замеча¬тельный человек, и если он мне дался и не без ущерба, цена его сердца для меня от того не меньше. <...> Но наблюденья ее замечательно верны. Я глубоко связан со всех сторон» (Письма к родителям и сестрам. Кн. I. С. 135; см также письмо № 347).
10 В статье Н. Новича «О новой повести Бунина «Митина любовь»» («На литературном посту», 1927, № 2) упоминается отзыв о Цветаевой из «Литературных откликов» М. Л. Слонима, опубликованных в «Воле Рос¬сии», 1926, № 8/9. Там же статья В. Перцова «Новый Пастернак».
362. Ж. Л. ПАСТЕРНАК
24 июня 1927, Мутовки
24/VI/27
Дорогая Жоничка! Цветы эти так и называются — ночною фиалкой, в обиходе, в продаже и одноименной поэме Блока (…И ночная фиалка цветет1), и — любкой в русской ботаничес¬кой номенклатуре. За письмо же твое о ней, о нас и о себе — горя-чее спасибо.
Я приехал в город и письма ваши оставил себе на третье. Пять часов был в такой гонке и так по-летнему безоблачно и полуденно вспотел (солнце, асфальт, песок, мухи и Охотный), что несколько полосок почтовых марок, лежавших в наружном кармане жилет¬ки, слиплись сплошным пластырем, и их пришлось на другое утро распускать в пару над самоваром.
Конверт ваш я вскрыл только за Пушкином, когда в вагоне стало свободнее, легли длинные тени, пахнуло томленым березо¬вым листом, и поезд пошел широкими раскатами, облегченно, как дальний. Дорогу эту наши помнят по жизни в Райках, и она ни¬чем не изменилась. Так же мало изменился и папа, и меня страш¬но волнует и радует его бодрость большого человека с большим зарядом далекобойной породы. Все это, от садовой тачки и гра¬бель в суровой бумаге для Женички и полоски на лбу от надвину¬той кепки, от толчеи Клязьминской и Тарасовской публики до содержанья вашего письма и обстоятельств его чтенья так типич¬но для всей прожитой нами жизни! Это какая-то константа слу¬чайных мимолетностей; с участием природы именно в этом го¬родском сочетании, анамнестически повторяющаяся, точно без изменений. Начинает казаться, что это — стиль, который взят нами для данного изданья, называемого жизнью на земле. Его выпира¬ющая случайность (почему именно этот, из возможной тысячи других?), как раз и составляющая его щемящую прелесть, эмпи¬рически неограничима: т. е. сделайся вдруг из поэтов путешествен¬ником-географом и куда-нибудь на Борнео увезешь обязательно и ночную фиалку и звук: Мытищи.
Для того, чтобы в гармонии с жизненной логикой и сердцем додумать до конца этот атрибут случайности и его пугающую оди¬нокость и тоскливость (времени было несколько минут, и из всех земных возможностей подобрал, нагнувшись, рядом лежавшую подкову, а может быть, следовало молниеносно осмотреться и выбрать уж самое стоящее, при такой скоропалительности!); для того, говорю я, чтобы оценить по справедливости этот оттенок планетарного ротозейства, надо, конечно, как-то, все равно как, жить и пользоваться идеей бессмертия.
Из ее поправок к этому ощущенью главный корректив тот, что времени, по ее утвержденыо, — бесконечно много, и как не случаен твой стиль, он — первый и последний, попавшийся для тебя под солнцем, но ни первый, ни последний в живом ряду — или, точнее и честнее, в какой-то обывательской парафразе Кан¬та даже и обсужденье его тревожности требует и приносит с собой в виде переживаемой предпосылки смену этих стилей, из которых один — твоя случайность на земле.
Я некстати вдался в эту метафизику, когда-нибудь для этого набора пяти-шести краеугольных чувствований будут изобретены знаки вроде рукопожатья или поцелуя. Тогда, в этой далекой при¬близительности намека, допускающей индивидуализацию по каж¬дому случаю и для каждого лица, они не будут извращаться до сте¬пени притупленно схоластического нонсенса, как в словесном, догматизованном выраженьи. Натолкнула же на эти темы, может быть, папина похвала моей «мудрости», как он сказал2. Может быть, я инстинктивно набиваюсь на ее повторенье. Конечно, я шучу, но есть и другая, нешуточная сторона в его наблюденьи, и, может быть, она косвенно заставила меня «высказаться на эту тему».
Я не постарел, но я и более, чем постарел. Мне не кажется, что я буду жить достаточно долго, как того бы хотелось мне. Но не только из этого чувства — причину приведу ниже, — я в сознании, в душевном своем хозяйстве, без вниманья к биологической по¬доплеке повел и стал чувствовать себя так, точно нахожусь в зак-лючительном возрасте. Главная причина та, что только под таким видом можно жить в России в наше время, не кривя душой, не мотая попусту, а то и с безобразными катастрофами (при совер¬шенной безрезультатности) запальчиво-личностного, творческо¬го огня средневозрастной зрелости, предельно и заслуженно сво-бодолюбивой. Этого предмета мне не хочется размазывать. Ска¬занным ограничусь.
Дорогая Жоничка, сейчас я штурмую тебя целым отрядом просьб. Ни одна из них нисколько не существенна. Все они — с жиру, удовлетворенья не требуют и родились под влияньем Же-ничкина соседства: капризы его и сейчас стоят у меня в ушах. Представь, нигде здесь нельзя достать приличной и легкой почто¬вой бумаги. При оказии, не пришлешь ли мне два-три блока ва¬шего берлинского образца (Titan, кажется? изображен Геркулес).
Мне бы хотелось иметь последнюю книгу Rilke, Duineser Elegien. Также не вышло ли хорошей монографии о Rilke (с биогра¬фическим матерьялом). Нет ли у тебя возможности справиться у кого-нибудь знающего? Был, кажется, такой номер Querschnitt’a, который либо весь был посвящен его памяти, либо же, во всяком случае это я знаю, была там статья Paul Valery о нем3. Не достанешь ли ты журнал? — Но опять повторяю: блажь, — и только при слу¬чае, если мимо пройдешь и из витрины в глаза выскочит.
Мне очень бы хотелось знать побольше и поподробнее о жиз¬ни и работе Лидочки. Папа обмолвился вскользь, что она в Эссе¬не. Но этого мало, и тем интереснее узнать, надолго ли она там, что именно делает, одна ли или со знакомыми, служба ли это, или поехала посмотреть и поучиться. Если позволяет срок ее пребы¬ванья, сообщи, пожалуйста, ее адрес4.
Прости за несколько безжизненное письмо, сажался совсем не за такое. Обнимаю тебя и Федю.
Твой Боря
Папе и маме напишу в следующий раз. Вообще, — торопил¬ся, писав: у Жени сломался зуб, и она едет короновать свои об¬ломки в город.
Впервые: «Знамя», 1990, № 2. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Поэма Блока «Ночная фиалка» (1906); стих. Ж. Л. Пастернак под назв. «Ночная фиалка» вошло в ее сб. «Координаты», Берлин, <1938>.
2 «…Как прекрасно ты в последние годы пишешь, как ты умеешь ана¬лизировать и четко выражать свои мысли и как мудростью, как лаком, кроешь свои продуманные и верно уловленные мысли, — я бы сказал, ты как-то вырос…», — писал Л. О. Пастернак сыну 12 июня 1927 (Письма к родителям и сестрам. Кн. I. С. 128.).
3 Статья Поля Валери «Gedenken und Abschied» в немецком переводе Франца Леппмана, опубликованная в журн. «DerQuerschnitt». 1927, Heft 2, Propylaem-Verlag, Berlin.
4 Лидия Пастернак после окончания университета получила работу в Эссене.
363. Г. НЕРАДОВУ
25 июня 1927, Мутовки
25/VI/27
Глубокоуважаемый тов. Нерадов!
Возвращаю гранки книги «Девятьсот пятый год» со следую¬щими замечаниями и просьбами.
Книга за исключеньем самого первого, вводного стихотворе¬нья, отмеченного звездочкой, распадается на два отдела. Хорошо бы каждый из них открыть шмуцтитулами. Первый носит названье книги, т. е. называется «Девятьсот пятый год». Второй называется «Лейтенант Шмидт». Первый отдел составляют стихотворенья 1. Отцы. 2. Детство. 3. Мужики и фабричные. 4. Морской мятеж. 5. Студенты. 6. Москва в декабре. В отличие от простых тире, кото¬рыми я отметил два-три случая делений в границах самих этих сти¬хотворений (внутри), друг от друга я их отделил в гранках знаком <>*. Это не значит, что он именно должен быть повторен типографски в книге. Но я бы хотел, чтобы знак, обозначающий кон¬цы этих стихотворений и соответствующий моему ромбу, отличался толщиной или другим чем-нибудь от прочих внутренних тире. Так, может подойти тире, стоящее в самом конце последней гранки. А может быть это достигается одной версткой? Полагаюсь на Вас.
Второй отдел целиком занимает «Лейтенант Шмидт» (мне не
* Изображен ромб. 54 хочется никакого родового подзаголовка вроде: поэма, лирическая повесть и т. п. Ограничиваюсь одним названьем и только). «Лейте¬нант Шмидт» состоит из трех частей. Каждая из них распадается на более мелкие деленья, озаглавленные в тексте соответствующими порядковыми цифрами, а в оглавлении — начальными строками, как это в обычае в отношеньи стихов без названий. Таких делений в части первой — 9, во второй — 10, в третьей — 9. Оглавленье, уяс¬няющее Вам сразу все сказанное, приложено к гранкам.
Теперь несколько просьб. 1) Просмотрите, пожалуйста, сами гранки перед тем как сдавать их в типографию. Я очень много вы¬кинул из текста, главным образом из «Шмидта». Книгу, общей слож¬ностью, я сократил более чем на 400 стихотворных строк. В одном месте мне показалось потом нужным оставить выброшенный ку¬сок. Я на полях красным карандашом сделал надпись: «Оставить». Перебор совсем незначительный, почти что никакого. Главные мо¬менты правки следующие. В 1-м отделе, где ритм передается на¬чертаньем строки и это все очень капризно1, несколько случаев пе¬ребора строк (я не знаю, как это называется точнее, технически, просмотрите, Вы сами увидите). Это — исправленья кропотливые, как бы тут не произошло путаницы, может быть сделаете соответ¬ствующие замечанья о тщательной выправке. Во втором отделе, кроме указанного уже множества кусков, выбрасываемых вовсе из набора (что ведь для наборщика трудности не представляет), для меня важна еще разбивка на строфы, в которой я уклонился от ори¬гинала и следовательно, от уже проставленных знаков корректора. Клятвенно не поручусь, что я не вернусь к первоначальной: мне сперва свою пробу, как и многое другое, надо увидать в осуществ¬лены!. Поэтому обязательно известите через Клавдию Павловну (у нее есть мой Хотьковский адрес), как только будет корректура в листах. Хорошо, если бы она была поскорее: торопите, если мож¬но. Почти уверен (надеюсь), что если в листах будет отвечать вруча¬емой Вам правке без путаницы и недоразумений, ничего больше марать не буду и ее качеству себя подчиню. Прочтите это письмо при жене; при ней же2 для пробы взгляните: на какой-нибудь случай перебора строчки в 1-м отделе (гранки 1—16); на пример выброса (скажем на гранке 21, где и единственный случай восстановлены! выброшенного), на примеры разбивки строф (гранки 17—38). Мо¬жет у Вас будут какие-нибудь замечанья мне, она передаст.
Крепко жму Вашу руку.
Ваш Б. Пастернак
Заранее спасибо за все.
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2530, on. 1, ед. хр. 203).
Г. Нерадов (Георгий Борисович Шатуновский) — журналист, редак¬тор Госуд. изд-ва (ГИЗ), где печаталась книга поэм «Девятьсот пятый год». Упоминаемая ниже Клавдия Павловна — младший редактор.
