JSfe 481 Пастернак объяснял ошибкой в адресе и запрашивал его у Л. В. Горнунга: «21. III. 29. Милый Лев Владимирович! Простите, что пишу Вам на начатой и подчищенной открытке, но другой нет под рукой, а я сейчас не выхожу. Опять у меня мука с челюстью, как каждый год, оттого и не могу прибегнуть к помощи телефона. Вот какая у меня к Вам просьба. Вы в переписке с Анной Анд¬реевной. Не откажите в услуге, позвоните, пожалуйста, по нашему теле¬фону 1 71 64, как-нибудь в 3 ч. дня, вызовите жену и сообщите ей точный адрес Ахматовой. У меня он записан неразборчиво. Ул. Халтурина 5 кв. 12. Но можно прочесть и 15 (JSfe дома). Может быть так именно я ей и адресо¬вал одно письмо, отосланное тому назад две недели, и оно не дошло, отче¬го и нет на него ответа. Какие у Вас вообще вести от нее непосредственно или же хотя бы о ней? Заранее благодарю Вас. Всего лучшего. Ваш Б. П.».
2 Понятными причинами Пастернак считал появление в печати имени Ахматовой, что могло помочь ей в период ее замалчивания. Возможно, он знал о запрещении издания ее поэтического сборника. См. также письмо Ц>уздеву об Ахматовой как о «блистающем глазе нашего поколения» (№ 281).
486. А. А. АХМАТОВОЙ
10 апреля 1929, Москва
10.Г/.29
Дорогая Анна Андреевна!
Горячо благодарю Вас за ответ и очень обеспокоен концом телеграммы1. Если это возможно, я просил бы кого-нибудь из Ваших близких или друзей, Вас навещающих, сообщить мне, что с Вами и как Ваше самочувствие. Не надо прибавлять, с какой признательностью я приму такое извещенье. Я просто бы, ми¬новав Вас, запросил Лукницкого2, но, к сожалению, затерял его адрес. А Вы, Анна Андреевна, пожалуйста, простите меня, что в такое время я Вас обеспокоил подобной ерундой — ведь это про¬изошло без моего ведома, и не по моей воле вышло так нехоро¬шо и глупо.
Всей душой, как только можно, желаю Вам поскорее опра¬виться. Я и сам болел недавно, и по упорству и естественности, с какой, точно у себя дома и как постоянная жилица, обосновалась болезнь, еще недели две назад не видел, отчего бы и зачем ей кон¬читься и смениться здоровьем. Пишу в вере, что моя просьба к Вашим друзьям застанет Вас в состоянии, когда это кажется уже более вообразимым.
Всего лучшего. Еще и еще раз большое спасибо.
Но об этом лучше не распространяться. Мне страшно стыд¬но. Я все знаю. Правда и то, что невозможно сказать что-либо, хоть отдаленно Вас достойное. Или не только Вас. Но когда мы говорим о природе или о третьем лице, или о себе — мы не спра-шиваем и не слышим ответа. И все сходит с рук. А Ваша телеграм¬ма, как старшая, смотрит на стихотворенье, и в ней больше содер¬жания, живого и противоречивого, чем в последнем.
Ваш Б. Я.
Жена шлет Вам сердечный привет и тоже желает скорейшего и полнейшего выздоровления.
Впервые: Russian Literary Triquarterly, 1974, № 9. — Автограф (РГАЛИ, ф. 13, оп. 2, ед. хр. 149).
1 По-видимому, в телеграмме Ахматовой, кроме разрешения на пуб¬ликацию стихотворения, было упоминание о нездоровье как причине ее молчания.
2 Павел Николаевич Лукницкий занимался сбором материалов по био¬графии Гумилева, Ахматова помогала ему в этом.
487. P. H. ЛОМОНОСОВОЙ
23 апреля 1929, Москва
23. IV. 29
Дорогая Раиса Николаевна!
Какую радость доставили Вы нам вчера! Обходом и, вероятно позднее придет к Юрию Владимировичу запрос о Вашем здоро-вьи, отосланный с неделю назад!1 По его содержанью Вы догадае¬тесь, как склонен я сейчас к мрачнейшим предположеньям и ка¬ким подарком были вчерашние вести от Вас. Письмо Вы заканчи¬ваете обещаньем написать в скором времени и мне2. Мне хочется уверить Вас, что Вы это уже сделали, потому что после пережитой тревоги радость, заключавшаяся в Вашем вчерашнем письме так велика и всестороння, что я не знаю, что Вы смогли бы еще ска¬зать такого, что не покрыто ею. Это один из тех случаев, когда ре¬альный факт жизни говорит за человека, и своим дарящим крас-норечьем далеко обгоняет его. Разумеется, я буду рад всякой Ва¬шей строчке, но не мог умолчать и об этом ощущеньи. Во всяком случае не думайте об ответе мне и не спешите им, я все еще в том долгу перед Вами, о котором писал в последний раз3, и если бы Вы принялись разубеждать меня в этом сознании, то только бы огорчили.
Мне удастся отправить Женю на месяц в Крым. В конце не¬дели она, вероятно, выедет в Гаспру4. Я думаю, она оттуда ответит Вам.
У меня работ по горло, год сложился не совсем так, как я пред¬полагал, хотя и довольно удачно в матерьяльном отношеньи, — но чего это стоит! Впрочем эти все решительные пустяки, и если они могли вкрасться к концу письма, то только потому, что самое главное я уже сказал: что Ваше письмо ведет самостоятельное су-ществованье и само пишет письма, потому что оно означает, что Вы живы и здоровы, а это все, и даже больше Вас и меня. Как толь¬ко у меня несколько разрядится время, напишу Вам больше. Я пока спешу горячо поблагодарить Вас за известия. Неужели мы никог¬да не увидимся?
Ваш Б. П.
Привет от всего сердца Юрию Владимировичу.
Завидую Юрию Юриевичу. Как я любил в молодости эту ре¬гулярную «Экзальтацию недосуга», когда дело начинает забавлять и радовать, как спорт. Любил экзамены и пр.
Впервые: «Минувшее», № 16. — Автограф (Russian Archive, Leeds University). Отправлено в Нью-Йорк и оттуда в Чикаго.
1 Имеется в виду письмо Ю. В. Ломоносову 20 апр. 1929: «Без меры буду Вам признателен или Вашему сыну, если Вы или он вкратце, в от¬крытке известите нас о том, как здоровье Раисы Николаевны. В ее мол-чаньи в ответ на наше письмо нет ничего такого, что бы не оправдыва¬лось еще более длительными случаями отмалчивания с нашей стороны, которых было немало. Но на этот раз ее безмолвие странно пугает и бес¬покоит меня. У ней бывали случаи невралгии, когда писанье сопряжено для нее с физической болью, и вот из опасенья, не так ли это и сейчас, я решаюсь обременить Вас или Юрия Юрьевича своим запросом» (там же. С. 152-153).
2 Письмо Ломоносовой было обращено к Е. В. Пастернак.
3 В письме 28 февр. 1929 Пастернак писал о намерении посвятить Ломоносовой стихотворение.
4 Е. В. Пастернак уехала в Крым 27 апр. 1929 г.
488. Е. В. ПАСТЕРНАК
30 апреля 1929, Москва
30. IV. 29
Дорогая Женюра! Уверен, что и у тебя все так же неожиданно хорошо и легко, как тут у нас. Прежде всего Женичка на редкость мил, спокоен, примерно себя ведет, и если бы я его видел только таким, каким он себя показывает в эти дни, то никогда не стал бы бояться излишка эгоизма в нем и просто даже о такой черте не подозревал.
На другой день после твоего отъезда тут наступила весна, и все время стоит теплая погода. Ты уехала в субботу, а в воскресе¬нье утром неожиданно в мою комнату вошла Олюшка Фрейден¬берг. Сегодня (вторник) она уезжает назад. Ее вызвали в Ком. ака-демию, где вчера она с большим успехом читала доклад о своей работе (я присутствовал)1. Ее любовь (и особенно тети Асина, о которой она рассказывает) к Женичке не ослабела, и он очень к ней льнет2.
Разумеется, я очень ей рад, но мне на эти два дня пришлось отказаться от работы и помимо сознанья, где-то внутренне (по¬чти органически) это меня очень гложет. Пугает и то, что опять придется нагонять и наверстывать. Пользуясь ее присутствием (т. е. отказом от экономии времени), я уж и не отваживаю деловых по¬сетителей и пр., и у меня два дня совершенная ходынка. Покамест из тех 400 руб., что я должен бы достать на этой неделе (Страст¬ной), я раздобыл лишь 100. Мне верится, что и тебе хорошо в Гас-пре и что погода там хорошая. Оля, разумеется, хотела (и хочет) тебе отсюда написать, тебе и за границу нашим, и Женичка во всем этом хочет участвовать, но не дожидаясь их и пользуясь тишиной, поскорее хочу тебя известить обо всех этих радостях. Пр<аско-вья> Петр<овна> Оле очень нравится и нравится то, как она Же-ничкой руководит и как он ей отвечает. Я пресерьезнейшим обра¬зом готов был согласиться и еще сейчас готов (а о Женичкином желаньи и говорить нечего) с таким планом, Оля (может быть, с Шурой даже) везут его сегодня к тете Асе, а из Ленинграда приво¬зят Ирина с Ритой, которые вчера туда уехали. Но Пр. Петровна наотрез запретила об этом даже заговаривать. Она вчера принесла весы, свесила Женичку и собирается нагнать ему столько же, сколько обязана прибавить и ты. До свидания, целую тебя.
Впервые: «Существованья ткань сквозная». — Автограф. Приложе¬но написанное Пастернаком под диктовку письмо сына.
1 «Я ни за что не хотела останавливаться у Бори, — записала О. Фрей¬денберг. — Мне нужно поселиться как можно ближе к Ком. академии. Тогда он подвел меня к окну, выходившему во двор, и засмеялся: — В таком случае тебе придется остановиться здесь! Предо мной, во дворе стояло здание Ком. академии. Вечером я читала доклад, и со мной пошел, воп¬реки моим просьбам, Боря, у которого болели зубы. — Только поскорей кончай! — говорил он мне, совершенно не считаясь с тем, какое значе¬нье имел для меня этот доклад…» («Пожизненная привязанность». С. 162). Книга О. Фрейденберг «Поэтика сюжета и жанра» была принята к печати.
2 О. М. Фрейденберг писала Е. В. Пастернак, что «совершенно оча¬рована Дудлем и не представляла, что он таков, как есть» ( «Существова¬нья ткань сквозная». С. 288).
489. В. С. ПОЗНЕРУ
1 мая 1929у Москва
1.V.29
К моему стыду и крайней досаде я забыл Ваше отчество1.
Сердечно благодарю Вас за подарок. Насколько могу су¬дить, — переводы превосходные. Но еще и по другой причине я могу гордиться трудом, Вами на меня положенным, и тем, так ска¬зать, что побывал в Ваших руках. Если отбросить Ваше лестное ко мне отношенье2 и обратиться к остальным характеристикам, надо сказать, что они мне до чрезвычайности близки своей широкой, благородной положительностью и тем неназванным прямо, об¬щим мерилом, которое легло в их основанье. Тут Вы дали мне слу¬чай порадоваться тому, что мои оценки, вероятно, пристрастные (они внушены посторонними причинами, о которых дальше), по¬чти целиком совпадают с Вашими, а Вы в этом отношении сво¬боднее моего.
Я думаю, что огня и гения, так сказать, больше всего у Ба¬беля и Всеволода Иванова. И однако из крупных наших писате¬лей мне всего ближе
