неизвестно.

4 С. Н. Дурылин писал тогда большую работу «Русские писатели у Гёте в Веймаре». Вероятно, он посылал ее Пастернаку и в несохранившемся письме Пастернак сообщал о своем желании помочь с ее изданием. Была опубликована в ЛН (М, 1932. Т. 4-6).

670. С. Д. и С. Г. СПАССКИМ 30 апреля 1933, Москва

30. IV. 33

Не знаю, передавали ли Вам в свое время наши приветы и поздравления, дорогие Сергей Дмитриевич и Софья Гитманов-на, но если даже и верить Стеничу, что он это сделал, то все же удивительно и как-то грустно, что я так много думал о Вас обоих и так часто говорил с другими о книжке Сергея Дмитриевича1, Вас же самих оставил без знака об этих разговорах: Вы вправе попенять мне и были вправе даже разочароваться во мне как в друге, — мне нечем отстранить этот упрек. Я готов принять его, потому что мне есть куда его поместить; среди невеселого запус¬тенья этого года места для таких ощущений много — нашлось бы и для него.

А лучше, если бы вместо всего этого Вы бы меня простили.

Так или иначе двойное мое поздравление2 обращено к Вам обоим, и Софья Гитмановна, я и с книгою поздравляю Вас.

Самым радостным, Сергей Дмитриевич, будет для Вас и боль¬ше всего Вам скажет мое первое впечатленье, когда я только вскрыл посылку и пробежал содержимое почти невнимательны¬ми глазами.

Как ни мало читаю я современных поэтов, все же печатает стихи «Лит. газета», печатают и другие журналы, есть имена и кни¬ги, из которых никого я не назову прямее, потому что, тяготясь неопределенно-альтруистическим к ним отношеньем, хотел бы найти облегченье в определенно дурном, но не нахожу даже и его, так все это — «на уровне», так безнадежно; не буду вдаваться в подробности, хочу сказать: в фоне недостатка не имеется, есть фон. На него-то и легли Ваши страницы.

Они выделились на нем значимостью каждого Вашего слова, т. е. тем авторитетом удачи, или зрелого развития, без которого поэзия недвусмысленно-существенная невозможна. Лишь на ка¬кой-то высоте может она себе позволить последнюю и широчай¬шую метафору самоуподобленья простому человеку, пользующе¬муся языком как естественным средством общенья. Только на этой вершине удается ей этот распространеннейший до последней воз¬душности (и уже — драматический) образ, который она оставляет не обнесенным рамою частного метафоризма, потому что он дол¬жен сдерживаться (если не распадается) метафоризмом энергии, его пропитавшей. Тогда только и значат все слова и самая серость их точного смысла становится музыкой.

Это — предел. Он мыслим только в идее. С реальным дости¬женьем его никто никого никогда не поздравлял.

Но направленье к этой высоте Вы избрали своим тоном, за¬дачею, жанром — своим делом. И это очень крупно и редкостно. И если лучше всех страниц книги стр. 32, 33 и 533, то это очень хорошо, так и должно быть: это естественно. Это естественно и в Вашем случае, приближенном к пределу, это значит и музыкаль¬но (музыкой значенья) и образно, потому что естественно. Это естественно, что как ни живы лес вокруг строительства (стр. 14), ощущенье тишины и двигательной отдачи (стр. 16 и 17), как ни прекрасна страница 21 (и 22), вся, с начала до конца4, и пр. и пр. — поэзия скучнее говорит о трудностях ее жизни, чем о природе. И нужно еще сказать спасибо, что она это у Вас делает так просто и достойно.

Но все это — она, поэзия. И это главное.

Слышал однажды на вечере Павла Васильева5. Большое да¬рованье с несомненно большим будущим.

Прочел превосходную книгу Шторма «Труды и дни Михаила Ломоносова»6.

А у меня ничего не выходит, и остается только завидовать молодым и счастливейшим. Вам в том числе.

Как Ваша работа? Напишите, не считаясь с неслыханным моим промедленьем. Как здоровье С<офьи> Г<итмановны> и дочери? Обнимаю Вас. Ваш Б. П.

Впервые: «Вопросы литературы», 1969, №9.- Автограф (собр. В. С. Спасской).

1 Книга стихов С. Спасского «Да» (Л., 1933). В сб. два стих, посвяще¬ны Б. Пастернаку: «Поэту» («Подвластен улиц чертежу…») и «Дорогой мой, вот проходят…».

2 Двойное поздравление — поздравление также с рождением дочери Вероники.

3 Имеются в виду стихи: «День обнесли темных сосен перила…», «Озе¬ро длинное блюдо. Платок…», «В зной, будто в спирт, погружены долины…».

4 Отмечены стихи: «Когда возникает завод…», «Баллада об электро¬станции», «Говорит безработный».

5 Вечер Павла Васильева проходил в редакции «Нового мира» 3 апр. 1933 г.; Пастернак выступал на нем в защиту Васильева, от которого дру¬гие участники обсуждения требовали «коренной перестройки». Пастер¬нак спорил с этим положением: «Если писателю необходимо органически переделать себя, то горе нашей поэзии, горе нашей литературе», — и до¬бавлял, «что самое главное у поэта — это его стержень, что крестьянский поэт будет сам перестраиваться, самотеком» («Новый мир», 1934, № 6. С. 218-225). В 1956 г. Пастернак писал о Васильеве: «У него было то яр¬кое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встре¬чал ни у кого за все истекшие после его смерти годы» (т. V наст, собр.: «В начале тридцатых годов…»).

6 Георгий Шторм. «Труды и дни Михаила Ломоносова. Обозрение в 9-ти главах в иллюминациях». М., 1932.

671. Л. О. ПАСТЕРНАКУ

8-14 мая 1933, Москва

8.V.33

Дорогой папа,

с нетерпением жду закрытого письма, которое ты мне обе¬щал. Дорогие мои, следуйте своим собственным намерениям, не приспосабливайтесь к нашим опасениям: пишите открыто, в соответствии со своими чувствами о настроениях, планах, де¬лах, здоровье, также и о Фединых. Занимает ли он по-прежне¬му свою должность?1 Тетя Ася обеспокоена вашим молчани¬ем, я ее успокою за вас. Желание видеть вас у себя соединено с надеждой, что ваше присутствие сможет устроить мои семей¬ные дела и примирить противоположные стороны. Ты конеч¬но догадываешься о великолепном приеме (более утомитель¬ном, чем приятном), который тебе устроит правительство. Во всех случаях прежде, чем принимать какое-нибудь решение, учтите возрастающие трудности здешней жизни, отсутствие привычки к которым заставит вас вдвойне почувствовать (их странность)2.

14. V. Это письмо пролежало неделю, а сейчас я получил то закрытое твое письмо, которого ждал. И так как ты пишешь по-русски, то и тебе отвечу так же. Да, дела!

Если бы на лето вы приехали сюда, то, разумеется, ни один из тех вопросов, которые у тебя возникают по отношенью к Феде3, относительно меня бы не мог возникнуть. Не только по¬тому, что я сын, а потому, что хотя в сумме у меня и семь ижди¬венцев, меня это никогда не тяготит морально. Тем естествен¬нее и радостнее было бы, если бы мне пришлось заботиться о вас. И, разумеется, если у тебя есть колебанья, то они, вероят¬но, не вызваны неуверенностью во мне, а скорее концом фран¬цузской части письма4.

Легко представляю себе, как тебя должно тянуть на портрет¬ную выставку в Париж5. Меня давно, и это без всякой диплома¬тии, стала притягивать сверходаренная человечность мужествен¬ной французской культуры, шествующей как воздух и свет через все неудобства настоящей, неурезанной действительности, и мне очень жаль, что я не только не знаю французского языка так, как хотел бы, а почти и вовсе его не знаю. Да, глупо это все до чрезвы¬чайности, и может быть, лишь приближенье к какой-то равнодей¬ствующей все потом поправит.

На лето мы остаемся в городе, хотя сейчас гораздо интерес¬нее, как устроитесь на лето именно вы. Я представляю себе, как все это циклопически трудно.

Большое тебе спасибо за письмо. Прости, что пишу второпях и неполно. В дальнейшем хотел бы писать, руководствуясь ваши¬ми указаньями, про то, что вам будет интересно и о чем вы меня спросите.

Ваш Боря

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).

1Ф. К. Пастернак был одним из директоров Баварского банка.

2 Начало письма до этого места написано по-французски и дается в переводе. Французский язык, к которому прибегает Пастернак, он объясняет в письме Фрейденбергам 1 июня 1933: «Переписываться, во всяком случае, стало труднее. И так противно было по-немецки пробо¬вать писать, что обратился к французскому языку, хотя знаю его пло¬хо» (Переписка с О. Фрейденберг. С. 148). С первых месяцев после при¬хода нацистов к власти и официальных заявлений о дискриминации евреев Пастернаки подымают вопрос о необходимости возвращения в Россию.

3 Пастернак сознательно говорит о короткой поездке родителей в Москву на лето. Чувство неудобства по отношению к поддержке со сто¬роны Ф. К. Пастернака объяснялось, кроме всего, тем, что на нем лежала забота о своих собственных братьях и сестрах в Австрии.

4 То есть вопросами о трудности здешней жизни.

5 Пастернак переводит в реальность «дипломатический» намек отца о его «тяге» в Париж.

672. Г. Э. СОРОКИНУ

17 мая 1933, Москва

17.V.33

Дорогой Григорий Эммануилович!

Горячо благодарю Вас за большое письмо и столь же горячо — за однотомник1.

Ну, заслуживаю ли я всего этого: внешнего вида, сорта бума¬ги, типографской красоты и опрятности! И кто будет покупать эту, далеко недостаточно изнутри (глубиной содержанья) оправданную драгоценность?2 Замечательно воспроизведен портрет. А главное. Так как лучшим, что я за всю свою жизнь сделал, была «Сестра моя жизнь», то путем какой-то идиосинкразии у меня общее ощу¬щенье ее духа (ну наподобье почерка, что ли) связалось с типографскими особенностями ее вида (особенно во 2-м изда¬нии «Двух книг»)3. И характер этот (шрифт, продолговатый фор¬мат и пр.) соблюден так удивительно в однотомнике, что у меня такое чувство, будто я собран вокруг лучшего и счастливейшего своего. Или скажу еще прямее: существо «Сестры моей жизни» как-то просто-таки колдовски выражал внешний вид ее оглавленья: у оглавленья этого какой-то живой образ был, ближе неопредели¬мый, бахчисарайской какой-то решетки со струнными шпалера¬ми для вьющихся побегов — или еще более расплывчатого како¬го-то вздора, частого, сетчатого, таинственного и безмолвного, с большим летним светом в глубине4. — И вот форма такого оглав¬ленья получилась у всего однотомника. Весь я, все множество сла¬бейших и скучнейших вещей пропущено сквозь оглавленье Сестры моей жизни. Для превращенья этого сам я никаких оснований не подал, оно тоже — незаслуженная типографская случайность, но — счастливая, жизненосная и чудесная.

Да, — но, повторяю, — кто будет это покупать? Особенно по выходе избранных в Федерации?5 Теперь лягу и я в книжные зале¬жи, дождался, и поделом, своего часа. Книга издана замечатель¬но, с неподобающей мне торжественностью, но это конец мой, если не навсегда, то надолго.

И действительно. Нельзя ведь в самом деле целый год ввось¬мером жить одними комбинациями переизданий, при такой бед¬ности багажа, подлежащего переизданью.

А мне опять деньги нужны! 6-го получил 950 р., сердечно бла¬годарю Вас. И опять их нет. Известите меня, прошу Вас проникно¬венно, — в каком состоянии наши расчеты? Сообщите мне