в нем есть хотя бы мой голос, и он попадет к тебе и будет с тобою. Итак, до письма из Москвы, если ты позволишь.
С Женёнком заговаривать не осмеливаюсь. Обними и расце¬луй его, и чем больше хорошего ты ему скажешь о нашем буду¬щем, тем ближе будешь к правде. Обнимаю тебя. Твой Б.
Дорогая Жоничка!
Прочти, пожалуйста, это письмо и, если найдешь возмож¬ным, — передай его Жене. Мне очень трудно было без известий от вас. Из Москвы я запрошу тебя обо всем подробно и приведу в яс¬ность денежные дела. Сейчас я на море близ Батума (в Кобулетах), откуда думаю возвратиться домой числа 10—15 октября. Краткость письма вызвана тем, что лишь сейчас получили комнату в гостини¬це и есть оказия через час отправить письмо с едущими в Тифлис.
Горячо благодарю тебя и твоих за сердечность в отношеньи
Жени. Много, много о чем напишу из Москвы. На Москву наде¬юсь как на каменную гору.
Крепко целую папу, маму, Лиду, Федю и деток.
Твой Б.
Впервые: «Существованья ткань сквозная». — Автограф.
621. С. А. АСИЛОВУ
15 октября 1931, Тбилиси
Не возьмет ли у меня «Заккнига» сборник новых стихов разме¬ром строк в 800—1ООО? У меня очень неудачно сложились обстоятель¬ства с отъездом: вчера не успел зайти вовремя в издательство, сегод¬ня заходил дважды, но у Вас выходной день. Наличную часть сбор¬ника (600 строк) оставляю Вам при записке1. Я уезжаю завтра утром в Москву, и денежно вероятно ничего сегодня не удастся реализо¬вать. Но может быть мы договоримся в основном, и тогда договор и гонорар можно будет перевести в Москву. Между 2-мя и 3-мя зайду к Вам сюда (в Союзфото) сегодня. Хотелось бы застать Вас, или в слу¬чае невозможности, найти от Вас записку с ответом или указаньем, где и когда Вас сегодня искать.
С уважением Б. Пастернак
Впервые: «Литературная Грузия», 1966, № 3. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3100, on. 1, ед. хр. 346.). Датируется по содержанию. Пастернак уезжал из Тифлиса 16 окт. 1931.
Степан Алексеевич Асилов исполнял обязанности директора изд-ва «Заккнига».
1 Рукопись под назв. «Новые стихи» из будущей книги «Второе рожде¬ние» была отдана Г. В. Бебутову для перепечатки, в нее входили 12 стихотво¬рений весны и лета 1931 г. (18 нумерованных страниц) и первонач. короткий вариант «Волн». На следующий день Бебугов приехал на вокзал с составлен¬ным договором. Пастернак надписал ему «Спекторского»: «Милому Г. В. Бе¬бутову с лучшими чувствами на память о встречах в Тифлисе. 16. X. 31. Б. Па¬стернак». Издание книги в Тифлисе не состоялось, рукопись сохранилась в собр. Г. В. Бебугова.
622. Р. Н. ЛОМОНОСОВОЙ
20 октября 1931, Москва
20. X. 31
Дорогая Раиса Николаевна!
Вчера я вернулся с Кавказа, и первым из непересылавшихся мне за последнее время писем вскрыл и пробежал глазами Ваше.
Как всегда или часто, в Вас я нашел единственную поддерж¬ку в минуту, когда так в ней нуждался, что принял бы ее с любой стороны.
Весною Горький без какого бы то ни было побужденья с моей стороны затребовал у меня через секретаря одну мою рукопись1 с целью пересылки ее за границу и перевода на иностранные язы¬ки, и пообещал, в предвиденьи будущего гонорара, в недельный срок устроить выплату Жене довольно крупной суммы в 3000 ма¬рок.
Затем это стало задерживаться, затем я усомнился в осуще¬ствимости его литературной услуги, и ухватясь за сохраненье од¬ной денежной, никогда не уехал бы на Кавказ, если бы его секре¬тарь (обещанная сумма от переговора к переговору все таяла) не дал мне слова, что я могу ехать спокойно, и известие о переводе 1000-чи марок вероятно застанет меня по прибытьи в Тифлис.
Ничего из этого ни в копеечной доле не сделано и по сей день, и это не было бы так обидно, если бы обещанья эти давались в ответ на какие-либо домогательства с моей стороны. Дело же в том, что, по многим причинам, я Горькому ничем не давал знать о своем существованьи в дни его приезда, и знаки его вниманья как с неба свалились на меня, — его никто за язык не тянул.
Я имел в виду по возвращеньи в Москву тотчас же повидать¬ся с его секретарем. Случилось так, что Горький со всем своим штабом (и им в том числе) отбыл в Италию накануне моего приез¬да2, я это узнал на вокзале, от встречавшего меня брата. Короче говоря, первое, что меня ждало в Москве, это достоверное созна¬нье, что Женя сидит в Берлине без денег.
И Вы легко себе представите, какой драгоценной неожидан¬ностью явилось Ваше предложенье. Посетив С<офью> А<лексан-дровну>3, я понял, что столько же, сколько Вам, обязан этой по¬мощью и Юрию Владимировичу. Горячее же ему спасибо. Вчера я телеграфировал Вам в Кембридж о состоявшейся передаче4. Раз¬решите мне, если это возможно, внести и вторые, апрельские 500 р. на ближайших же днях. Если Вас затруднит реализовать их тут же осенью для Жени, то все равно, мне будет легче от мысли, что с моей стороны это уже сделано и этой возможности не грозит ни¬какая превратность моего заработка. — Целую Ваши руки, Вы уди¬вительный друг. Я не знаю где б я теперь был без Вас.
Еще большее Вам спасибо за сообщенье о Жене. Спасибо за то, что Вы догадались, как я нуждаюсь в нем, и какою мукой была мне полная о ней и Женёночке неизвестность, усугубленная обо¬юдосторонним молчаньем: родные просили меня весной вовсе не писать ей, если я дорожу ее здоровьем.
Я сегодня же хотел рассказать Вам все, перечувствованное за лето по их живейшему и самому дорогому в мире поводу. Но это целый мир, и этого нельзя сделать сегодня, сейчас же по свежем въезде в квартиру, запущенную так, как они запускаются только тут у нас, и о чем Вы не имеете ни малейшего представленья5. Может быть я это сделаю завтра или послезавтра. Не удивитесь, если пись¬мо начнется сразу с них, главным образом с Жени. На сегодня же еще только вот что. Незаслуженным счастьем, о котором я мечтать не смею, было бы для меня, если бы Вы пожили с ней некоторое время вместе6. Пишу Вам на днях. Крепко любящий Вас 2>. Я.
Мне хочется также сблизить Марину Ив<ановну> с ней. Опять непобедимо естественная потребность, с виду вероятно ка¬жущаяся.
Сообщите, пожалуйста, Жене, что 105 руб. родственнице Ро-зенфельд перевел7, квитанцию перешлите (прилагаю ее).
Первую попытку написать Ж<ене> поведу через Вас. Может быть даже сделаю вещь, не имеющую прецедента: письмо к ней проведу через Вашу цензуру, т. е. попрошу прочесть его и решить, увеличивают ли такие вещи печаль на свете или ее уменьшают.
Впервые: «Минувшее», № 16. — Автограф (Russian Archive, Leeds University).
1 По предложению Горького, Пастернак передал Крючкову рукопись «Охранной грамоты» для пересылки ее немецкому изд-ву Kieppenheuer VerlagBMae 1931 г.
2 Горький пробыл в России с середины мая до 18 октября 1931 г. и вернулся в Сорренто.
3 С. А Ломоносова, первая жена Ю. В. Ломоносова, которой Пастер¬нак передавал деньги, компенсировавшиеся ему в марках Ломоносовыми.
4 Р. Н. Ломоносова 21 окт. 1931 благодарила: «Сейчас получила Вашу телеграмму. Спасибо. Жене послано недели три тому назад. Опять она пишет редко. Мечется, бедная» (там же. С. 188).
5 В ответ на эти слова Ломоносова писала: «Живем в квартире знако¬мых, уехавших на зиму в Шотландию. Квартира запущена и вот я мою, чищу, стряпаю» (там же).
6 «Живи мы меньше на бивуаке, звала бы ее усиленно сюда. Но кли¬мат, но новый язык, но неопределенность. А главное климат. Лондонская зима даже для людей с здоровыми легкими — трудна, а для Жени может оказаться совсем не по силам. Думала съездить в Берлин побыть с ней не¬делю, другую, но Чуба (сына. — Е. П., М. Р.) нельзя оставить» (там же).
7 Речь идет о просьбе Розалии Александровны Розенфельд помочь ее родственнице в Одессе с аналогичной компенсацией в Мюнхене.
21 октября 1931, Москва Глубокоуважаемый Петр Петрович!
Прошу Вас искренне сообщить мне, что именно помешало исполненью всех моих просьб, родившихся, как Вы вспомните, не самопроизвольно, а в результате пусть и незаслуженного, но тем не менее реально проявленного участия Алексея Максимови-ча. Все это имело место весною, Вы помните? Зачем же было обольщать меня ложными надеждами в таком для меня серьезном деле, как положенье моих близких?1
От мысли добится чего-нибудь в этом направленьи от Вас от¬казался окончательно, — Алексея же Максимовича беспокоить не хочу. Пишу для очистки совести перед тем, как обратиться к тому же человеку, который устроил отъезд моей жены и сына2, я дол¬жен лично для себя документировать полную исчерпанность всех других, и более близких, путей.
Но Вы мне все же ответьте. Одной невозможностью, при Ва¬шем всесилии, Ваших неудач со мной не объяснить. Отчего же все это сложилось так загадочно обидно?
Прошу извинить за мою дальнейшую настойчивость, кото¬рая Вас уже более не коснется. Ее основанья понятны и прости¬тельны.
Не ищите в письме и тоне того, чего в них нет. Припомните объективные факты. Согласитесь, что мне есть чего устыдиться и о чем пожалеть. Как я смешон, вероятно, был Вам все это время!
Ваш Б. Пастернак
21. X. 31. Москва 19 Волхонка 14 кв. 9.
P. S. Прошу прощенья, если вместо того, чтобы благодарить, я подвожу итог части всей этой истории, не зная остальных: если я нахожусь в неизвестности о Ваших последних попытках, мо¬жет быть успешных; если известие идет от Вас и меня еще не до¬стигло.
Простите, простить меня в этом случае можно. Вы все знаете.
Впервые. — Автограф (Архив Горького, КК р. л. 12 8/6).
1 В том же фонде имеются еще два запроса Пастернака, посланные 14авг. 1931: «Дорогой Петр Петрович! Я уверен, что Вы не нуждаетесь в напоминаньи, и даже вероятно добились благоприятных результатов с деньгами для моей семьи. Припомните, что это лишь часть ранее обещан¬ного, и если они не увидят и этой тысячи, не знаю просто, что с ними будет. Умоляю Вас, позаботьтесь об этом деле, а если деньги уже переведе¬ны, не откажите мне в этой радости, — известите меня об этом по адресу: Тифлис, Коджоры гостиница «Курорт», Пастернаку. Адрес же семьи сле¬дующий: Eugenie Pasternak Laplacestr. 6 Munchen 27. Сделайте это, пожа¬луйста. Мне кажется, я вправе Вас проеить об этом, это очень серьезно, это надо сделать. Крепко жму Вашу руку. Ваш Б. Пастернак». Разговор те¬перь идет только о 1000 марок, тогда, как Горький говорил о 3000; руко¬пись «Охранной грамоты» была отослана издателю еще в мае 1931 г. (см. письмо к 3. Н. Нейгауз JSfe 609). Одновременно с письмом была по¬слана телеграмма: «Телеграфируйте или сообщите воздушной Коджоры
