А. Садов¬ским Пастернак и Локс были знакомы со времени их общего участия в группе «Лирика» в 1909-1912 гг.
2 Ср.: «Часть фабулы в романе, приходящуюся на военные годы и ре¬волюцию, я отдал прозе, потому что характеристики и формулировки, в этой части всего более обязательные и разумеющиеся, стиху не под силу» (Анкета «Писатели о себе», 1929; т. V наст. собр.).
471. П. Н. МЕДВЕДЕВУ
30 января 1929, Москва
30.1. 29
Мне кажется, Вы в обиде на меня, и это очень грустно. Если повод подан моим прошлым письмом1, то что же сказать о моем позавчерашнем, которого Вы не могли еще получить, и деловой тон которого крайностью обстоятельств доведен до крайности?2 Опа¬саясь впечатления, которое оно на Вас произведет, я искренне и безо всякого сердца прошу Вас с ним никак не считаться, точно его не было, и вопросов, в нем изложенных, нет. За вычетом той гонки, которую я Вам изобразил без преувеличенья, у меня сейчас ничего, кроме такого вот дела, не остается и долго не будет. И если это Вам показалось неприличным, то я рискую попасть в такое же положе¬нье. А это пугает меня, потому что я предпочел бы, чтобы Вы вовсе не знали меня, нежели, зная, сомневались в мере моего естествен¬ного (все же я кое-что читаю) уваженья к Вам, в какие бы нестер¬пимые тиски не были зажаты временем его знаки или выраженья.
В свете Вашего невысказанного толкованья мое последнее письмо становится исключительно неловким и излишним, и я сты¬жусь его отсылки. Прошу Вас целиком его похерить и не обсуж¬дать. Крепко жму Вашу руку и еще раз благодарю за книгу. Не сер¬дитесь хоть теперь на меня, я постарался загладить все, что мог, и быть может больше даже того, что могу в моем настоящем поло¬жены!3.
Ваш Б. Пастернак
Впервые. — Автограф (РНБ, ф. 474, on. II, ед. хр. 7).
1 См. письмо № 467.
2 Письмо № 470.
3 Вычеркнуто : «в моем переплете».
472. А. О. и О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
8 февраля 1929 Москва
8/П. 29
Дорогие тетя Ася и Олюшка!
Я знаю, я знаю, что обе вы на меня наверное сердитесь, и что у вас неизбежно превратные представления о моем житье-бытье и о причинах моего молчанья. Но все это побоку, а вы поскорее ус¬покойте меня насчет того, как вы справляетесь с этими дьявольс¬кими холодами, и вволю ли у вас хлеба, и легко ли вы достаете его. Ах, такие иногда прокатываются слухи!1 Скорей открыточкой «от¬пишите» мне, что вы делаете в эти страшные, сорокаградусные по Цельсию, фантасмагорические морозы, — ведь водки вы не пье¬те! Так как же тогда вы спасаетесь?
Я знаю, что вы сейчас подумаете. О нет, нет. — Пишу вам в иззябшем, несогретом еще состояньи, и взволнованный мой тон объясняется тем, что, во-первых, запущенные, на полгода (а что было в те полгода, я вам писал) запоздалые мои работы me tiennent en haleine et encore un pareil mois de plus me rendra fou*; во-вторых, потому что я сейчас из сторонних источников узнал тревожно вздорные какие-то вещи о Ленинграде; в-третьих же, наконец по¬тому, что я верю, что это известия вздорные (из Парижа), и с не¬терпением буду ждать от вас подтверждены!. И третья эта причи¬на разумеется важнейшая, если не единственная, — моего волне¬нья: если бы я не верил, что все в порядке, я понятно, был бы не взволнован, а удручен или убит.
А у меня вот что. У меня бюджет и заработок так разошлись, что я во все тяжкие пустился в долги и авансы и сейчас, например,
* душат меня, и еще один такой месяц сведет меня с ума
поедаю сентябрьские мои посулы и предположенья. Можете себе представить, какая у меня гонка и какое, по ней, настроенье, и какой досуг! Разумеется, я не «вдохновляюсь» сплошь по 16 часов в сутки. Но сколько надо и приходится читать!2 К тому же мне обя¬зательно хочется освежить в памяти языки, порядком позабытые3. Вот день и оказывается расписанным, не считая часов, уходящих на наш адский, полусумасшедший дом с его дырами, многолюдь¬ем и непоправимым неуменьем людей делать что-либо по-насто¬ящему, сверх механизации, остановившейся на каком-нибудь бы¬товом стандарте: на удовлетворительном, скажем заработке, улич¬ной температуре не ниже — 10 или 15° и т. д. и т. д. О, если бы вы знали!
Крепко обнимаю вас и целую, жду открытки и наперед со¬знаюсь: свиньей буду, свиньей не смогу не быть до самого может быть 1930 г.
Любящий вас Боря
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 Кампания сплошной коллективизации в деревне обернулась жес¬токим голодом по всей стране. Получив письмо, О. М. Фрейденберг за¬писала в дневнике: «Как горько я расхохоталась, когда читала февраль¬ское письмо Бори. Подумаешь «морозы, хлеб» — волновали его. Курси¬вом душевным запросил: вволю ли у нас хлеба — хлеба! А наука, а бед¬ствия, а все наши муки, на это он не откликался. Хлеб его волновал!» (там же. С. 126).
2 Для работы над «Повестью» Пастернак погрузился в чтение книг о мировой и гражданской войнах и революции.
3 В надежде на близкую поездку за границу Пастернак брал уроки французского языка.
473. П. Н. МЕДВЕДЕВУ
11 февраля 1929, Москва
11-11-29
Не знаю, как и благодарить Вас за Вашу сердечность. Письмо Ваше доставило мне большую радость, — все оказалось недоразу¬меньем. Своими теплыми строками Вы меня вывели из нестерпи¬мо неловкого положенья, когда помимо воли я оказался без вины перед Вами виноват, и, — правда, так себя почувствовал. А теперь еще и договор, с тиражною подробностью (в три тысячи1), в чем теперь, после всего происшедшего, не могу не видеть удовлетво¬ренного каприза. Вы меня вконец переконфузили.
Но о прозе все же, пожалуйста, погодите говорить. А то что получится, если по нескольким договорам, заключенным с такой поспешностью, пойдут регулярные проволочки по пункту 3-ему?2 Ведь это приобретет характер системы. Я уже писал Вам о взаим¬ной зависимости работ, связанных с подготовкой «Спекторско-го», прозы и собранья. Из этого плана мне не выскочить. Пока разговор об одном контракте, 3-й пункт меня не пугает. Минуя Вас, чтобы не создавать Вам лишних затруднений, я предполагаю в апреле, т. е. по истеченьи льготного месяца, в официальной фор¬ме походатайствовать об отсрочке, каковая именно тогда потре¬буется; тогда и видней будет, какой надо будет просить. Конечно мне будет неприятно, если в удовлетвореньи просьбы мне отка¬жут, но и в таком случае я ни дела, ни, косвенным образом, Вас не подведу, и предложу какому-нибудь другому издательству возвра¬тить Ленгизу аванс в выкуп переуступаемой книги. Простите еще раз, что опять вот все дела да дела. Но дайте мне дописать повесть, и Вы увидите, как все это я восполню и исправлю! Еще раз, и не один — сердечное спасибо за все. Ваш Б. П.
Впервые. — Автограф (РНБ, ф. 474, on. II, ед. хр. 7).
1В письме 20 янв. 1929 Пастернак просил Медведева «понизить ти¬раж с 4-х тысяч до трех», чтобы не перекрывать возможности издать пол¬ное собрание стихотворений.
2 Пункт 3-й предполагал издание и сроки сдачи «Повести».
474. Я. 3. ЧЕРНЯКУ
17 февраля 1929, Москва
Воскресенье 17-го II Дорогой Яша!
Ну и везет же Вам! Бедные вы и в особенности Елизавета Бо¬рисовна, какое все время сплошь беспокойство и морока! Просто не сказать, как Вас жалко1. Не хотел надоедать Вам вчера вечером, а сегодня весь день отвечают, что телефон у Вас выключен. Но Вы ничего не потеряли, поохал бы и только и ничем Вам не помог. Зная приблизительно предшествующие обстоятельства, легко себе представляю, как у Вас вероятно и с деньгами, и сейчас ничего не могу предложить, но через неделю или две жду аванса из Ленгиза и тогда обязательно Вам навяжусь. И чтобы меня окончательно уничтожить, Вы в числе всех этих печальных новостей еще сооб¬щаете о книгах. Ах как все сошлось! Понятно я в конец присты¬жен. Было бы неискренней демонстрацией, если бы я сказал, что и не хочу о них думать, но, разумеется, и не до того теперь. Когда случится, позвоните мне, выйду к Вам за ними навстречу. Говорят, они за форточкой, и что им там, правда, сделается. Пусть провет¬риваются, ведь не улетят. А главное не то, известите о ходе болез¬ни, потому что первое, о чем я Женю спросил, так это о привив¬ках, в надежде, что это во всяком случае было во благо, узнал же от нее, что напротив, деток это ослабило и Вас беспокоит. Не знаю просто, что сказать Вам и чего пожелать Е. Б., и в полной этой беспомощности с Вами прощаюсь. Ваш Б. П.
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2208. Новое поступление). 1 Болезни детей.
475. П. Н. МЕДВЕДЕВУ
23 февраля 1929, Москва Дорогой Павел Николаевич!
Только что получил повестку о денежном переводе, и так как за этой быстрой помощью вижу Вашу добрую руку, то и спешу от души Вас поблагодарить. Иногда на теперешнюю свою работу смотрю как на постепенно выписывающуюся оправдательную от-читку перед двумя-тремя друзьями (и Вами в том числе), перед которыми глубоко виноват. Вы простите, что я неловкость поло¬женья, в котором сам нахожусь, то и дело сам подчеркиваю бес¬престанным поминаньем о книге. Но так лучше, хотя и в обнаже¬нии своего собственного стыда мало такта. Но как все сбежалось! Теперь два месяца можно будет спокойно работать, и надо торо¬питься, чтобы время не прошло без пользы. Как уже сказал, уте¬шаюсь мыслью, что первый ремингтонный оттиск беды моей мож¬но будет послать потом в виде оправданья — и Вы думаете — Вам? Нет, искреннейшим образом и без всякой задней мысли, — вот о чем я мечтаю. Я возьму с Вас слово, что Вы на нее и не взглянете, а от Вас она поступит к кому-нибудь близкому Вам и более сво¬бодному человеку1 и, может быть, такому, ради досуга которого Вы поступились своим. И моего условья не изменит то обстоя¬тельство, что к тому времени я, наверное, Вам напишу о книге, потому что следующая моя работа (Охранная грамота) — частью об искусстве, и при переходе к ней мне вдвойне будет интересно и важно за одно из долгих лишений себя вознаградить.
Туг в письме есть налет пока неоформленной, но самой не¬поддельной сердечности, и, если рука мне не изменяет, Вы ее уло¬вите. Так она потом оформится и сложится и найдет по себе на¬значенье, вот что я хотел сказать. Ваш Б. П.
Впервые: ЛН. Т. 93. — Автограф (РНБ, ф. 474, on. II, ед. хр. 7). Дати¬руется по почтовому штемпелю.
1 По-видимому, Пастернак рассчитывал на
