«Бра¬тьев»1, — непомерный по полноте подведенья и полноте погаше¬ны! расчет по целому ряду серьезнейших наших долгов, и громад¬ный вклад в нашу тематическую культуру; глотали «Братьев» кру-
* блюда (фр.).
» «Колониальные истории: Немцы в Западной Африке» (нем.).
*** Пропуски в тексте на месте вырезанной марки. 254
гом, в моем экземпляре и других, благоприобретенных и библио¬течных; разволновывались и мирились, благодаря Вам, со всем тем, что им должно казаться чепухой, старики, бывшие помещи¬ки и генералы (Вы улыбаетесь, думая, что эта фраза из печатного воззванья, но нет, — это живая обстановка айвового и орехового сада, — наши соседи и хозяева); «допускали» женственно лири¬ческого интеллигента, интеллигента вообще — обычно не прием¬лющие его красные девицы, племянницы и дочери вышеназван¬ных; захлебывался, в лице всех временных обитателей и обита-тельниц (и если бы Вы видели одну из них!), весь олеандровый участок; главное же впереди, и вот оно: каждое сотое слово этого молчаливого, подвижного и полного незнакомых встреч и разми¬нок, частью — путевого, лета были «Братья».
Разговоры эти подхватывались и поддерживались, когда го¬ворившие нравились, и только невольно подслушивались, когда они не располагали к сближенью: на вокзале в Новороссийске, на палубе «Кречета» на переходе от Сочи, еще где-то раз, не помню где, может быть на Голодном шоссе близ Туапсе. И все они были радостны и лестны для Вас. Так вот: что я могу еще сказать?
Я распишусь и обниму Вас. И я только не свел периода. Воз¬мутительно, хотел сказать я, что все это делалось на моих глазах, и в той части, которой я был свидетелем, Вам неизвестно. Было множество замечаний за чтеньем, гофрирующих радость подроб¬ностями, пестрящих ее деталью. Но я их позабыл, да и совсем не нужно это. Явился страх (так близок мне Ваш мир2), что Вы запо¬дозрите меня в подражаньи Вам, когда прочтете автобиографи¬ческие заметки, наполовину уже написанные для «Звезды»3, так поразительно временами однотипен этот матерьяал: Германия, музыка, композиторская выучка, история поколенья. Но будь что будет.
Любящий Вас Б. Я.
И Вы ввели чудесное точное слово для тишины: неопыт¬ность. О, как его подхватят! И оно пропало для меня. Я Вас люблю и ревную.
Отсылаю не перечитывая, идут на почту, стояли над душой, оттого и скомкано.
Впервые: журн. «Волга», 1990, № 2. — Автограф (собр. Н. К. Фединой).
1 Сохранилась записка Пастернака с благодарностью за присланный роман «Братья» (Л., 1928): «14.VI.28. Дорогой Константин Александрович! Только что получил «Братьев». Горячо благодарю Вас за посылку. Улажу все дела, вырвусь на Кавказ, и наперед знаю, как буду поздравлять Вас. Еще раз спасибо за доставленную радость. Преданный Вам Б. Пастернак» (там же. С. 171).
2 Слова Пастернака о близости ему «мира» Федина смутили адресата, отмечены на полях и были ему непонятны. «…Вы пишете о нашем «сход¬стве» и ничего не говорите о «различии»», — возражал ему Федин (там же. С. 172).
3 Первая часть «Охранной грамоты» была опубликована в «Звезде» (1929, № 9).
455. О. Э. МАНДЕЛЬШТАМУ
24 сентября 1928, Москва
24/IX/28
Дорогой Осип Эмилиевич!
Вчера достал Вашу книгу1. Какой Вы счастливый, как можете гордиться соименничеством с автором2: ничего равного или по¬добного ей не знаю!
Все эти стихи, кроме разве рассвета с чернецами в сенцах3, — знал, но и без того они росли и вырастали при каждом новом чте-ньи, а тут — перечитка капитальная, с ведома автора и при беглом его участии, и что это за устыжающее наслажденье!
А я закорпелся над переделкою первых своих книг (Близнеца и Барьеров), их можно переиздать, но переиздавать в прежнем виде нет никакой возможности, так это все небезусловно, так рассчи¬тано на общий поток времени (тех лет), на его симпатический под¬хват, на его подгон и призвук! С ужасом вижу, что там, кроме го-лого, и часто оголенного до бессмыслицы движения темы, — ни¬чего нет. Это — полная противоположность Вашей абсолютной, переменами улицы не колеблемой высоте и содержательности. И так как былое варварское их движенье, по уходе времени, отвра¬щает своей бедностью, превращенной в холостую претензию (чего в них не было), то я эти смешные двигатели разбираю до последней гайки, а потом, отчаиваясь в осмысленности работы, собираю в непритязательный ворох почти недвижущихся, идиотских, хресто¬матийно-институтских документации. Летом кое-кому показывал, люди в ужасе от моих переделок. Я понимаю их и чувствую почти им в тон. И однако ничего не могу поделать и продолжаю начатое. В этом есть что-то роковое. Может быть, я развенчиваю себя и отсюда такое упоенное, ничего не слышащее упрямство.
Теперь нашел человека, который бы мог это сделать без труда и не тратя времени. Это Вы4. С каким правом Вы могли бы судить и осудить меня! И как легко это бы принято было и сказалось! Туг весь вопрос в праве. Но я коснулся одного из таких житейских мотков, путаница которых ясна лишь на месте, и которой ни в каких письмах не описать. И вряд ли Вы меня поймете. А тогда и все это приплетанье себя самого к восхищенью Вами должно бу¬дет показаться досадным придатком неотесанности. А я совсем не о том! Ах, что за книга!
Скоро ли Вы приедете и зайдете ко мне? Сердечный привет Надежде Яковлевне5.
Любящий Вас Б. П.
Не смотрите на это, как на письмо. Я и не рассчитывал гово¬рить о книге. Совершенство ее и полновесность — изумительны, и эти строки — одно лишь восклицанье восторга и смущенья. Вот и все Еще раз весь Ваш Б. П.
Впервые: «Вопросы литературы», 1972, № 9. — Автограф.
1 Осип Мандельштам. Стихотворения. М.-Л., 1928. Вскоре Мандель¬штам подарил Пастернаку свою книгу с надписью: «Дорогому Борису Ле¬онидовичу с крепкой дружбой, удивленьем и гордостью за него. О. Ман¬дельштам. 25 окт. 1928».
2 Пастернак оспаривает самоуничижение Мандельштама, сказавше¬еся в словах: «О, как противен мне какой-то соименник, / То был не я, то был другой…» из стих. «Нет, никогда, ничей я не был современник…» (1924).
3 Имеется в виду стих. «Сегодня ночью, не солгу…» (1925).
4 Эти слова не парадокс и не шутка, они передают сопоставление ран¬них стихов с новыми их переработками. В письме В. С. Познеру Пастер¬нак так характеризовал новую книгу: «Книга переделана с верой в читате¬ля, она запросто беседует с ним <...> В ней господствует добрый акмеис¬тический лад» (Собр. соч. Т. 5. С. 282-283).
5 Н. Я. Мандельштам.
456. М. И. ЦВЕТАЕВОЙ
7 октября 1928, Москва
Дорогая Марина! Никогда так благодарно не удивлялся тебе, как на этих днях. На письмо хотел ответить телеграммой, и жаль, что этого не сделал. Если, чтб превзошло мои надежды, ты мне простила эти три необъясненные месяца, не ищи им пока еще объясненья. С твоей помощью я это сделаю, но не сегодня. Ниче¬го так не хочу, как скорейшего твоего выздоровленья. Вскользь сообщенные планы предупреждают мои собственные. Тянусь к тому же, но держат незаконченные вещи в разноотдаленных от окончанья долях. Если найду путь и согласятся, хочу и могу при¬слать немного денег. — Но перерыв в переписке (такой вот — с тобой и абсолютный — с родными и друзьями) пока неизбежен. Не могу, не в силах и не вправе забегать вперед, почему он и к чему, но, — в границах человеческой подверженности самообма¬ну — допущен в наилучших чаяньях, в счастливейшей, чем когда, преданности тебе и верности всему, чем я когда-либо кого мог привлечь и сделать другом. Книга? Передал ли ее А<нтокольс-кий>? О, разумеется1. Без ее боя, без ее сгустков, без ее сосредото¬ченной силы, то, что наползло, осело, приурочилось и вздумало объявить себя гранью (для воли, выбора и полаганий) потребова¬ло бы вероятно больше пристальности и напряженности с моей стороны, чем это случилось. Именно о ней не хочу сейчас гово-рить, и если уж это себе по отношенью к ней позволил, то уже ни с кем ни о чем. Изумительные стихи, более счастливые, чем мы с тобою. Если бы нас уже не было, и нам больше ничего не остава¬лось, первый разговор был бы о ней. Или если бы у нас было пра¬во на долгий отдых, с путешествиями, с обеспеченною оглядкой. Ради Бога не думай, что я что-нибудь преувеличиваю или умни¬чая, паразитирую на какой-нибудь из былых «бездн». Без всяких потусторонностей: в нашем положеньи (исторически) нам надо еще пожить и поработать. Вдруг я зачувствовал это элементарно, здорово и сверхсловесно. Страшно этого хочу. Дай мне доубрать твою же собственную елку*, хотя бы это длилось и целый год, ведь не в потемках же тебе ждать, а только жить своим и не думать. Буду писать тебе, а ты не отвечай. Поцелуй С. Я., а он пусть — Д<мит-рия> П<етровича> и П<етра> П<етровича>.
Как удивительно, что ты меня не прокляла! Я шел на этот Цветаевский исход, на этот удар с самонадеянностью, которой ты не должна оскорбляться: с надеждой на то, что это будет не окон¬чательно. Что я что-то заслужу и все начнется вновь и еще лучше! То же, что ты написала мне, — лучше всего.
* Это не так притязательно, как ты может быть заподоз¬рила: я не о себе, конечно, и не прямо о тебе, а о том, что у нас общего и самого невыясненного, самого ус-кользающего, и, как пока еще правы враги: — преврат¬ного в смысле судьбы и пути. (Прим. Б. Пастернака.)
Впервые: Цветаева. Пастернак. Письма 1922—1936. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 169). Датируется по почтовому штемпелю.
1 Антокольский привез книгу Цветаевой «После России» (см. пись¬мо №445).
457. А. БЕЛОМУ
30-31 октября 1928, Москва Дорогой Борис Николаевич!
Вчера мне звонил П<етр> Н<иканорович>, и я с нетерпень¬ем жду субботнего вечера1. Но вчера же весь день до его звонка я собирался написать Вам, потому что мне, по счастью, подвернул¬ся случай осмыслить мое непоправимо запоздалое обращенье к Вам, без чего оно не только лишено смысла, но без чего может быть у меня нет уже на него и права. Свое письмо я бы начал с просьбы простить мне этот неслыханный, ни с чем не сравнимый и все же никак не извинимый позор: целый месяц я живу с Вашим письмом2 на руках и в душе, присвоив себе незаслуженную ласку и прямой писательский подарок, которые в нем заключаются, и ни разу, ни минутою не возвысился над той рядовой, повседневной нищетой, из обстановки которой отвечать Вам было, разумеется, немыслимо. Как всегда, случилось это оттого, что я не ответил в первый же момент, потому что этот-то миг достаточно приподнял меня, и заговори я тут же, я бы хоть в отдаленном отражении дал Вам понятие о той
