него прямое влияние. Через несколько дней, 13 июня 1934 г. ссылку в Чердынь Пермской области, где находился в это время Мандельштам, заменили на поднадзорную жизнь в Воронеже.
4 Е. В. Пастернак сломала косточку в ступне при игре в теннис и пе¬ретрудила ногу, когда обошла несколько деревень в поисках дачи.
700. РОДИТЕЛЯМ
23 июня 1934, Москва
23. VI. 34
Дорогие мои! Мне хотелось бы много-много написать вам всем:
1) в ответ на успокоительное большое Жонино (и от имени Феди) письмо о вас всех и папе и маме, 2) о чудных, Лидочкой надписанных группах с детьми (напрасно Жоня недовольна вы¬ходом последних, все — восхитительны, но конечно, особенно прелестна школьная), 3) в ответ на трогательную родительскую открытку с совершенно незаслуженными похвалами моим чув¬ствам, совершенно естественным и безотчетным и тем менее зас¬луженною благодарностью, что если ее уже куда адресовать (а по-моему, вообще никуда не следует), то скорее не мне, а Жене; 4) в ответ на продолжающиеся, несмотря на ваши тамошние зат¬рудненья и нашу письменную договоренность последнего меся¬ца, денежные подношенья детям, не считая глазированных фрук¬тов, переданных Шуре госпожою Штих.
Но вместо всего этого примите от меня за все это и ото всех сразу огромное мое, горячее и общее спасибо. Заботы мои много¬численны и сложны. Ты подумай, папа, если бы все твои вздохи шли в жизни в двойном размере. Я об этом теперь говорю потому, что все страшно усложнилось метростроем (дикая грязь и антиса¬нитария) и болезнями. Зина то выздоравливает как будто бы, то вдруг опять «температурит», домылась, достиралась бедная.
Сегодня я набрал пять (толщиной с карточную колоду!) путе¬вок (оплаченных назначений) в дом отдыха1. Когда я за них пла¬тил и получал их, то кругом думали, что я их беру на целую школу. Заказывая железнодорожные билеты, я не знаю, в состоянии ли будет Зина ехать или нет. Я переплатил уйму на врача и лекарства потому, что у меня не было времени узнать, что у меня есть право получать лучшее леченье, чем то, за которое я платил сотни, бес¬платно. И так все сплошь.
Женя полтора месяца тому назад вывихнула себе на теннисе ногу и, не долежав, вынуждена была однажды обойти 15 верст московских окрестностей в поисках дачи. Потом они на даче по¬селились (я у них был однажды, место замечательной красоты и устроились они неплохо, только за всем продовольствием, вплоть до хлеба, приходится ездить в Москву 2 часа езды по железной дороге) — да так вот прошло 6 недель, боли в ноге у ней не прохо¬дили, приехала она в Москву, сделали с ноги рентгеновский сни¬мок, и оказалось, что она сломала одну из косточек ступни. Те¬перь ей надо лежать. Она в Москве остановилась у приятельницы своей, скулыггорши Лебедевой, и я сегодня нашел у ней эти три снимка с Женечка. Их сделал где-то на воздухе у Петровских во¬рот (близ Екатерининской больницы, — помните?) знакомый Жени и Лебедевой театральный режиссер Поляков. Женя в пио¬нерском галстуке, по случаю 1-го мая. Видите, как он осыпан вес¬нушками, они его, как пчелы какого-то сластену в детской фран¬цузской книжке, облепили, обезображивая его премилое впрочем, когда бы не эти веснушки, личико. Все же я посылаю вам эти кар¬точки. Я перешел на карточки, а хотел относительно Жениной ноги, сказать, что помимо жалости вызвало это и много с моей стороны непредвиденного: поездки экспромтом на далекую дачу, с целью успокоенья Женечка и Елизаветы Михайловны, для ула-женья разных хозяйственных неурядиц и пр. и пр. И так весь этот год сплошь. Спасает меня одно то, что ко мне очень хорошо (в самых разнообразных и прямо друг другу противоположных ча¬стях общества), хорошо относятся. На прошлой неделе мне даже (в первый раз в жизни) позвонил по телефону сам Ст<алин>, и вы не представляете себе, чтб это значит. Я даже Женечку этого не сказал, так легко поддается этот факт эксплоатации, даже поми¬мо воли заинтересованного, т. е. в такую линию искусственной легкости можно попасть, этого не скрыв2.
Огорчительнее всего, что мне никак не удается поработать серьезно. Я переводил грузинских поэтов, но это не работа, хотя эти поделки (одно д<ерьмо>!) меня и кормили. Когда книга, не¬полная и сданная наспех, выйдет из печати, пошлю ее вам, если это позволено. Но это будет не раньше осени3.
Крепко вас всех, дедушку, бабушку, Федю, сестер и племян¬ников целую и обнимаю. Летний адрес сообщу из деревни.
Странным образом, верхним чутьем жду у вас улучшений и разреженья семейной атмосферы. Это о тете вашей4.
Впервые: «Существованья ткань сквозная». — Автограф.
1 Были куплены пять путевок в писательский дом отдыха для себя, жены, детей и кузины Г. Г. Нейгауза Н. Ф. Блуменфельд, которая смотре¬ла за детьми.
2 Разговор со Сталиным датируется по письму № 699. Понимая неиз¬бежную «мифологизацию», которую приобретет известие об этом, Пас¬тернак не позволял себе разглашать его; первым, кому стало известно со¬держание разговора, были А. А. Ахматова и Н. Я. Мандельштам, записав¬шие последовательность вопросов и ответов (Н. Я. Мандельштам. «Вос¬поминания». М., «Книга», 1989; А. А. Ахматова. «Листки из дневника». Соч. в 2 т. М., «Художественная литература», т. 2,1990). Трехминутный раз¬говор, носивший характер скрытого допроса, послужил впоследствии пред¬метом многочисленных разноречивых версий и толкований.
3 Называя бранным словом свои первые переводы грузинских сти¬хов, Пастернак, в первую очередь, имеет в виду недавно появившиеся в журналах два стих, о Сталине поэтов Николо Мицишвили и Паоло Яшви¬ли, переводы которых были вызваны желанием поддержать друзей, кото¬рые подвергались критическим нападкам, перераставшим в политические обвинения. Сб. «Поэты Грузии» (Тифлис, Закгиз) и «Грузинские лирики» (М., «Советский писатель») вышли в 1935 г.
4 Высказывая робкие надежды на либерализацию в Германии, Пас¬тернак, подхватывает определение, данное отцом в письме к нему, и назы¬вает это «семейными» делами («о тете вашей»).
701. В. ГАПРИНДАШВИЛИ
2 июля 1934, Одоев
2. VII. 34
Дорогой Валериан Иванович! Обнимаю Вас уже из Одоева, куда мы с превеликим трудом добрались наконец вчера. Сегодня получил Ваше письмо. Бесконечно благодарю Вас за него. Горя¬чее спасибо и за то, что Вы не скрыли от меня Вашего недоумения относительно одной из первых строк Важа Пшавелы. Разумеется, это опечатка и меня удивляет, как я ее пропустил. Надо читать: Внимая из каждой строки1, а не «их», как Вы пишете, и если я дей¬ствительно недосмотрел, то тем настоятельнее прошу Вас внести это исправление в оба экземпляра. Наверное есть и еще какие-нибудь упущенные мною опечатки ремингтонистки. Хорошо, если бы Фолян прислал мне сюда одну из последних, до меня кем-ни¬будь хорошо выправленных, корректур. Здесь очень живописно, заведующие и руководители дома отдыха очень милые люди2, но, конечно, дом не может быть географическим исключением из об¬щей жизни страны, и таким образом не все тут налажено. Обни¬маю Вас. Всем привет.
Впервые. — Местонахождение автографа неизвестно. Печ. по копии Г. В. Бебутова, 1934 г.
1 Поэт и переводчик В. Гаприндашвили делал подстрочники поэмы Важа Пшвелы. Речь идет об издании поэмы «Змееед» в Гослитиздате (1935); ст. 9-12: «Внимая из каждой строки / О чьем-нибудь имени чтимом, / Покуривали старики, / Как облаком — скрытые дымом». В1946 г. эти стро¬ки были переписаны.
О своем беспокойстве по поводу опечаток Пастернак писал редак¬тору книги В. В. Гольцеву 5 июля 1934: «Представь, застало меня тут письмо от Гаприндашвили. Восторги там всякие и пр., но не в этом дело. А из одного недоуменья его я усмотрел, что ремингтон-то мой верно недоправлен, как я ни бдел над ним в ту Леонидзевскую ночь. Это на первой же странице Змеееда. Легко себе представить, что дальше мо¬жет открыться! Посему, когда будешь сюда собираться, обязательно зах¬вати с собой твой хотя бы экземпляр, я свой дома оставил, — прости за вечные просьбы. Или может быть корректура будет к тому времени?» (РГАЛИ, ф. 2530, on. 1, ед. хр. 102). (Леонидзевской ночью Пастернак называет спешную правку перевода перед отъездом Леонидзе в Тиф¬лис.)
2 Дом отдыха был расположен недалеко от города Одоева в быв¬шем имении Маневичей на реке Упе. Об этом же Пастернак писал Б. И. Корнееву: «Здесь очень хорошо. Места — Записок охотника. Ста¬рый дом с колоннами на горе над Упою, в запущенном яблоневом саду. В нем размещено до 60 человек отдыхающих» (26 июля 1934; РГАЛИ, ф. 2563, on. 1, ед. хр. 26). Пастернак сдружился с персоналом дома от-дыха, воспоминания о его пребывании до сих пор сохраняются среди жителей.
702. В. В. ГОЛЬЦЕВУ
16 июля 1934, Одоев
Дорогой Витя! Сердечное тебе спасибо за письмо. Горячо бла¬годарю тебя за деловую помощь. Ты говоришь, отдыхать, а мне приходится зарабатывать чертову уйму. Правда, тут нельзя не от¬дохнуть, потому что и круглый день работая, все же дышишь не московским воздухом, главное же, глазам даешь полный отдых1. Строчу дикую дрянь в прозе, не глядя, как и что, в скромной го¬товности так «Дрянью» и озаглавить, не до эстетики2, и, кажется, глохну на правое ухо, грипп у меня был в Москве, и ухо как мерт¬вое. А в общем тут совершенный рай и я б тут с удовольствием на зиму остался. Зина хотела приписать тебе, но я знаю существо ее просьбы: это — папиросы. Привези, пожалуйста, если тебе не труд¬но, боюсь сказать сколько, ну скажем коробок 10, дешевых, пред¬почтительно Дели, но можно и по 1 р. 50 к., их легко достать в ГОРТе, за это тебе будет превеликая благодарность, мне же руко-писных грузин не вези, не надо3.
Твой Б. Я.
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2530, on. 1, ед. хр. 102). Датируется по почтовому штемпелю на открытке.
10 жизни в Одоеве Пастернак писал Гольцеву 5 июля 1934: «Действи¬тельно, очень хорошо тут, и по-моему даже уход слишком хорош, распус¬каются люди, масла им подавай; а кругом как живут, это не их дело», — намекая на окружающий голод в деревнях (там же).
2 Работа над романом, началом которого была «Повесть» (1929).
3 Гольцев собирался приехать в Одоев, где жила его жена. «Дорога, правда, не из легких», — предупреждал его Пастернак в письме 5 июля (там же). ТОРТ— закрытый распределитель.
703. В. В. ГОЛЬЦЕВУ
24-26 июля 1934, Одоев
24. VII. 34 Дорогой Витя!
Сердечное тебе спасибо за письмо. Как хорошо и интересно ты пишешь! Знаешь ли ты это?
Судя по твоим словам, ты свыкся с уединеньем, и стал им спо¬койно пользоваться для работы. Но тут-то оно и наскучит тебе, утратив тяжесть (а не прелесть) новизны. И, я думаю, ты все-таки приедешь.
Затрудненья с помещеньем не должны останавливать тебя, если они повторятся и в августе. Мы с Зиной это устроим.
Я сделал большую глупость,
