прошла чуть улицу и почувствовала, что коса не пускает… На самом деле Аля, стесняясь зво¬нить о застрявшей косе, сидела на лестнице, куда вышел Борис Леонидо¬вич» («Душа открытая людям. О Вере Звягинцевой». Ереван, 1981. С. 274).

5 Сергей Александрович Поляков — глава издательства «Скорпион» и журн. «Весы», в середине 1920-х гг. был отправлен в Соловки, затем со¬слан в Ташкент.

6 Речь идет о Давиде Мироновиче Бацере — инженере, муже Е. А. Но¬виковой.

7 При обсуждении того, к кому из писателей можно обратиться за помощью, «ведь многие были ему в прошлом обязаны. Но к кому? Вера Клавдиевна поставила вопрос так: кто из писателей самый лучший чело¬век? И мы обе в один голос ответили «Пастернак»», — вспоминала Е. А. Новикова (Рукопись).

8 Поэт Ю. К. Балтрушайтис был в это время послом Литвы в Москве.

9 На самом деле это адрес Константина Александровича Новикова, у которого в Ташкенте останавливалась его сестра.

10 К. Н. Бугаева — жена А. Белого.

11 В 1928 г. Белый с женой приезжали в Грузию по приглашению Пао-ло Яшвили.

12 Эти слова относятся к процессу по делу Промпартии, обвинитель¬ное заключение которого, вскрывающее «вредительство» во всех областях промышленности, было опубликовано в «Правде», 11 ноября 1930.

573. Р. Н. ЛОМОНОСОВОЙ

12 ноября 1930у Москва

12. X. 30* Дорогой друг!

Деловое, — и главное, — противоречащее сказанному в про¬шлом письме1.

Но только что получил письмо от М. Ц<ветаевой>2. Их опи¬сывают, у них критическое матерьяльное положение.

Я косвенно предлагал ей помощь. Но это было летом, и затем это сложный способ, который затянет процедуру3. Может быть сум-

* Авторская ошибка датировки. 467 му, о которой Вы спрашивали, Вы переведете ей по телеграфу в Meudon(S-et-O), 2, Avenue Jeanne d’Arc, Marine Tsvetaieva-Efron? Я по¬стараюсь вновь ее возместить, и хорошо бы опять через кого-нибудь, как через госпожу Гар4. Предложенный Вами летом способ не при¬ложим на практике. И ничего не говорите об этом Жене. Но приду¬майте, как мне опять их Вам вернуть через знакомых, и при случае сообщите. Заранее горячо Вас благодарю. — Я колебался, к кому из друзей обратиться с этой просьбой, и выбор был только между Вами и Ролланом. И я пожертвовал Вами только потому, что французское письмо мне долго писать, а помощь нужна немедленная; докучать же этим Вам мне одинаково больно, как было бы ему. Но все это пустя¬ки, и какое счастье для нас, что можно что-то сделать!

Ваш ответ на наши расспросы о Ю<рии> Ю<рьевиче> веро¬ятно уже в пути? Если нет, то хотя бы в двух строчках.

Из хлопот о Жене ничего не выходит. Это очень отражается на нас обоих. — Вы прекрасный друг, я ничего не могу сказать Вам, чего бы Вы не знали. И вот, в духе этих последних слов —

Ваш Б. П.

Впервые: «Минувшее», № 16. — Автограф (Russian Archive, Leeds University). Датируется по почтовому штемпелю. Отправлено в Лондон и переадресовано в Кембридж.

1 В письме № 565 Пастернак просил Ломоносову забыть о своем дол¬ге ему и отнести его за счет аванса пятилетней давности (коммент. 3).

2 Еще в письме № 566 Пастернак отзывался на известие Цветаевой о ее материальных трудностях.

3 Речь идет о переводе «Фауста», гонорар за который Пастернак пред¬полагал посылать Цветаевой. Но это намерение не осуществилось (см. письмо № 516).

4 Пастернак неправильно прочел фамилию подруги Ломоносовой В. Е. Тар.

574. Л. О. ПАСТЕРНАКУ

3 декабря 1930, Москва

3. XII. 30

Дорогой, золотой мой папа!

Прости, что на твой подарок (письмо о разрешеньи)1 я отве¬тил не моментально, и даже дал пройти четырем дням времени. Какой редкий по благородству и быстроте поступок! Без конца целую тебя. Ты и вполовину не представляешь себе, какой это было для меня неожиданностью.

Ты, верно, знаешь, что письму твоему предшествовало пись¬мо от Лиды. Стыдно признаться, но какие непозволительные по-дозренья оно во мне родило! Я не понял ее тревог за меня на тот случай, если поездка Жени состоится, и я останусь один. И ее го-товностью приехать ко мне я измерил нежелательность появле¬ния своих у вас, т. е. вообразил, что вы этого не хотите. Не смейся надо мной и не огорчайся. Мне и самому стыдно сейчас этих ми¬нутных химер2.

Но Лидины страхи странно совпали с доводами иезуитской коллегии, от которой все зависит. Там тоже не желают меня уви¬дать в одиночестве, потому что слишком ценят. Сейчас я, разуме¬ется, ни в каких разубежденьях не нуждаюсь. Письмо твое и мол¬ниеносность результатов пристыдили меня и уничтожили. При¬ношу тебе и Лидочке горячие извиненья за допущенную мысль и сделанное признанье.

Но сам я шагов в том же направленьи еще не сделал. Ты вправе негодовать. Ах, папа, томы бы исписал и все бы не объяс¬нил тебе нашей жизни, и, главным образом, — моей, так это все непрочно и валко, и странно, и неизвестно на чем держит¬ся. Зарабатываю-то я достаточно, — старое оборачивается и питает. Но новые работы томительно медленно ползущие, дер¬жат меня в вечном порабощеньи. И в них имеются порции и деленья, к которым я отношусь с напряженным суеверьем. Лю¬бить и видеть можно только тех, кого хотят они, делать лишь то, что они желают. Главное же, не выполнив их и не пересту¬пив, нельзя ни за что взяться, меньше всего за что-нибудь жи¬тейски важное. — А полдня приходится терять на кормленье этих замыслов, и при этом глядеть всегда в сторону, прочь от родно¬го, прямо положенного перед тобой жизнью и судьбой, от се¬мьи, встречающей тебя потом широким, невинным взглядом молчаливого вопроса, — чем не угодил тебе дом и чем мал и плох и в чем провинился. Женичка — святая по той жизни, какая ей выпала со мной! И вовсе не она рвется отсюда, а я на этом на¬стаиваю. И когда принимает, то только с условьем, что немного спустя подъеду. И эта возможность не исключена. — Не сердись на меня, — мой милый, милый, милый, и ты, равно дорогая мама!

Вместе с письмом получил такое же скорое (в ответ на мое) от Р. Р<оллана>. И почти твой тон.

«Cher ami. Je sens la douleur de votre lettre; et j’en suis penetre. Ce que je pourrai pour l’attenuer, je le ferai. Mais dominez vos sentiments!

Mime votre art у gagnera»*. Потом предлагает разыскать его ран¬нюю статью 1916-го года «О правде в шекспировском театре» (тогда 300-летие было, помните?) и прибавляет: «D’une facon generate, prenez un bain dans Shakespeare. On en ressort, plus fort et plus sage»* — Но я вам не приводил его летних писем, прямее направ¬ленных ко мне, эти же строки процитировал, потому что в них мне послышался папа. Именно их, где он ко мне обращается, как к мальчику. И какая заботливость: этому письму предшествовала открытка3.

Cher ami, je suis souffrant ces jours-ci. Je vous ecrirai prochainement. Pour aujourd’hui, seulement un mot, afin que vous n’interpretiez pas mal mon silence. Je sympathise pleinement avec vous*». —

Крепко, крепко вас обнимаю и без конца, золотых, за все бла¬годарю. Когда посылал Соне, шевельнулось сомненье, жива ли тетя Роза. Моему поколенью такого возраста не видать. А о Сони-ных детях, — так, ведь, это дочери4, и мы их мужей не знаем. Вряд ли они Леониды Осиповичи или Р. Ролланы.

Если Жоне не трудно, пусть пришлет английский журнал5.

Да, — а за посылку поблагодарить забыл! Надо было вам ви¬деть, как ее распаковывали, что это был за праздник! На почту я за нею ездил, вскрывали же у Шуры на обеденном столе в передней. И неплохое употребленье имела часть сыру и колбасы.

В этот вечер в Большом зале в симфоническом два концерта (Моцарта и Бетховена) играла М. Юдина, замечательная пиани¬стка из Ленинграда, с никому не известными Бетховенскими ка¬денциями к первому и Брамсовскою ко второму. Бетховенские каденции к Моцарту так смелы и вдохновенно импровизацион¬ны, что некоторые заподозрили, не Юдина ли их автор, т. е. из такой современной сложно модуляционной дали они написаны на моцартовские темы, и, как оказывается, — Бетховеном! Артис¬тическую облепили: Гнесины, Игумнов, Мейерхольд и пр. и пр.

* «Дорогой друг, я чувствую горечь вашего сердца, я ею пронизан. Я сделаю все, что могу, чтобы ее смягчить. Но овладейте своими чувствами. Ваше искусство само от этого выиграет» (фр.).

» «Вообще говоря, погрузитесь в Шекспира, как в ванну. Из него выходят более сильными и мудрыми» (фр.). *** «Дорогой друг, я болен сейчас. Вскоре вам напишу. Се¬годня только одно слово, чтобы вы не истолковали лож¬но мое молчание. Я вполне вам сочувствую» (фр.).

А. С. Шор старик подошел к ручке со словами: «Как вас благо¬дарить. Разрешите любить вас». И мне показалось, что я их слы¬шу в далекой давности, в обращеньи к маме. (Всегда все справ¬ляются.) И мы ее увели к себе, с Нейгаузом. И на этот раз не как после квинтета, — без похоронности, — в ход пошла посылка. После, часов до трех ночи она нам играла. Очень много Шуберта и Крейслериану. Дети проснулись. Женичка тихо плакал, объяс¬нив, на вопрос о причине, это тем, что у него «глаза слабые». А Федя сказал, что играли так громко, что у него насморк про¬шел. — Оторвите кусочек этой приписки и пришпильте к старым бумажкам в знак того, что я Жонину просьбу в отношеньи Стел¬лы исполнил на 50 р.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).

1 Документы о получении немецких виз для Е. В. Пастернак с сыном были высланы отцом 26 нояб. 1930 г. «Ужасно рад, что мог так скоро ис¬полнить (и наилучшим манером) твою просьбу и тебя уже уведомить <...> Ну, дай тебе Аллах успехов в получении дальнейших разрешений», — пи¬сал Л. О. Пастернак сыну (там же. Кн. I. С. 295).

2 Загадочный тон письма № 568 с просьбой о визах и о том, «сколько счастья бы это принесло», встревожил родителей и сестер.

3 Цитаты из письма 28 нояб. и открытки 19 нояб. 1930 («Еигоре. Revue litteraire mensuelle. Boris Pasternak», mars 1993).

4 Речь о недавней кончине старшей сестры Л. О. Пастернака Р. О. Шапи¬ро, дочери которой С. И. Геникес, ухаживавшей за матерью, Пастернак регу¬лярно посылал деньги. У С. И. Геникес было три дочери: Маруся, Тася и Женя.

5 «Experiment», 1930, N° 6 со статьей и переводами Дж. Риви.

575. О. М. и А. О. ФРЕЙДЕНБЕРГ

5 декабря 1930, Москва

5. XII. 30

Олечка, дорогой мой друг, и Вы, дорогая тетя Ася! Надо ли говорить, как подействовало на нас твое, Оля, письмо, и как вся, ничуть не