. Буркалы — глаза (простонар.).
С. 136. Некрут — рекрут.
С. 139. Когда мы умрем, Пятибратское… достанется моему племян¬нику графу Иринею. — См. об этом в черновой заметке: «Об Иринее как наследнике и театрале, то есть об ожидающемся дальше, в прологе Макс должен сказать в перепалке с Еленой Артемьевной (у нас нет детей, но Елена Артемьевна: В этом вы виноваты) все достанется племяннику ве¬тренику Иринею. А что у него в голове театр и подрывные идеи».
