Не читки требует с актера, / А полной гибели всерьез» («О знал бы я, что так бывает…», 1932).
13 Возможно, цитирование слов Толстого: «А знаете, я вот смотрю на вас, и мне ужасно нравится нравственная высота, на которой вы стоите!», — сказанных в ответ на высказанное Л. О. Пастернаком мнение по поводу преступления Нехлюдова в отношении Катюши Масловой, как «кражи жизни и чести соблазненной жертвы» («Записи разных лет», 1975. С. 189).
14 Густав Вильгельмович и Ольга Михайловна Нейгаузы.
15 Выход в свет «Охранной грамоты» вызвал резкую критику. В дискус¬сии приняли участие Я. Эльсберг, А. Сел ивановский, А. Тарасенков, В. Ер¬милов, которые признали «классовую враждебность» книги и окрестили «буржуазным контрнаступлением в литературе» (Первое производственное совещание критиков РАПП // Марксистско-ленинское искусствознание. 1932, № 3. С. 113); после этого книга была изъята из библиотек.
16 Об этом случае Пастернак писал 3. Н. Нейгауз: «Зинуша, дорогая, рвусь к тебе, но попал к Жене в выходной день прислуги, Веры Васильев¬ны (Смирновой. — Е. П., М. Р.) нет, никого нет в доме, а у ней истерика, выбегает на улицу и пр. и пр. Хочу прийти хоть на минуту, и, может быть, это будет поздно, даже в часу 12-м, если кто-нибудь придет. Крепко об¬нимаю. Напрасно зашел кЖ<ене> сегодня» («Второе рождение». С. 131). В. В. Смирнова после возвращения в Москву Евгении Владимировны с сыном, по просьбе Пастернака, переехала из Трубниковского, где зани¬мала комнату 3. Н. Нейгауз, на Волхонку.
17 День рождения А. Л. Пастернака — 25 февраля.
631. С. М. АЛЯНСКОМУ
16 февраля 1932, Москва
16. П. 32
Дорогой Самуил Миронович!
Если Ваш ответ не в пути уже, ответьте мне, пожалуйста, по адресу Москва Гоголевский бульв. д. 8 кв. 52. Сюда же переведите, пожалуйста, и январские деньги, замедленье их дает себя чувство¬вать. Если «Поверх барьеров» еще не набрано, то выкиньте из книжки, с которой будут набирать, страницы 89—96, т. е. 4 стихотворенья: обе баллады, Смерть поэта и Ирпень. Все это я хочу перенесть в новую книгу, куда это просится (и естественно войдет) по времени написания, содержанию и пр. и пр.1 Порадуй¬те меня чем-нибудь, напишите. Крепко жму Вашу руку.
Ваш Б. Пастернак
Относительно переноса стихов — решенье твердое и очень нужное.
Впервые. — Автограф (ИРЛИ, ф. 519, № 412).
1 Во втором издании книги «Поверх барьеров. Стихи разных лет» (М., 1931) названные четыре стихотворения 1930 г. составляли открывавший книгу цикл «После Ирпеня». Пастернак просит в сб. «Стихотворения в одном томе» перенести их в последний раздел под назв. «Волны» (соот¬ветствующий «Второму рождению», 1930-1932).
632. Ж. Л. ПАСТЕРНАК
10 апреля 1932, Москва
10. IV. 32 Дорогая Жоня!
Очень гадко с моей стороны, что я до сих пор тебе не ответил: я отвечал раза три, но опять, — подробнейшими отчетами, кото¬рые трудно было довести до конца. И ты оставалась без известий.
Главное заблужденье, из которого мне бы хотелось тебя вывесть: твое первое письмо, относительно которого ты беспокоишься во втором, было замечательно, и все дошло и очень меня взволновало.
Вкратце. Я с Зиной. Она очень хороша и я ее очень люблю. — Но Женёнок все еще не успокоился, очень тоскует по мне и за¬метно чахнет. Это ужасно. Это убивает меня и ради одного него надо было бы все переделать. Но единственное разрешенье, в виде детской мечты исходящее и от него, — мое возвращенье, пока не¬мыслимо, потому что я его не проведу, не осилю, оно мне не удас¬тся, и это будет еще хуже. Во все это как-то вмешается судьба, это все разрешится не сейчас и как-то по-другому.
Далее. Ездить мне сейчас нечего, это совершенно лишнее и абсолютно невозможно1. Если бы это мне было нужно, я бы сам похлопотал. Может быть, теперь мне бы не отказали.
Очевидно об этом же думает и папа, когда открыткой предуп¬реждает, что собирается поподробней коснуться одного выраженья в моей приписке к Иринину письму. Я там пожелал им: «будьте сча¬стливы хоть вы и т. д. и т. д.»2. В ответ на это он, очевидно, собира¬ется мне что-то посоветовать. Убежденье, что меня мог бы осчаст-ливить его совет ничуть не задевает меня своей самонадеянностью, но такой образ мыслей ни на шаг не подвинул бы его к реальному участию в моей жизни, если он реально в ней заинтересован.
Вообще тут ничего не поправить. Я с известной стороны, зна¬комой мне издавна, узнал папу и маму в условьях, в которых это потом уже никогда не забывается. Я был бы мерзавцем, если бы эту горечь поддерживал и подогревал, — я этого не делаю. Но не¬посредственность отношенья к ним, жившая, как в детстве, до самого последнего времени, теперь утрачена навсегда. Я их люб¬лю, как любят родителей, но с ощущеньем, будто жизнь моя про¬текает на их глазах, им близка и чем-то может их порадовать, рас¬стался. Еще и еще раз: Женя и Женёнок их боготворят и ставят мне в пример. Но мне много сказали факты, которые родителям показались естественными, а мне нет.
У меня к тебе просьба. Пришли, пожалуйста, на Торгсин из Жениных оставшихся денег два перевода по 250 марок, один Жене на Волхонку 14 кв. 9, другой Зинаиде Николаевне Нейгауз Моск¬ва 59, Трубниковский 26 кв. 38, и сообщи, сколько за вычетом этих 500 останется. — Ты, может быть, мне не поверишь, но совершен¬но особняком от всего стоит папина выставка3, папино семидеся-тилетье, его успех, его здоровый творческий интерес к своей ху¬дожнической судьбе и то, как мама это все разделяет. Всем этим я восхищен живо, свободно, неосложненно. —
Крепко целую тебя и Лиду и за все благодарю. Обнимаю Федю и чудесных твоих детей, действительно чудесных, — писал ли я тебе, как показывал всем их последние карточки?
Будь добра, напиши, пожалуйста, Жене. Любите ее, как чле¬на семьи, она очень насторожена в эту сторону и опечалена, что на ее письмо нет ответа. Родителям напишу как-нибудь вместе с Шурой, передай вновь поклоны и поздравленья.
Твой Боря
Папе и маме длинных своих писем писать не в состояньи. Начинаю и плачу. Они мне непонятны. И я наверное переоцени¬ваю тягостность этого открытья: ничего из того, чего у меня к ним не стало, им не нужно и не нужно было никогда. Когда это под¬твердится, станет легче. Как-нибудь да доживем.
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Hoover Institution Archives, Stanford).
1 Жозефина писала брату, что ему надо вырваться из замкнутого кру¬га страдания и срочно приехать к ним.
2 В приписке к письму А В. и И. Н. Пастернаков 3 марта 1931 Пас¬тернак писал: «Дорогие мои! Письма Шурина не читал. Сердечно поздрав¬ляю. О себе рассказывать трудно. Зато с радостью с разных сторон узнаю о подготовке к 70-летию и выставке. Живите и будьте счастливы хоть вы. Так время сложилось, что вы нас моложе. О папиных работах, как взрос¬лый, рассказывает Женек. Гордится дедушкой, бедный мой. И когда Лев Григорьевич и Вова рассказывали, слушал знакомое и уже слышанное от него. Так же и Жоня Шуре писала. Обнимаю. Боря» (В кругу Живаго. Па-стернаковский сборник. Stanford, 2000. С. 19). Л. Г. Левин и его сын — Владимир Львович были тогда в Германии.
3 Персональная юбилейная выставка Л. О. Пастернака открылась 6 марта 1931 г. в той же галерее Виктора Хартберга, что пять лет тому назад. Ко дню рождения отца 4 апр. 1931 г. Пастернак послал телеграмму: «По¬здравляем, обнимаем. Двое Евгениев и Борис» (перевод с нем.; там же. С. 20).
633. РОДИТЕЛЯМ
10-е числа апреля 1932, Москва
Всей душой участвую в Вашем празднике и разделяю общую радость. Страшно рад за папу: он должен был испытать настоящее, никаким посторонним осадком не отравленное удовлетворенье.
Теперь мне легко понять ту горечь и неловкость, которые все¬гда сопровождали его успехи. Потому что из каких бы источников
не возникало чувство двойственности, оно всегда досадно, все равно, чувствует ли себя человек выше своей участи или ниже ее. И мне, переоцененному без заслуг и сверх меры, чувство расхож-денья это знакомо так же хорошо, как и сильно недооцененному, в последнем итоге, — папе. Хорошо, что эта нота давно уже пере-стала звучать в его жизни, и каким чудесным свидетельством тому — выставка и ее прием! Итак, — поздравляю.
Ты спрашиваешь, мама, по какому адресу всего лучше при¬слать монографию1. Если это в смысле почтового адреса, то — по любому, и всего лучше по Шурину. Если же у тебя какие-то другие соображенья, то при их незнании на твой вопрос трудно ответить и тебе тогда лучше просто руководиться ими.
Сейчас все в СССР расценивается только с политической сто¬роны. В частности, у Ан<атолия> Вас<ильевича> сейчас тут очень мало весу. Если вы хотите подарить ему монографию, как знако¬мому, это очень мило, и я не знаю, что тут можно посоветовать. Мне неясен интерес, — твой и папин, относительно здешних от¬кликов и возможностей. И даже если бы мне это было ясно, у меня в этой области нет никакого опыта: все, делавшееся в этом отно¬шеньи со мной, делалось всегда более или менее помимо меня. Я не знаю, что писал вам Паветти, и не уверен, догадался ли он сообщить, что второй или третий год в печати вообще об искусст¬ве не пишут, что этот обычай вывелся. —
Ответьте, пожалуйста, маленькому Жене и напишите боль¬шой. Поддерживайте, пожалуйста, с ними связь, прошу вас. Я очень рад вашему торжеству, подпись же: «FunfKinder»* — разумеется, — не моей редакции, и находясь у Шуры, я только подчинился се-мейно-торжественной традиции, унаследованной им2, с детства мне чуждой и недавно доказавшей мне правоту моего чутья.
Обнимаю вас. Ваш Боря
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 В связи с юбилеем была издана монография Леонида Осиповича Пастернака, впервые небольшим тиражом выходившая в 1924 г. в издании А. Штабеля в Варшаве. От нее остались готовые отпечатанные репродук¬ции, которыми автор теперь воспользовался для нового издания. Родите¬ли хотели, чтобы этой книгой заинтересовались в Москве и надеялись на помощь А. В. Луначарского.
2 Речь идет о телеграмме, посланной А. Л. Пастернаком: «Поздрав-
* Пять детей (нем.). 594
ляем сердечно, жалеем, что отсутствуем, чокаемся за здоровье нашего лю¬бимого отца и деда, целуем и обнимаем маму и сестер. Пятеро детей и два внука» (перевод с нем.).
634. Ж. Л. ПАСТЕРНАК
24 мая 1932, Москва
24. V. 32
Дорогая Жоничка!
Я пишу не из Жениной квартиры. Я не заразен, и мой каран¬тин кончился. Так что ты не бойся1.
Когда в 25-м году я писал Спекторского, я задумал вторую часть повести в виде записок героя.
