в особенности же мужчины (С<ер-гей>Я<ковлевич>, Д<митрий> П<етрович>, П<етр> П<етрович>) должны меня за этот замогильный тон презирать. Что ж делать. Сейчас из-под Москвы от Б. Н. Б<угаева> (А. Б<елого>) получил письмо как из Сахары в Сахару6. Еще раз поздравляю тебя живую, новую, беспромашливую, гениальную. Поцелуй С. Я.

Твой Б.

0 себе не пишу не случайно. Это — не тема, пока лучше не надо. А без этого верно тебе читать скучно: себя самое не хуже моего знаешь, а только ты тут и есть.

Впервые: Цветаева. Пастернак. Письма 1922-1936. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 171).

1 Имеется в вцду публикация первой главы поэмы Цветаевой «Мблодец» во французском переводе («Le gars*) в журн. «France et monde» (1930, N° 138), посланном ею 29 сент. 1930 (по выпискам О. Сетницкой; РГАЛИ, ф. 1334).

2 R.-M.Rilke «Veigeis» («Сады», 1926). Книга французских стихов Рильке.

3 Поэма «Мблодец» посвящена Борису Пастернаку.

4 Майя — Мария Павловна Кудашева была в дружбе с Цветаевой. После свидания с Ролланом в Швейцарии она поехала в Париж, где по просьбе Пастернака разговаривала с Вильдраком о публикации француз¬ских переводов Цветаевой. «Он обещал почитать их и устроить, если они хороши» (28 нояб. 1930; «Знамя», 2002, № 11. С. 167). Письма Пастернака к Кудашевой не сохранились.

5 Г. Г. Нейгауз познакомился с П. П. Сувчинским в его бытность в Киеве.

6 А. Белый жил в Кучине. Письмом 1 нояб. 1930 он отозвался на теле¬грамму Пастернака, поздравлявшего его с 50-летием («Вопросы литерату¬ры», 1986, № 8).

570. А. Е. КРУЧЕНЫХ

8 ноября 1930, Москва Дорогая Круча, Алеша милый!

Разумеется, я свинья, хотя ты не прямо это утверждаешь. Меня трогает твой приход к лирике, когда все пришло к очередям, что¬то вроде Фета по несовременности1. И как твой заумный багаж заиграл! Точно это ему, а не тебе, затосковалось, и он ударился во что-то алкейски-сафическое в отсутствие хозяина, почти что с жалобой, что раньше ему не позволяли. И какие-то ранние Воло¬дины ноты2 вдруг ни с того ни с сего местами.

Очень мило. И только карморанские реминисценции3 попо¬лам с Фрейдом в этой связи мне не по душе. Твой Б.

Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 7. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1334, on. 1, ед. хр.184). Датируется по почтовому штемпелю на открытке.

1 Примеч. А. Е. Крученых: «Письмо 1930 г. по поводу моих лиричес¬ких книжек «Ирониада» и «Рубиниада». А. Крученых».

2 В. В. Маяковского.

3 Мотивы «Баллады о яде карморане» А. Крученых (1922).

571. Р. РОЛЛАНУ

10 ноября 1930, Москва

10. XI. 30

Великий мастер, великое сердце!

Не надо видеть притворства в строках моего письма, мне чуж¬до притворство.

Половина того, что мне надо Вам рассказать, известна из моих писем. Вот другая.

Этим летом я работал. Последние месяцы возродили во мне вкус того, чем должна была бы быть настоящая поэтическая рабо¬та. Это пришло ко мне в тех размерах, которые в наших услови¬ях — опасная нелепость. Я Вам писал о той части, которой я обя¬зан лично Вам и Вашей книге.

Я вернулся в Москву, готовый добровольно принять все, что меня ожидает. Не переоценивайте этого намерения. Возврат эго¬истического фатализма не содержит ничего возвышающего. Это недостойное упрямство нашего времени. Но хоть оно меня и тя¬готит и делает смешным, — как я могу оставить эту душевную склонность, которую не выдумаешь и не найдешь вновь после того, как ее оставишь, этот преходящий и редкий способ видеть и су¬ществовать, при котором стыд и счастье едины.

Чтобы обеспечить себе право, не опасаясь случайностей, продумать все задуманное, я решил отправить жену и сына к сво¬им родителям в Мюнхен. Больше месяца, как я высказал и по¬вторил эту просьбу устно (так подготавливают внимание к письменной). Я прошу только разрешения на поездку, без копей¬ки валюты.

Это совсем другое, чем мои весенние попытки. Тогда я про¬сил за себя самого. Всякая репутация — миф. Я и ожидал мифи¬ческих возражений. Я получил их, и я их не оспаривал.

Люди не были неправы. Горький имел основание, даже желая задушить меня1. Я говорю это искренне и без всякой иронии.

Но моя жена частное лицо, как и всякое другое. Ее присут¬ствие не увеличивает общественного благополучия, ее отсутствие его не уменьшает. — Случай ни в какой мере не мифический. Выс¬шие политические соображения к нему не применимы. Конечно, даже такая малость, как это разрешение, ничего не стоящее госу¬дарству, будет неслыханной милостью. Но после всего того, что мифически говорится в ВОКСах и т. д., думаю, что я это исключе¬ние заслужил.

Мне не отказывают в маленьком одолжении. На путях нео¬фициального покровительства (единственно возможного в этом деле) мне передают и варьируют ответ с полускрытым намеком на то, что я никогда не получу ни согласия, ни отказа на свою просьбу именно потому, что предмет ходатайства неопровержимо требует разрешения.

Это косвенный способ указать вам, что вы забыли, что вы раб и не можете ни на что рассчитывать, кроме того, что вам причтут, и что (не спрашивая вас) вам припишут в области официальных мифов.

Будьте свидетелем. Не делая из этого выводов. Было бы не¬выразимой подлостью рассчитывать, не знаю на что, с Вашей стороны и молчаливо намекать на это, повышая цену действия своего рассказа. Но я хочу, чтобы Вы знали о моих унижениях и провалах, как внутренней природе моих усилий. Я ее Вам по¬свящаю.

Сделайте мне великий подарок: напишите мне2. Уезжая от¬сюда Мария сказала мне, что Вы мечтаете продолжать «Очаро¬ванную душу». Начали ли Вы работать над этим замыслом?3 Если Вы работаете, моя просьба отпадает сама собой: я это пойму по Вашему молчанию. Простите мне плохое письмо, полное лич¬ных обстоятельств. Это больше никогда не повторится. Но мне так тяжело!

Преданный Вам Б. И

Впервые: «Еигоре. Revue litteraire mensuelle. Boris Pasternak*, mars 1993; в переводе на рус. яз.: «Знамя», 2001, № 11. — Автограф (Архив Р. Роллана, Париж).

1 Речь идет об отказе Горького помочь Пастернаку получить разре¬шение на поездку за границу (см. коммент. 6 к письму JSfe 549).

2 Роллан писал 28 нояб. 1930: «Я чувствую горечь вашего письма, я ею пронизан. Я сделаю все, что могу, чтобы ее смягчить. Но овладейте сво¬ими чувствами! Ваше искусство само от этого выиграет» («Знамя», 2001, № 11. С. 174).

3 «Я работаю над последней частью «Очарованной души»: она будет закончена не раньше будущей осени. Мне приходится часто прерываться из-за плохого самочувствия и тысяч повседневных забот. Но я никогда не оставлю этой работы», — писал Роллан в том же письме.

572. А. БЕЛОМУ

12 ноября 1930, Москва

12. X. 30*

Дорогой Борис Николаевич!

Горячо благодарю Вас за письмо1. Посылать Вам телеграмму, да еще такую, было невежливостью — нет: смешнейшим несоот¬ветствием тому, что я мог и должен был бы Вам восхищенно на¬помнить, управившись к дате2.

Я принимался за это трижды, в письме к Вам. Но чувство, что я ломлюсь в открытые двери, меня не покидало. Я увидал, что не смогу сказать Вам ничего такого, что Вы бы не знали сами.

Что вспомнить лучшее из пережитого в ранние и позднейшие годы — значит вспомнить Вас всякий раз, как это пережитое кос¬нется живой физической Москвы и ее физического перехода в разогнанное ее движеньем искусство, подхватывающее, продол¬жающее ее и как бы служащее ей большим движущимся горизон¬том. Что вспомнить Вас — значит вспомнить последнее мерило первичности, виденное в жизни. И за Вами следует Маяковский, юношей, тот еще, каким Вы его слышали зимой 18 года3. И потом начинается путаница.

И вот Вы живы, и с лучшим из запомнившегося, — с истори¬ей гениальности в России начала XX в. можно говорить. И все же меня не покидает чувство неловкости: разве с этим поздравляют?

А писать я Вам сел вот по какому поводу. У меня была сегод¬ня племянница Новикова4, приехавшая из Ташкента. Туда сослан

* Авторская ошибка датировки.

С. А. Поляков5, ее и самое забросила туда ссылка близкого ей че¬ловека6. Она в состоянии ужаса рассказала мне о бедственности положенья С. А. Как только будут деньги, т. е. как только их мож¬но будет заполучить в сберкассе, я ему пошлю, что смогу. Вероят¬но, она начала затем припоминать не столько сильных литератур¬ного мира, сколько своих литературных кумиров, потому что на¬звала Вас и затем запнулась (и дальше Белого не пошло перечис¬ленье богачей)7. Подчинясь ей, обращаюсь к Вам с просьбой о помощи к Вам первому. Разумеется, тут всего бы ближе Балтру¬шайтису8, бывшему закадычным его другом. Но, по-моему, к нему как к лицу дипломатическому обращаться небезопасно, в особен¬ности по такому делу, да еще в такое время. А послать всего лучше денежным пакетом в Ташкент, до востребования, С. А. Полякову. Известит же его она, потому что, сообщив его адрес (Ташкент, Пушкинская, 1-й тупик, д. № 2)9, она усомнилась в его точности и собирается адрес проверить через родных, едущих в Ташкент. Впрочем, если захотите написать С. А., можете воспользоваться им для извещения и востребованья.

Все последние дни вспоминаю Ваш «Петербург» и министров из «Зап<исок> чуд<ака>». Какая страшная Немезида, уловленная уже Достоевским. И ведь Ваши и его (Дост<оевского>) фантас¬магории превзойдены действительностью. Теперь пойми, что двойник, что подлинник в планах, а ведь дальше будет еще непо¬нятней.

Крепко обнимаю Вас. Ваш Б. П.

Привет Клавдии Николаевне10. Познакомились с П. Яшвили и его женой Т<амарой> Г<еоргиевной>. Они все разыскивали Клавдию Николаевну, чтобы спросить, когда можно будет к Вам. И все время Вы были на языке у всех11, у них, у нас, — Спасский, верно, рассказывал.

А ведь дал маху Свифт: не знал, когда и где родиться. Вот бред-то12.

Впервые: Russian Literature Triquarterly, 1975, № 13. — Автограф (РГАЛИ, ф. 53, on. 1, ед. хр. 239).

1 Письмо А. Белого 1 нояб. 1930 («Вопросы литературы», 1986, JSfe 8).

2 Телеграмма была послана к 50-летию Белого: «От души поздравляю и горячо благодарю за счастье, которым дарили и дарите нас. Радуюсь праву обращаться к Вам. Торжествую при мысли, что лучшая часть литературы шла Вашими путями. Преклоняюсь и желаю ничем не омраченного здо¬ровья. Пастернак» (Russian Literature Triquarterly, 1975, JSfe 13).

3 Имеется в виду вечер у М. О. Цетлина конца янв. 1918, на котором Маяковский читал поэму «Человек». О восхищении Белого Пастернак писал в «Охранной грамоте»: «Он слушал как завороженный, ничем не выдавая своего восторга, но тем громче говорило его лицо».

4 Елена Александровна Новикова, племянница писателя И. А. Нови¬кова, проведшая в Ташкенте лето, пришла после телефонного звонка В. К. Звягинцевой, просившей Пастернака ее принять. Звягинцева вспоми¬нала, что Пастернак потом рассказывал, как длинная коса Е. А., когда она уходила, застряла в дверях, она «спустилась с лестницы,