за мрачным по¬логом прошлого года, я ничего доброго не видел впереди. Теперь все это пришло, и в лучшем виде. Женино настоящее превзошло мои ожиданья. (Или я уже об этом вам писал?)

Она сделала ощутительные успехи в рисованьи. Только теперь научилась она передавать живое сходство в рисунке, и в какой-то манере, очень по своему благородству особенной, хотя и робкой. Она перерисовала много военных из высшего командного соста¬ва (целую академию)4. Она так неплохо нарисовала Пильняка и Веру Инбер, что я сам предложил ей посидеть моделью для одно¬го из ее заказов, и сделала она меня не только лучше одного граве¬ра5, знакомого Павла Давидовича, рисовавшего меня в те же се¬ансы, но лучше всех, когда-либо рисовавших меня, за вычетом, разумеется, одного тебя, папа.

Она в большой дружбе с Пильняком и Л. Книппером, ком¬позитором (племянником О. Л. Книппер-Чеховой, артистки Ху¬дожественного театра).

Зимою вынужденная меркантильность моих забот и понят¬ная их устремленность в сторону Тверского бульвара иногда заде¬вала Зинино самолюбье. И, правда, дело доходило до очень не¬приятных моментов в дележке талонов в продовольственной книжке и пр. Легко себе представите, далее, как при голоде, недо¬статке квартир и пр. не свободен я бывал во всех своих проявле-ньях во время паспортизации, усиленья карточной системы, пе¬ресмотра семейно-иждивенческих, квартирных и иных бытовых норм истекшей зимы. Каждое новое такое установленье вновь и вновь связывало меня боязнью за прочность Жениной квартиры, устойчивость ее прав и т. д. До недавнего времени мы официально не были разведены.

Частые размолвки (а я еще в такие минуты бываю нестерпи¬мо груб и резок) огорчали Зину и настраивали ее недоверчиво.

Теперь мы с ней одни в квартире (дети в колонии6, а тетку она спровадила), и я вновь, как в самом начале, измерил ее редкую подлинность, как человека, женщины, невыработавшейся артис¬тки, работницы и союзницы. Глупо было бы писать о моих чув¬ствах к ней или обратно, скажу, что они уместны и естественны, т. е. оправданы и понятны.

Недавно без всякого ущерба для Жени мы оформили наш раз¬вод, и на днях я распишусь (т. е. мы зарегистрируем наш брак) с Зиной.

Недавно Генрих Густавович, отец мальчиков и ее первый муж, отболел ангиной, по своим следствиям и осложненьям оказавшей¬ся дифтеритом. Осложненья же обострились до степени полинев¬рита: в результате изъязвленья гортани он стал терять голос, а по¬том это перешло у него на конечности, которые полупарализова¬лись. Его вчера в карете скорой помощи отвезли в институт физи¬отерапии для длительного леченья. Эти случаи всегда затяжные и трудно излечимые. В особенности страшно это для пианиста, и мы о нем в большом беспокойстве.

В конце августа я по всей вероятности уеду месяца на два, на три в Азербайджанскую часть Кавказа. Мне очень не хочется, пото¬му что с большим трудом я, наконец, уселся за работу и только-только к ней пристрастился. Кроме того, это будет не по-товарищески в отношении Зины, нарочно разделившей со мною лето в городе (так, может быть, она бы устроилась при детях на даче), чтобы мне лучше было работать. Но об этом я говорю только с вами, речь в этом на¬правлены! между нами не заводилась, такие упреки у ней и не за¬рождались. Однако, условья очень заманчивы в матерьяльном и во многих других смыслах. Кроме того, Кавказ есть Кавказ, а это будет Кавказ не знакомый мне, не грузинский, частью Шамилев (Шема¬ха, Горный Карабах, Ганджа и пр.). Я, наверное, поеду7.

Любопытно вам будет для характеристики Жениных возмож¬ностей, т. е. знакомств и связей, что по этой командировке наши интересы столкнулись, — взаимно друг друга исключая только в моем пониманьи, а не в ее, потому что с ее принципиализмом и отрицаньем условностей она никакого неудобства в нашей совме¬стности в одной общей бригаде, как людей «только знакомых друг с другом» не усмотрела, а дело, значит в том, что до обращенья ко мне инициаторы экспедиции включили ее в состав едущих в ка¬честве рисовальщицы, по предложению Пильняка, члена брига¬ды. Разумеется, такая поездка была бы нонсенсом, незаслужен¬ной обидности которого для Зины не устранили бы никакие ком¬ментарии, вообще говоря неприличные, когда они не заменены самой жизнью. Например, моя дружба с Гарриком и быванье наше друг у друга и близость с его стариками — кажется естественной и в объяснениях не нуждается, потому что тон этот возник с самого начала и, так сказать, с кровью сердца был вырван у жизни. С Же¬ниной стороны это как-то не удалось, она для этого слишком пря¬ма и сурова и, например, Женечек не только не бывает на Волхон¬ке, но как-то за зиму закостенел в совершенном отрицании Вол¬хонки, — ожесточенье, в котором он не сам повинен и которое готовит ему совсем не нужные огорченья в будущем (в концепции моей жизни и искаженном представленьи своего места в ней). Но я в это перестал вмешиваться и самостоятельного Женина мира не критикую: может быть, она умнее меня.

Я хотел бы, чтобы поехала она. Ей это принесло бы больше пользы. Но поеду, очевидно, я, а не Женя.

Так можно писать без конца. Обнимаю вас всех. Ваш Боря Написали бы девочки Зине, когда меня не будет. Она будет скучать, а она — чудная.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).

1Е. М. Стеценко, по просьбе Р. И. Пастернак, регулярно писала в Бер¬лин о маленьком Жене.

2 Детский санаторий ЦКУБУ «Поречье» находился под Звенигоро¬дом.

3 Из соображений безопасности Ф. К. Пастернака письма из Моск¬вы в Мюнхен, по просьбе родителей, посылались на адрес Лидии.

4 Е. В. Пастернак получила заказ на серию портретов начальствую¬щего состава бронетанковых войск, которые были выставлены потом в военной академии. Предполагалось издание книги, но вскоре все коман¬диры один за другим были арестованы.

5 Зиновия Исааковича Горбовца.

6 Имеется в виду детский летний лагерь.

7 Пастернак отказался от поездки в Азербайджан, в экспедиции на Кавказ участвовала Евгения Владимировна.

674. 3. А. НИКИТИНОЙ

10 августа 1933, Москва

10. VIII. 33

Дорогая Зоя Александровна, моя телеграмма была адресова¬на не Вам, поэтому я не прошу у Вас за нее извиненья. Деньги были высланы до нее, — тем признательнее я за эту (бесспорно Вашу) заботливость1.

Мне предложили поехать на 3 месяца с бригадою в Азербайд¬жан, я согласился, т. е., наверное, поеду. Если моя поездка состо¬ится (25. VIII)2, то перед отъездом я вынужден буду попросить у Вас денежного перевода в обеспеченье остающихся, о чем напи¬шу Вам дополнительно, и — на днях, потому что без этого не уеду, т. е. меня не отпустят.

Бедный Заболоцкий, как его распатронили! Я читал поэму, она мне очень понравилась. Я не нашел в ней ничего одиозного, т. е. умышленно иронического. Половина обвинений зиждется на непониманьи его примитивизма, менее даже хлебниковского, не¬жели — ранних пушкинских поэм. Именно этот буколизм и взор-вал нашу передовую публику3. Хороший журнал «Звезда». В ней и дебютировать, если когда у меня откроются литературные способ¬ности.

Сердечный привет. Ваш Б. П.

Впервые: «Путь», 1995, N9 8. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2533, on. 1, ед. хр. 321).

1 Благодарность за получение денег на этот раз обращена к Никити¬ной, поскольку Сорокин находился в Коктебеле, в отпуске. Следующее аналогичное письмо было отправлено ему по его возвращении: «Дорогой Григорий Эммануилович! С приездом. Последовательно получил от изда¬тельства в начале месяца тысячу, и сегодня еще 500 р. — большое спасибо. Передайте также благодарность 3. А. — это не без Вас обоих. Жить эту зиму буду еще строже, чем прошедшую. Это не письмо. Как-нибудь напишу по-человечески. Привет. Ваш Б. П.» (16 сент. 1933; Ежегодник ПД, 1979. Л., 1981. С. 220).

2 В Азербайджан Пастернак не поехал.

3 Речь идет о поэме Н. А. Заболоцкого «Торжество земледелия» («Звез¬да», 1933, N9 2-3), которая подверглась резкой критике в статьях В. В. Ер¬милова, О. М. Бескина, Е. Ф. Усиевич.

675. Л. О. ПАСТЕРНАКУ

Начало октября 1933, Москва

Дорогой папа.

Получив недели три твое письмо, я тебе хотел ответить не¬медленно, но решил сначала показать письмо твое Шуре. Хотя Шура живет за ближним углом, но вот прошло больше двух не¬дель, пока я его увидел. Теперь я не понимаю, зачем мне нужно было Шуру, то есть к чему я все это поставил в связь.

Девочки и мама правы в своих сомненьях: большинству все еще тут нелегко. Если бы в бытовом отношеньи это вас не косну¬лось, все равно от наблюдений вы бы не были избавлены даже и дома. С другой стороны права и Оля, имея в виду, главным обра¬зом, нравственную атмосферу. Неправильность твоих представле¬ний о здешней жизни сказывается уже в словах твоих о предвари¬тельных условьях. Если сборы и требуют продолжительной под¬готовки, то я не знаю, что пришлось бы подготовлять с нашей сто¬роны. Слова твои об официальном приглашении я, как мне ка¬жется, понял. Как только желанья ваши выяснятся с некоторой решительностью, ты меня об этом извести, и я так устрою, чтобы тебя вызвали. — Горячо всех вас благодарю за подарки, письма и карточки ко дню рожденья Женёнка1. Он провел этот день очень весело. В гостях, кроме Феди, был у него его школьный товарищ некий Стрелков, очень славный и смышленый мальчик. На днях мне пришлось сходить в Высшую прокуратуру Союза, хлопотать об одном родственнике Нейгауза2 в часы, когда Женичка ходит в школу и в ее районе. Он ходит теперь один, и я прошелся с ним удовольствия ради. Школа его на Патриарших прудах, на углу од¬ного из самых проститутских переулков, с подвалами, выбитыми мостовыми, тараканьими булочными, провалившимися дворами, хулиганьем, гармоньями и финками. Он в вечерней группе, т. е. ходит в школу во втором часу и возвращается в шесть.

Школа его ужаснула меня помещеньем, в котором она нахо¬дится, но сам Женек был мне очень, очень приятен, и мне было за него спокойно. Он немного напоминал Сашку Фрейденберга в бытность его гимназистом, высокомерной быстротой, с какой он окликал идущих в школу мальчиков, а часто даже и вовсе незна¬комых, «союзников», как он мне объяснил, т. е. детей района, в отличье от мальчиков соседнего, за Садовой, которые могут по¬колотить.

На квартире у нас тоже очень хорошо. Но все это ценою Зи-ниных трудов. Мы живем без работницы, да и старуху тетку свою она отправила в Тулу, так что жилплощадь наша (бывшая мастер¬ская и гостиная) не по-московскому обширна и пустынна. При¬нимая во вниманье ее величину и чистоту, а также и то, что у Зины на руках два мальчика, шести и восьми лет, просто поразительно, как она со всем справляется, с уборкою, ездой на Мясницкую в распределитель, стряпней,