эту странность, настолько мне свойственную, что я ее не стыжусь, без объясне¬ния. Это случается со мной тем легче, чем прочнее мой восторг, чем пожизненнее признательность.
Еще раз от души поздравляю Вас. Не ищу и не надеюсь что-нибудь прибавить к тем выражениям благодарности, которые Вы услышали в дни Вашего торжества. Такие чувства особенно хоро¬ши тем, что всех охватывают с равною силой, и если бы я был уве¬рен, что мне дадут потонуть в них без следа, мне не пришлось бы притязать на Ваше внимание. Затем простите, это конечно не то, что Вам следовало написать. Ведь на эту кровную тему всегда при¬ходится говорить сдерживаясь, из страха показаться смешным или впасть в фамильярность.
Как истинной исключительности, связанной ревнивейшими нитями с жизнью и привыкшей с детства переоценивать себя про¬шлым, недооценивая в настоящем, я было пожелал Вам скорей¬шего наступления поры, когда это проходит и жизнь уже без рас¬травы лежит перед нами во все лицо, навсегда неотменимая и в перемене не нуждающаяся. Потом я предположил, что это уже для Вас наступило и, может быть, как раз в эти дни, и тогда Вам боль¬ше нечего пожелать. Потом я увидал, что ничего этого, по глупос¬ти тона, писать нельзя, и разорвал четвертушку пополам, чтобы этого больше не упоминать на чистой странице и вот, снова упо¬мянул.
Ваш Б. Пастернак
Впервые: ЛН. Т. 93. — Машин, копия (РГАЛИ, ф. 2238, on. 1, ед. хр. 44). Письмо написано к юбилейному вечеру в честь 30-летия науч¬но-художественной деятельности известной собирательницы и исполни¬тельницы северного фольклора О. Э. Озаровской.
1 Юбилейный комитет, в который входил П. Н. Зайцев, приславший Пастернаку приглашение на вечер.
2 Марья Дмитриевна Кривополенова — сказительница из Пинежско-го уезда Архангельской губернии, в 1915 г. приезжала в Москву, выступала на вечерах, которые устраивала Озаровская. Былины Кривополеновой собраны в книге Озаровской «Бабушкины старины» (М., 1916).
480. РОДИТЕЛЯМ
5—6марта 1929, Москва
5. III. 29
Дорогие, дорогие мои!
Поздравляю вас с днем, в который сильнее чем когда хочется и надо присутствовать, пишу вам и не вижу вас в этот день (и радуюсь? и вы мне поверите?). Ах, молодцы, молодцы! Папа в сегодняшней поздравительной открытке дорит мне еще 10 лет (моей) жизни, больше вдвое того, на что я рассчитываю. Ах как убийственно давно мы не видались, и как надо бы о многом пере¬говорить! И конечно это придет; как могу, к тому и веду. Если бы я только в себе был хотя бы вполовину того, что в вас, уверен!
Неожиданный отдых. В квартире у соседей заболела девочка корью. Вчера мигом Женя увезла Женичку к своим родным. Уже и вчера была сорвана работа, а сегодня и более того. Перед тем вдруг напомнили, что я четыре года живу без охранной грамоты, 2У2 года как исключен из профсоюза за невзнос платы, и что во¬обще у меня ни одного живого, непросроченного документа не имеется. Вот и воспользовался передрягой. Ходил по учреждень¬ям, прекрасный весенний день, ни о чем можно не думать, а заяв¬ленья писать — это ли не наслажденье, разом набело, коротко, и с прямою целью, с предрешенным действием! Вы, надеюсь, пони¬маете, что я не иронизирую и нисколько не шучу, а говорю чис¬тейшую правду. Потом поехал заимообразно кровь свою отдавать в Мечниковский институт Женичке на противокоревую привив¬ку. ТУг же вспомнил, как в 1903 г. болели мы корью (или раньше?), и папа в Париже был (нет, вру, ведь это, кажется, было до Жонич-ки?1) — ну словом, Браз ходил мамочку навещать, и верно, к ручке, по-петербургски, прикладывался, а я уже наверное тогда книжки читал, сердцещемящие и с завязками, и как же я тогда его к духу семьи ревновал и ненавидел! Короче говоря, неоформленно, я ждал похищенья и что все в семье к черту пойдет, и это бывало в полдни, и у нас был жар, — одним словом, это все под самый сон рисова¬лось, как летнее отравленье в Гамлете. Иногда теперь я пользуюсь этим воспоминаньем. Оно прекрасно, в бредовой форме выражает весь дикий, атавистический деспотизм, свойственный вообще се¬мье. Теперь, вспоминая ту молодую женщину, я скорее жалею, что она ничего не позволила себе в жизни, и мне только страшна и отвратительна тираническая аксиома, владевшая ребенком.
Пишу вам забинтованною рукой (после института), что не так-то удобно. Пока я в пиджаке и с галстуком, моя рассеянная манера выражаться, производит впечатленье живой особенности, если даже не причуды. Но стоит мне разоблачиться, как та же черта действует совсем по-другому. На всех призывных комиссиях мне предлагали вопрос, грамотен ли я, — в голом виде весь лоск двенадцати школь¬ных лет слетал без следа. Даже и сегодня, хотя я только снял пид¬жак и заголил руку, повторилось то же самое, фельдшерица, спра-вясь по листу, не поверила моему родству с самим собою.
Я сказал, что нынешний день показался мне днем отдыха. Разумеется, этого нельзя сказать о Жене, которую эти хлопоты и перемещенья очень измотают. Не умеет она за собой следить и очень всегда, чуть что, сдает.
Бабушке деньги высылаю, т. е. завтра, когда письмо ото¬шлю, вложу в конверт и квитанцию, так что это будет свершив¬шимся фактом. Еще раз благодарю за заботу и возможность об¬мена. Кстати, я забыл счет, т. е. потерял листок, где это отмече¬но, и при случае назовите в марках, сколько получается по при¬соединены! этого, мартовского платежа. И, если можно и нуж¬но, давайте еще порученья. Простите за скучное письмо, кото¬рое придет в день двойного торжества: маминого рожденья и 40-летья2.
Итак мне теперь столько лет, сколько было папе в 1902 г. Как он тогда был молод, и с каким аппетитом и правом на аппетит смотрел вперед. А я думаю о вещах, которые бы мне успеть сде¬лать в год или в два, чтобы потом можно было спокойно быть гото-вым к смерти. Это не только не слова, а даже источник некоторой заемной радости и для этого времени.
Крепко вас целую. Ваш Б.
6. III. 29. Дорогие мои! Начал вам писать и, видимо, никак не отвязаться. Если вы получите от меня короткую записочку при подношеньи3, то знайте, что произошло вот что. Все это делалось настолько наспех, что и предметы не те, что я хотел, главное же, как только я все отправил, то вспомнил, что не подписался за Женю и Женичку, как хотел, и как это было нужно. Ради Бога, исправьте эту ошибку, и не моей, так вашими руками припишите их, прошу вас, и не обойдите при ответе4.
Но вообще отвечать не надо, и в извещеньи нуждаюсь только по 2-м пунктам. Дошли ли письма Rilke и какова сумма, которая получается по присоединеньи вложенной квитанции. И только первое меня волнует. Еще раз вас и Федю и девочек поздравляю.
Ваше сорокалетье почти совпадает с тридцатилетьем первого письма5.
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Л. О. Пастернак участвовал в Париже в 1900 г. во Всемирной выс¬тавке, где был удостоен большой серебряной медали за серию иллюстра¬ций к «Воскресению» Л. Толстого (Толстовский музей) и картину «Перед экзаменами» (Музей д’Орсе).
2 Р. И. Пастернак родилась 26 февр. 1867 г.; свадьба родителей состо¬ялась 14 февр. 1889 г. (ст. стиль).
3 Отъезд в Берлин писателя Овадия Герцевича Савича позволил Пас¬тернаку послать с ним подарки и просить купить цветы родителям. Благо¬даря сына, Л. О. Пастернак писал 11 марта 1929: «Я догадался, через кого ты это устроил — через Козинцеву-Эренбург? Это предположение осно¬вано на полученном от нее приглашении на ее выставку картин…». «Вы совершенно напрасно придаете такое значенье подарку. И Люб<овь> Мих<айловна> тут не при чем. Я просил об этом Савича, Овадия Герцеви-ча», — отвечал Б. Пастернак 16 марта 1929 (там же. Кн. I. С. 218).
4 Сохранилась записочка, сопровождавшая посылку: «Крепко вас обоих обнимаю и целую без конца и счета. Боря*. Рукою Лидии дописано: «Женя и Женёнок» (там же. Кн. I. С. 21).
5 Одновременно заказным письмом по почте были посланы автогра¬фы писем Рильке. Первое письмо Рильке Л. О. Пастернаку датируется 20 апр. 1899, что создавало дополнительный юбилей: 30 лет знакомства Рильке и Л. Пастернака.
481. А. А. АХМАТОВОЙ
6 марта 1929, Москва
6. III. 29
Дорогая Анна Андреевна!
Мне кажется, я подберу слова, Похожие на Вашу первозданность, И если не означу существа, То все равно с ошибкой не расстанусь.
Я слышу мокрых кровель говорок, Колоколов безмолвные эклоги. Какой-то город, явный с первых строк, Растет и узнается в каждом слоге.
Волнует даль, но за город нельзя. Пока внизу гуляют краснобаи, Глаза шитьем за лампою слезя, Горит заря, спины не разгибая.
С недавних пор в стекле оконных рам Тоскует воздух в складках предрассветных. С недавних пор по долгим вечерам Его кроят по выкройкам газетным.
В воде каналов, как пустой орех, Ныряет ветер и колышет веки Заполуночничавшейся за всех И счет часам забывшей белошвейки.
Мерцают, заостряясь, острова. Метя песок, клубится малокровье, И хмурит брови странная Нева, Срываясь 3d мост в роды и здоровье.
Всех градусов грунты рождает взор: Что чьи глаза накурят, все равно чьи. На самой сильной крепости раствор Ночная даль под взглядом белой ночи.
Таким я вижу облик Ваш и взгляд. Он мне внушен не тем столбом из соли, Которым Вы пять лет тому назад Испуг оглядки к рифме прикололи,
Но, исходив от Ваших первых книг, Где крепли прозы пристальной крупицы, Он и сейчас, как искры проводник, Событья былью заставляет биться.
Дайте мне, просто даже открыткою, санкцию на печатанье этого стихотворения. Может быть, в корректуре я его усилю. Очень много работаю сейчас, но над прозой, и для того чтобы ее дальше писать, пришлось прибегнуть к помощи стихов.
Но последний остаток лирического чувства живет и догорает во мне только еще в форме живого (и конечно неоплатного) долга перед несколькими большими людьми и большими друзьями. Я написал Вам, Мейерхольдам и Маяковскому. Я у Вас спраши-ваю не мненья о стихотвореньи, потому что знаю, что оно слабо, и в нем нет того движенья, которое соответствовало бы записан¬ным образам, Вами вызываемым. Но, может быть, Вам что-ни¬будь просто не понравится как-нибудь лично, и это я должен знать и с этим обязан считаться, потому что это обращено к Вам, то есть «Ахматовой» будет заголовком, а не только посвященьем.
Необходимость уписать строку в почтовую строчку довела мой почерк до такой не свойственной ему бисерности, что у меня нет чувства, будто я Вам пишу письмо. Я и не пишу его. Это деловой запрос. Буду с нетерпением ждать Вашей открытки. Адрес: Моск¬ва 19, Волхонка 14, кв. 9.
