до доклада Бухарина. Очень хочется, чтобы ты тоже поговорил на съезде. Ты удивительно умеешь го¬ворить по существу и затрагивать важнейшие вопросы — это просто необ¬ходимо, чтобы ты выступил» («Второе рождение». С. 440).

6 Наталья Феликсовна Блуменфельд.

7 Директор — И А. Рабков и зав. хозяйством Дома отдыха — Лидия Ивановна.

1934, Москва Дорогой Григорий Александрович!

Примите, пожалуйста, участие в подателе сего, юноше с Кав¬каза, О. Номикос1. Есть что-то в нем, что меня страшно подкупа¬ет. Мне бы очень хотелось ему помочь, и не знаю, как это сделать. Ему надо попасть в вуз, он Вам все это расскажет. Не откажите, пожалуйста, в совете ему и поддержке. Крепко жму Вашу руку.

Ваш Б. Пастернак

Впервые. — Автограф (собр. Д. Г. Санникова).

Пастернак был знаком с поэтом Г. А. Санниковым по кружку моло¬дых писателей, собиравшихся у Б. А. Пильняка. Вместе с Санниковым и Пильняком был составлен некролог «Памяти Андрея Белого», высокие характеристики роли Белого, данные в нем, для Санникова, как члена партии, послужили поводом политических обвинений.

1 Орест Александрович Номикос— поэт, родом из греческой семьи под Одессой, окончил горный институт, работал инженером на строительстве Рионской электростанции.

707. РОДИТЕЛЯМ

3 сентября 1934, Одоев

Одоевский дом отдыха. 3. IX. 34 Дорогие мои!

Давно не писал вам. В Москве от Стеллы узнал о ваших пере¬ездах и об обстоятельствах, их вызвавших. Я не знаю, где вы сей¬час, и пишу наудачу по Берлинскому адресу.

Я ездил в Москву на две недели на съезд писателей, о кото¬ром вы, верно, сами откуда-нибудь узнаете. Из газет, если не не¬посредственно, то от кого-нибудь из знакомых.

Очень устал за эти две недели, так как был выбран в президи¬ум съезда. Он происходил в Колонном зале, переполненном, как на концертах Никиша1, и протекал очень торжественно. В част¬ности, если бы вы были тут, вы порадовались бы за меня2.

Напишите мне поскорее, что вы и где сейчас. Я ничего о вас не знаю. Пишите прямо сюда в Одоев. Та ваша летняя открытка дошла без особенного запозданья. На всякий случай напоминаю адрес: г. Одоев, Моск. обл. бывшей Тульской губ. Дом отдыха № 3, писателей, — мне. Та же просьба и девочкам. Жоня, по слухам, в Цюрихе, но адреса ее я не знаю.

Я так занят был в Москве, что не имел возможности повидать Женёнка, так как для этого надо было съездить в Звенигород на дачу, т. е. освободить полдня. Стелла говорила мне об одном очень интересном Жонином письме, которое она мне хотела показать, но у меня не было времени зайти за ним на Волхонку.

Я остановился у Шуры, от которого уходил утром в 10 часов и возвращался от 4-х до 6-ти часов ночи, потому что к круглоднев-ным заседаньям присоединялись ночные фетированья друг друга в ресторанах.

Шура пугает меня своим аскетическим жизненным режимом. Ест он очень мало и не по бедности, а просто уж таков его домаш¬ний уклад. Ирина на Кавказе, а сам он собирался вскоре после моего отъезда уехать в Крым. Билет у него был куплен на 2-е, и, вероятно, он сегодня туда выезжает. Но, верно, и там он будет жить как йог, и вряд ли таким путем поправится. Я по нескольку раз звал его с собой в ресторан, доставал ему билеты на съезд, что было нелегко, а ему все некогда было. Сам-то он ни на что не жаловал¬ся, кончал проект и очень был занят.

В первые дни съезда видал Женю большую, приезжала с дачи, очень довольная тем, как прошло лето, здоровьем Женёнка и пр. и пр.

Если напишете мне сюда, то сейчас же, не откладывая. Хотя мы и предполагаем прожить тут еще весь сентябрь, но, может стать¬ся, что уедем и раньше, числа 20-го. — Крепко и без конца целую вас, девочек, Федю и деток. Сердечный привет от Зины.

Ваш Боря

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).

1 Имеются в виду концерты венгерского дирижера Артура Никита в Колонном зале Дворянского собрания, которые посещали Пастернаки в 1910-х гг.

2 В докладах Бухарина, Тихонова и выступлениях других делегатов звучали высокие оценки поэзии Пастернака. Он был выбран членом прав¬ления Союза писателей.

708. В. В. ГОЛЬЦЕВУ

8 сентября 1934, Одоев

8. IX. 34

Дорогой Витя, привет тебе и Юлии Сергеевне. Я Вас искал в Сухиничах1, Юлия Сергеевна, и порадовался за Вас, что Вы уехали, и был неприятно разочарован тем, что не нашел. Направлял вопро¬шающие взгляды на Ворошилова и Горького, писаных во весь рост на столбе у среднего столика в буфете, и от них узнал, что Вы на них заглядывались часами. Вы слишком много денег перевели Зине: из них надо было вычесть то, что я в городе задолжал Вите.

Дорогой Витя, если ты уже сослуживец Рябининой2 (привет, привет), то у меня к вам обоим просьба. Надо привлечь к работе по антологии Звягинцеву, Веру Клавдиевну. Сделай это ты, Витя, со ссылкой на мою рекомендацию, если это кому-нибудь понадо¬бится. Ты помнишь наш опыт с Корчагиным, — я думаю в этом случае нас ждут еще более приятные результаты. У ней хороший язык, масса вкуса и неплохая поэтическая сноровка человека с прирожденными способностями. Для начала ей можно было бы дать второпланные фигуры в группе, с переходом в дальнейшем на передние. Не беря никакого греха на душу (ни пред ней, ни перед тобой) я сегодня же пишу ей в обнадеживающем смысле с порученьем позвонить тебе на дом.

Ты страшная свинья, Витька, и ни капли меня не любишь. В каждом человеческом движеньи чудятся тебе подвохи, и в моих, в том числе. Ты думаешь, я не слышу, как ты критикуешь каждое слово моей просьбы, воображая, что я стараюсь тебе всучить ка¬кую-то бедную родственницу, и при этом забываешь, что интере¬сы антологии так же близки мне, как и тебе. Если бы это было не так, я бы не вставлял в разговор свиньи, помещенной сюда лишь для отрезвленья, чтобы ошарашить тебя чем-нибудь и тем вывес¬ти из твоей закоснелой подозрительности. Правда, не ты ее изоб¬ретал, и она у тебя ответ на неоднократно вкушаемую каждым из нас повседневную подлость, но не пересаливаешь ли ты при этом, и не лучше ли было бы ничем на нее не отвечать? — Так как 300 верст расстоянье небольшое, то у себя в Москве вы догадываетесь, наверное, какие золотые дни стоят тут в Одоеве. Только пусто в большом доме, пусто, тихо и грустно. Так же точно садились за стол, вероятно, в начале, до нашего приезда, но тогда это была тишина начинающегося лета, а теперь это недвижность и мало¬людье конца.

Привет Вам обоим от меня и от Зины. Пробудем здесь до ок¬тября, если не погонят.

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2530, on. 1, ед. хр. 102).

1 Сухиничи были местом пересадки с одного поезда на другой по пути в Одоев.

2 Александра Петровна Рябинина — редактор антологии грузинской поэзии.

709. С. Д. СПАССКОМУ

27 сентября 1934, Одоев

27/IX. 34

Дорогой Сергей Дмитриевич! Мне хочется успеть ответить Вам отсюда, из Одоевского дома отдыха. Здесь чудесно. После¬завтра мы уезжаем в Москву.

Ваше письмо получил я в день обратного выезда сюда со съез¬да, мне его передали, так как с Метростроем дело обстоит еще по¬хлеще, чем весной, и я останавливался у брата. Я не досидел до конца съезда и уехал после речи Стецкого, до заключительного слова Горького1.

Первые дни по приезде сюда я мечтал Вам ответить с про¬странностью, которая и мне была бы на пользу, потому что упоря¬дочила бы мои впечатления от съезда, но потом засел за работу, которая всегда идет хуже моих расчетов, и так вот прошел месяц.

Теперь вижу, что лучше на все эти темы поговорить при встрече (ведь Вы, наверное, в начале зимы в Москву соберетесь?), и не уве¬рен, не больше ли потребность в таком разговоре у меня, чем у Вас.

Дело в том, что хотя Вас насчет телефона и не обманули (был он весною, а не перед съездом) и отношенье ко мне на съезде было совершенной неожиданностью, но все это гораздо сложнее, чем может Вам представиться, а главное: по косвенности поводов, свя¬зывающих эти вещи со мной, — серее и непраздничней2.

И уже допустил я неправильность, начав под влияньем Ва¬шего письма с себя. Ведь ту же нескладицу, в гораздо большем зна-ченьи, для всех нас и для меня, представлял самый съезд, явленье во всех отношеньях незаурядное. Ведь более всего именно он по-разил меня и мог бы поразить Вас непосредственностью, с какою бросал из жара в холод, и сменял какую-нибудь радостную нео¬жиданность давно знакомым и все уничтожающим заключеньем.

Это был тот, уже привычный нам музыкальный строй, в ко¬тором к трем правильным звукам приписывают два фальшивых, но на этот и в этом ключе была исполнена целая симфония, и это было, конечно, ново.

Об этом и будет у нас с Вами разговор, я кое-что расскажу Вам, пока же поторопитесь расстаться с неправильными наблю-деньями насчет себя и ложными из них выводами.

Конструкция съезда была наполовину, чтобы не сказать це¬ликом, случайна, и ход этой лотереи не должен Вас огорчать. Вы знаете сами, как вы в этом отношении не одиноки. Это очень хо¬рошо, что Вы погрузились в глубину, ничего не оставив для по-верхности, и хорошо не только под знаком вечности, но и в самом насущном смысле. И, прежде всего: ничего не изменилось. В час¬тности, не случилось никаких перемен со мной. По-прежнему нам нет новой квартиры, и первую, освободившуюся в Нащокинском3, которую все лето обещали мне, захватил Жаров. Уезжая со съезда, я занимал деньги направо и налево, малыми дозами. Но это не для сравненья: если у Вас неудача с издательствами, надо будет найти способы этому помочь, и мы найдем их. Об этом напишите мне в Москву до личного свиданья, если это спешно.

Вы пишете, что были заняты собой и отстали от литератур¬ной общественности. Так как и я рад бы пристать, да никакой не знаю, то без огорченья прочел про Ваше отставанье.

Зато глухая обмолвка Ваша о каких-то личных трудностях по¬чти напугали меня, и простите за вмешательство и за то, что туг, на¬верное, я попаду пальцем в небо: если это что-нибудь семейное, объя¬вите эти трудности призраками, каковые они на самом деле и есть. И еще раз простите: Вы сами не мальчик, жили и лучше моего все это знаете. Но ведь все это потом так забывается, что каждый, у кого све¬жа память, вправе, пусть и ценой немыслимейшего конфуза, особен¬но в случае ошибки, напоминать об аде, который