в полпредстве. Хотя и это, при увеличивающемся дипломатическом напряжении, подвержено сомненьям. Одно ясно, формула взвешиванья долж¬на быть именно твоя и должна основываться на какой-то макси-малистской истине, а не на сравнении гарантированных вероят¬ностей.

На днях я, по всей вероятности, уеду по делам в Грузию3, а когда вернусь, начну исподволь развращать наших в названном направленьи. Хотя по твоему примеру и сам я недавно склонялся к выжиданью, но теперь мне вчуже страшно чего-то и хотелось бы как можно скорее иметь их при себе, и налегке, в качестве «вре¬менных гостей» (для отвода их собственных глаз), т. е. неотяго-щенными иллюзорною ответственностью перед самими собою: правильно ли или нет разрешен ими этот шаг (точно жизнь мате¬матика, — вот опять оно тут, мещанское самомучительство, свя-тошествующее и не святое).

Ах, много бы я мог тебе написать на эту тему пережитого и пе¬редуманного, но всякий раз, как в письме ли или работе подходишь к главному и уже готовому, потому что найденному до всего осталь¬ного, то такая тоска прутковская охватывает (необнимаемости необъятного4), что именно главное это и оставляешь в умолчаньи. Не потому, чтобы мысль изреченная была ложью5 или вообще из-реченью не поддавалась. Нет, нет, совсем не потому. Но физичес¬кое ощущенье бесконечности, коренящейся во всяком общем по-ложеньи, так перевешивает у меня интерес к его содержанью, что я его изложеньем жертвую из какой-то внутренней зябкости, из страха озноба, который для меня неминуем на этом пустыре.

Оттого-то и захвачено у меня одно второстепенное, и, сколь¬ко я ни писал, теза оставалась неназванной. У всех этих вещей отрублены хвосты, каждый из которых, если бы дать им волю, дол¬жен был бы разрастись в трактат или, точнее, в нечто бесконечное о бесконечном.

Тут-то и пролегает водораздел между гением и человеком сред¬них способностей. Первый именно не боится этого холода, и толь¬ко. И тогда, вопреки Пруткову, Паскаль охватывает необъятное и только и делает, что пишет принципиально о принципах, и набра¬сывает бесконечность бисернее и непринужденнее, чем Бунин какую-нибудь осень.

Дорогая тетя Ася! Я только хотел поблагодарить Вас и Олю за Ваши письма и незаметно с Олею заболтался.

Страшно рад нашему единодушью, сложившемуся в разных городах, без уговора, по взаимно неизвестным причинам и в не¬сходных положеньях. Именно это ведь и характеризует наше вре¬мя. На партийных ли чистках, в качестве ли мерила художествен¬ных и житейских оценок, в сознаньи ли и языке детей, но уже скла-дывается какая-то еще не названная истина, составляющая пра¬воту строя и временную непосильность его неуловимой новизны.

Какой-то ночной разговор девяностых годов затянулся и стал жизнью. Очаровательный своим полубезумьем у первоисточни¬ка, в клубах табачного дыма, может ли не казаться безумьем этот бред русского революционного дворянства теперь, когда дым ока¬менел, а разговор стал частью географической карты, и такою со¬лидной! Но ничего аристократичнее и свободнее свет не видал, чем эта голая и хамская и пока еще проклинаемая и стонов дос¬тойная наша действительность, — Ваша, тетя, правда. Это я по поводу керосина, что Вы папе написали или хотели написать6. Крепко Вас и Олю обнимаю, Зина целует и благодарит за память.

Женичка совсем уже большой мальчик. Ему 10 лет. Он жи¬вой, рассеянный, впечатлительный и, как все дети нашего време¬ни, полон тех живых знаний, которые почерпываются в каком-то промежутке между бытом беспризорников и усильями педагогов. Разве я не писал Вам о нем.

Но это тема не для приписки. Будьте здоровы. Еще раз обни¬маю Вас. Зовите наших, но не к себе, а ко мне или к нам, и по-Олиному, т. е. в духе сурового фатализма и под керосиновым ас¬пектом. Все это правильно и было бы, если бы принялось, им во благо.

Ваш Боря

Поздно, запечатываю, не перечитывая. Не знаю, что писал.

Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.

1 В декабре 1932 г. О. М. Фрейденберг пригласили в ЛИФЛИ (Ленин¬градский институт философии, литературы и искусства) возглавить толь¬ко что открывшуюся кафедру классической филологии.

2 О. Фрейденберг писала о своей переписке с Л. О. Пастернаком по вопросу о возвращении в Россию.

3 Пастернак перенес свою поездку в Грузию с октября на конец нояб¬ря 1933 г.

4 Имеется в виду афоризм Козьмы Пруткова: «Никто не обнимет необъятного».

5 Из стих. Ф. И. Тютчева «Silentium»: «Поймет ли он, чем ты живешь? / Мысль изреченная есть ложь».

6 Упоминания о керосине (далее: «керосиновый аспект») — обозна¬чение бытовых неудобств советской жизни: готовка еды на керосинках и примусах, о которых родители забыли с 1921 г.

679. Т. ТАБИДЗЕ

23 октября 1933, Москва

23. X. 33

Дорогой Тициан.

Мне не удастся поехать сегодня с Паоло, как это предполага¬лось. Может быть, я приеду с бригадой, собирающейся в Тифлис в начале ноября1, но и это еще под сомненьем. Между тем я подпи¬сал договор на книгу переводов, как может быть уже писал Вам2.

Я начинаю серьезно бояться за судьбу этой книги. Я должен сдать ее к концу января, и легко бы справился с работой, если бы знал язык и не нуждался в помощи самих переводимых.

Паоло был тут очень занят и мог мне дать лишь незначитель¬ную часть из того, что я у него просил3. Он начал переводить про¬заически «Змеееда» Важа Пшавелы, но не мог довести до конца.

Кроме того, что я послал Жгенти, я ничего от Паоло не мог полу¬чить и не виню его, до того он был отвлечен делами по Рионгэсу4.

Между тем уже и тут по отношению к такому небезразлично¬му для меня человеку, как Паоло, работа успела поставить меня в несвойственное мне и нестерпимое положение надоедливого про¬сителя. Я боюсь, что в дальнейшем это только осложнится и ухуд¬шится, поскольку дело сведет меня с людьми незнакомыми: для Вас и для Паоло, людей для меня дорогих, я могу стать в положе¬ние временно неловкое или невыясненное, в надежде, что в даль¬нейшем оно разъяснится, чего быть не может в отношении осталь¬ных.

Я хотел перевести Важа Пшавелу, Паоло, Вас, Гаприндашви-ли, Леонидзе, Надирадзе (Мицишвили, если он пишет стихи), Чиковани и еще дать переводы из Галактиона Табидзе и Гришаш-вили. Паоло, кроме того, советовал присоединить к ним Шанши-ашвили, Абашели, Лордкипанидзе, Каладзе и Машашвили. От них нужно получить подстрочники, но в самом спешном порядке. Все это должно быть доставлено в течение ноября месяца. Ничего из того, что будет прислано позднее, я перевести не смогу по обстоя¬тельствам договора. Но никому я не хотел бы навязываться и с основаньем или напрасно, я именно Вам доверяюсь в этом отно-шении, т. е. прошу Вас помочь мне в раздобываньи подстрочни¬ков только у тех из перечисленных, где это будет делаться легко и с охотой. Вы знаете, Тициан, в какой форме подстрочников я нуж¬даюсь. Хотя в грузинском языке ударений нет, я очень просил бы обозначать, хотя бы условно, как именно читается стихотворение. Например я никогда не слыхал, чтобы говорили Тйбидзе или Та¬бидзе, но всегда говорят Табидзе. Так же читаете Вы: лёксеби, а не лексёби или лексебй. Нет, например, ударений в древнегреческом. Но есть различия долгих и кратких слогов, в результате чего полу¬чается полное соответствие тому, что считается удареньями в но-вых языках. Например, первая строка Одиссеи читается: Андра мой бппере м^за полклропон пбс мала пблла5 — и получается гек¬заметр. Ударения не было и в латинском языке. Пишу, пишу Вам и вдруг вспоминаю, что ударения не только были по-латыни и по-гречески, но в последнем были даже 3 градации ударений, и дело не в этом, а в том, что стихосложенье руководствовалось не ударе¬ньями, а долготами. Тогда, Тициан, скажу по-другому. Просто по¬ставьте себя в положенье русского переводчика и, сообразуясь с Вашим знаньем русского языка и стиха, дайте ему ясные указанья для воспроизводства размера. Иначе это становится областью про¬извола, как это было по отношению к Вам и Паоло, сколько ни уверяет меня Паоло в противном, т. е. в том, что размер свято со¬блюден. Я только воспроизводил идею размера по слышанному, потому что П<аоло> и Вы читали мне однажды эти вещи, и мне было от чего исходить, чего в других случаях не будет.

Дорогой Тициан, просьба эта обращена и к Вам. Дайте мне еще несколько стихотворений, — переведенных — мало. В отно¬шении других имен я лишен возможности обратиться к авторам непосредственно (кроме Гаприндашвили, Надирадзе и Леонид-зе) — помогите мне в этом либо прямо, либо через посредство Жгенти.

Милый Тициан, больше я этих просьб не буду повторять ни Вам ни Паоло, ни Жгенти. Если к середине ноября, или к приезду моему дело это не сдвинется с мертвой точки, для меня это будет знаком, что работа моя в этом направлены» нежелательна.

Крепко Вас целую. Привет Вашей семье.

Б. П.

Впервые: Тициан Табидзе. Статьи, очерки, переписка. Тбилиси, 1964. — Автограф (ГМГЛ, № 20895).

1 Пастернак поехал в Грузию в составе бригады оргкомитета Союза писателей 17 ноября 1933 г.

2 Договор с изд-вом «Московское товарищество писателей» на книгу переводов современных поэтов Грузии был подписан в 1933 г.; книга вышла под назв. «Грузинские лирики» в 1935 г.

3 Речь вдет о подстрочниках, без которых Пастернак не мог переводить.

4 Строительство электростанции на реке Риони.

5 Начальная строка «Илиады» Гомера: «Гнев, богиня, воспой…», пе¬ревод Гнедича.

680. Г. Э. СОРОКИНУ

5 ноября 1933, Москва

5. XI. 33

Дорогой Григорий Эммануилович!

Если высланные в октябре 500 р. не последние выжимки ис¬тощившегося наконец благополучья, то не откажите поторопить бухгалтерию, чтобы деньги перевели поскорее и более крупною порцией.

Это особенно нужно теперь, потому что, по всей вероятнос¬ти, я на днях должен буду уехать в Тифлис1, ничего не оставив дома.

Перевод адресуйте мне, на Волхонку, в обычном порядке, как если бы я не выезжал: я жене оставлю доверенность.

Если бы деньги задержались и у меня явилась бы надобность телеграфно потревожиться об этом из Тифлиса, то смысл этой тре¬воги был бы тот же: деньги нужны домой в Москву (на мое имя), а не мне лично в Тифлис.

Я стал было переводить современных грузинских поэтов и вдруг все дело споткнулось об их невозможную лень: никак не добиться от них подстрочников для переводов. Только затем и еду в Тифлис, по почте этого не уладить. Не безобразье ли! Я бы на это дело плюнул, если бы не был связан договором на книгу (М<ос-ковское> Т<оварищество> П<исателей>)2.

Простите, что ограничиваюсь денежными вопросами, но пе¬ред отъездом много дел, хотя и беспредметных, но отнимающих время.

Если у Вас есть возможность увидать Ник<олая> Семенови¬ча и есть возможность на него повлиять, склоните его к поездке с грузинской бригадой. Я только оттого в нее включился, что мне был обещан Тихонов, и перспектива трехдневного общенья с ним в вагоне была