босиком по разным углам, ее разыскал. Он ее уже знал, как оказалось. Я бы растянул пись¬мо, если бы привел его по этому поводу рассужденья. Он спросил меня, кого мне больше жаль, героя или его жену. Я ответил по со¬вести (так оно и есть), что — жену. Это его удивило. Он на стороне героя2. Но об этом в другой раз, когда вы сами прочтете. Хоро¬ший, как кажется, у меня сын, и большой друг растет. Радостно. И поправился он, окреп и пополнел.

Только надо его из его школы в какую-нибудь другую, луч¬шую перевести. Там (Патриаршие пруды и самые воровские, про-ститутские переулки Бронной) великовозрастные мальчишки со всех дворов форменные побоища устраивают с возвращающими¬ся школьниками — а он в вечерней группе, и ведь, только 11 лет ему, рано ему в таких свалках участвовать.

Про стального коня вы друг друга не поняли. Решил ты, вид¬но, по карточке, папа, что велосипед у него? Нет, это велосипед снимавшего его фотолюбителя, Жени большой знакомого, и от¬ношенье Женёнка к нему только аксессуарное.

Заканчивая свои реляции о мальчике, хочу похвалить Женю большую. Умница, молодчина, — справилась со всем, понимаешь ли меня? И она, и он. Молодцы. Но что это нам всем стоило в те годы! Во сколько больше, чем нормальная семья! И однако не в том ли разрешенье этой вечной проблемы, что для того, чтобы очистить воздух в семье и поднять ее на высоту истинного плато¬нического рыцарства, — под нее надо подвести вторую? Нет, я смеюсь и пишу глупости, но только никак не могу успокоиться, так по-хорошему, так блаженно я вчера разволновался!

Что за напасти на Лидка дорогого! Откуда это? Масла надо побольше есть. Вот теперь уже Зина (после Жени) мной не доволь¬на, что хожу я, как оборвыш, отрицаю уют и обстановку и пр. и пр., да зато я в вопросах питанья настаиваю на том, чтобы все, что есть тратить. Вы всерьез не решите, что у нас с 3<иной> споры, нет, я только о разности стилей говорю. А я знаю только одно: еду и работу. Больше ничего мне не надо.

А вы знаете, что с Шурой бедняжкой. Я и сам только вчера узнал. Подхватил какую-то экзему заразную, весь месяц с ней про¬мучился. В Крым уже привез ее. Весь отпуск на нет сошел. Ну, теперь поправляется — по телефону разговаривали. И у Ирины фурункулы не переводятся.

А зато Шурину квартиру для журналов снимать. И по одежде он против меня, — знатный иностранец. И Ирина. Есть надо по¬больше, а не полы натирать.

Много я вам хотел написать, но вдался в подробности, так ничего и не рассказал. Вы мне толком напишите, что с мамочкой.

И обстоятельно. И потом на прежних ли местах вы все? Значит переезды не состоялись?

Посылаю Змеееда, прочтите3. Пока это единственный, проб¬ный. Потом, если захотят сестры, каждой по экземпляру пришлю. Карточками моими поделитесь, надо бы три отпечатка4, но пока нету.

Обнимаю. 2>.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).

1 Поэма Важа Пшавелы «Змееед» (Тифлис, 1934).

2 Сюжет поэмы заключается в том, что ее герой Миндия, наделенный сверхъестественными способностями понимания сил природы, внезапно теряет их, срубив дерево на дрова, по настоянию своей жены.

3 Пастернак послал родителям «Змеееда» с дарственной надписью: «Папе и Маме от переводчика. Москва. 2. X. 34. Я всего не просматривал, правил при поверхностном передистываньи, что в глаза бросалось. Про¬шу прислать Жоничкины и Лидочкины стихи. Немецкие? Очень жцу» (там же. Кн. II. С. 106).

4 На обратной стороне фотографий Пастернак записал: «Кучер Ан¬тон, Зина со Стасиком и я. 1934. Замечательно колоритный мужик. На другой, групповой он рядом со мною. Все просил меня, чтобы я ему атте¬стат письменный выдал, а в конторе, верил, к нему печать Максим Горь¬кий приложит. Аттестат за отличную езду. И никак я не мог его разуве¬рить, что никакой такой печати ни в конторе, ни на свете нет. Ход мысли понятен: дом — писателей, значит, главный — М. Горький, а я — один из следующих. Начальник департамента». На другой, групповой фотографии: «Пятнадцать человек служащих (среди них кучер Антон по левую от меня руку). Повар — в ногах у Зины, заведующая (с которой мы в Москву еха¬ли) — по правую руку — ее дочка на коленях у одной из отдыхающих. Во¬семь человек «отдыхающих» <...>, Зина с младшим сыном — в белом во¬ротнике с галстуком и др. Очень милые служащие <...> Посылаю, чтобы вы вспомнили Россию, особенно в лице персонала, конечно. Снимал быв¬ший Одоевский учитель».

712. Р. Н. ЛОМОНОСОВОЙ

24 октября 1934, Москва

24. X. 34

Дорогая Раиса Николаевна! Я у Жени был: она Вам кое-что из книг посылает, какие могла достать. С Ваших слов она спроси¬ла меня, какую бумагу мне нужно, или вообще, что нужно мне1.

Вот что нужно мне, Раиса Николаевна: чтобы Вы простили меня. Эта вещь нужна мне до чрезвычайности, и для меня будет большим счастьем, если я получу ее.

Вы мне писали из Италии2, и вышло так, что я Вам даже не ответил. Предоставлялась возможность быть Вам хоть немножко полезным, это и задержало ответ, а потом его обессмыслило. Я ду¬мал послать Вам просимое о Пушкине3, но стал раскачиваться так же медленно, как во всех случаях моей жизни, а верил, что в этом деле будет исключенье. Безобразью этому имени нет, и его ничем не загладить.

Я знаю, что теперь уже поздно. Вы написали драматическую вещь, и она меня страшно интересует4. В матерьял ах по П<ушки-ну> Вы более не нуждаетесь. Но все же для очистки хотя бы сове¬сти, т. е. для того, чтобы в своих глазах вернуть себе право иногда обращаться к Вам, я просил на днях человека сведущего раздо¬быть мне новинок о Пушкине, и если он их достанет, Вы в непро¬должительном времени получите две-три книжки, если не для себя (за миновеньем надобности, или оттого что оказалось бы, что та¬кие Вы уже имеете) то для кого-нибудь из Ваших Лондонских зна-комых, читающих по-русски.

А до этого я пошлю Вам (на днях выйдут): 1) «Второе рожде¬нье» (я не помню, посылал ли я Вам его в первом издании в 1932-м году) и 2) Грузинского поэта Важа Пшавелу в моем пере¬воде. О нем несколько слов ниже, а пока — новая просьба (пер-вая, — чтобы Вы простили меня). Итак:

Ввиду того что мне очень хочется получить письмо от Вас, пожалуйста, ничего не пишите мне, пока не получите всего обе¬щанного. Мне так редко удается сделать задуманное, что боюсь, как бы и на этот раз дело не ограничилось добрым желаньем. Тре¬бующейся для этого палкою будет Ваше молчанье.

Вам наверное кажется, что все это очень бессовестно, но, честное слово, это не вполне верно.

А о Важа Пшавеле следующее. Имеется английский перевод Уордропа «Барсовой кожи» замечательного грузинского поэта Рус¬тавели (XII века)5. Следующим, вторым по силе, грузинские лите¬раторы считают автора, одну из поэм которого я перевел. Он почти что наш современник (умер в 1915 г.). Он уроженец Хевсуретии, высокогорной области Грузии, очень своеобразной и первобытной, где почти безвыездно прожил свою жизнь. Читали ли или слышали ли Вы что-нибудь о хевсурах? Спрашиваю потому, что сам узнал о них только в старости, до революции в широкой публике о них ни¬чего не было известно. Это, равно как и другая, высоко в горах за¬терявшаяся народность сванов (область Сванетия) — очень инте¬ресное племя. Есть легенда, будто это потомки крестоносцев, по¬павших на Кавказ и там остановленных на уровне и в понятьях Кре¬стовых походов дикостью и неприступностью места, т. е. почти пол¬ной оторванностью от остального мира и трудностью общенья с ним. В обычаях их христианство теснейшим образом переплелось с язычеством. При всем этом, как племя рыцарское и воинствен¬ное, они не раз играли роль в грузинской истории, в борьбе Грузии с персами и монголами, и пр. Важа Пшавела, разумеется, не был таким этнографическим экспонатом, это образованный самоучка, по некоторым известиям будто бы в свое время побывавший в Пе¬тербургском университете6. Я его перевел по подстрочникам.

Зимой выйдет целый сборник моих переводов из грузинских поэтов, там будут одни современники, среди них два моих друга и очень интересных поэта: Тициан Табидзе и Паоло Яшвили. Если Вам будет интересно, сборник пришлю7.

Что же касается меня, то я не выношу и слова «поэт» не гово¬ря уже о том парфюмерно-кондитерском и парикмахерском при¬вкусе, который в эту серую, строгую и до сумасшествия прозаи¬ческую область вносит ходячее пониманье, даже и в революцион¬ном государстве. Можно бы на это не обращать вниманья, но на людей уединяющихся смотрят как на преступников. Кроме того, тут был съезд писателей, на котором ко мне отнеслись так мило, что теперь эта верность себе (и только при этих условьях — време¬ни) кажется с моей стороны неблагодарностью.

Очень хочу написать роман, очень обыкновенный, главным образом затем, чтобы вписать в него несколько серых и бедных бытовых слов. Из тех, которых до сих пор не брала бумага. Я при¬нялся за него, но в городе работать почти невозможно: телефоны и пр. И затем наша квартира на Волхонке очень шумная, несколь¬ко семейств, не все стены в ее части, занимаемой мною, настоя¬щие, а есть и призрачные, превращающие, по звуку, мою рабочую комнату в проходную. Все это особенно ухудшилось за последний год, когда под нашим двухэтажным домом пролегла трасса метро¬политена, усложненная еще тем, что как раз под нашим участком строят одну из станций, и при том открытым способом. Дом и двор наш — горнило работ. Песок, грязь, стены расселись, опустились полы, черный ход обвалили, размножились крысы. Но работают превосходно, и такая отличная молодежь, я ведь это так близко наблюдаю! Кроме того, как это ни странно прозвучит, я люблю скверные для работы условья и пропал бы среди хороших.

Когда я переводил «Змеееда», я вспомнил, как мы в детстве Жуковского читали. И мне хотелось в переводе дать книжку, ко¬торая читалась бы легко и разом, и нравилась бы детям и стари¬кам. Поэтому я наперед знаю, что она Вам не понравится. Привет Вашей семье.

Ваш Б. П.

Впервые: «Минувшее», № 17. — Автограф (Russian Archive, Leeds ишуегеку).Отравлено в Лондон.

1 По просьбе Ломоносовой, Е. В. Пастернак послала ей два тома ро¬мана А Толстого «Петр Первый» и 1-й том писем Пушкина (1815—1825) под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского (М.-Л., 1926). В Москву соби¬рался приехать знакомый Ломоносовых морской инженер и писатель Г. Э. Меткалф и мог привезти нужную Пастернаку