несоответствии перспектив от этого знакомства с тем, на что они могли рассчитывать, зная Вас. И вот только в этом подчеркнутом отрезке меня их разочарованье инте¬ресует и печалит. Повторяю: это не проявленье небрежности к Ва-шей рекомендации, а то, что я живу совсем не так, как надо жить, чтобы подхватывать людей и им что-то открывать и показывать. Позвольте мне не разъяснять этого во всех подробностях: это — бед¬нейшая из тем, но это тема нашего существованья.

Причины эти могли сказаться при знакомстве с Mrs Kohn. Но они выступили с такой фатальной остротой в судьбе моего зна¬комства с достойнейшей и очень нам понравившейся Miss Kelsey3, что просто страшно, чтб она должна обо мне думать. И как назло я занят был труднейшим (тематически и политически) окончань¬ем одной вещи4, которую по договору должен был сдать прошлой зимой, и которую сел дописывать именно в это время, под градом участившихся напоминаний из Ленинграда. Но суть не в том, что мне было некогда. Нет, нет. А в том, что я со дня на день надеялся ее кончить и вздохнуть свободно, и потом повидать Miss Kelsey вновь, в самый миг этого вздоха: я рассчитывал, что эта ремеслен¬ная и мгновенная радость хоть на минуту подымет над мизерным и подневольным уровнем первой встречи человека, ей названно¬го Вами. Но я переоценил свои силы, хотя и опоздал всего на два, на три дня. И Miss Kelsey никогда не узнает, какою краской стыда и невольного позора она меня покрыла, не известив заблаговре¬менно о своем отъезде. Конечно мы бы еще увиделись, и ряд слу¬чайных обстоятельств, отягчающих мое положенье перед ней, был бы устранен. Я не знаю ее адреса, и пользуюсь Вашим, чтобы пе¬реслать ей мои пространные извиненья. — Все же это в сумме со¬вершенные пустяки, и довольно об этом.

«Повесть» — начало романа. Не знаю, напишу ли я его. Но это третья, приблизительно (по размеру) часть задуманного цело¬го. Ошибкой редакции было не указать этого. Концом этой части я был как раз занят весной, в бытность тут Mrs Kohn.

И это трудно выразить, но воздух повести Вы могли признать, как в каком-то отношеньи знакомый, свой и родной: Вы в нем побывали. Я не мог бы Вам назвать места или лица, где Вы бы себя нашли (и я этого не умею, не в этом мое назначенье), но в лучших частях ее состава Вы принимали участье, чему-то Вашему я искал выраженья, какую-то высоту, подсказанную Вами, брал для Вас; короче, все это явилось и с Вашей помощью. Разумеется, Вы об этом догадываетесь, и о том, что житейски это ровно ниче¬го не значит, что этим нельзя воспользоваться, что это никому ничего не прибавляет, и не отымает ничего. И вместе с тем это теплее всякого жара, и больше и точнее любого вида преданнос¬ти. — Простите мне все убожества этого отвратительного письма. Так ли должен я говорить с Вами при всем том, что я о себе знаю! И содержанье этих последних страниц не ново. Оно известно Вам. И в замечаньях о «Повести» нет ничего неожиданного. Я не мог не писать Вам чего-нибудь такого уже и раньше, и как раз в те весенние дни. И наверное так и сделал. Или меня что-нибудь ос¬тановило? Теперь не помню. А литературно это вещь уж не ахти какая, и в журнале много замечательного. Так например я в вос-хищеньи от Толстовского «Петра» и с нетерпеньем жду его про¬долженья5. Сколько живой легкости в рассказе, сколько мгновен¬ной загадочности придано вещам и положеньям, именно той за¬гадочности, которою дышит всякая подлинная действительность. И как походя, играючи и незаметно разгадывает автор эти загадки в развитии сюжета! Бесподобная вешь.

Посылаю письмо без Жени, чтобы не задерживать, Она на заводе, пишет кузнецов6. Мне попадет, когда она узнает, что пись¬мо послано без ее участия. Этот пробел восполню в ближайшем следующем письме.

Крепко Вас любящий Б. Я.

Впервые: «Минувшее», № 16. — Автограф (Russian Archive, Leeds University). Отправлено в Пасадену, где в Калифорнийском технологичес¬ком институте работал Ю. В. Ломоносов.

1 См. письмо № 518, часть которого Цветаева переписала в своем письме Ломоносовой.

2 В письме к Ломоносовой 16 мая 1929 Пастернак описал свою встре¬чу с группой американских психологов, среди которых находилась при¬ятельница Ломоносовой Эстер Кон, привезшая от нее письмо.

3 С Мери Келси Ломоносовы познакомились в апреле 1929 г. в Фила¬дельфии, где она возглавляла общество культурных связей с Советской Россией.

4 В это время дописывались заключительные главы «Спекторского».

5 В «Новом мире», 1929, № 7, где напечатана «Повесть», была начата публикация романа А Н. Толстого «Петр Первый». См. отзыв Пастернака в письме № 520.

6 Е. В. Пастернак писала свою дипломную работу. «У Жени теперь очень трудное и тревожное время, — писал Пастернак родителям 15 дек. 1929. — Ей сдавать через три дня дипломную работу по живописи. Она изобразила работу в кузнечном цеху металлургического завода <...> Рабо¬тала на самом заводе, но в движеньи это было трудно, и дни были темные, а дома ей негде мольберт поставить. Работа не кончена, несколько счаст¬ливых кусков среди больших порций подготовительной мазни. Увидим, что будет, но дома негде повернуться, условия для работы ужасные» (Письма к родителям и сестрам. Кн. I. С. 256).

5 декабря 1929, Москва

5. XII. 29

Дорогой Николай!

Горячо благодарю тебя за письмо. «Поэм» с «Вырой» у меня нет, хотя все в отдельности знаю по прежним изданьям, а «Выру» по «Звезде», и я был у тебя, когда ты ее писал, и Ракова как бы пере¬жил1. Страшно буду благодарен за книгу, если пришлешь. «Барье¬ры», за двумя-тремя исключеньями, я роздал кому попадется, все больше случайным посетителям, чтобы поскорей уходили. Но и эту скучную книгу ты получишь. Я обменяю авторские второго изданья «Двух книг» на барьерские, и ждать этого придется недолго. Между прочим, я тебя безбожно плагиатировал в основной мысли, зало¬женной в окончанье «Спекторского». Потому что если в двух словах выразить то, что со мной делалось, то это были — поиски героя2. Ты скажешь, что это слишком общо, но можешь быть уверен, что пус¬тыми каламбурами я бы тебя угощать не стал и, думается, знаю, что говорю. Это было следованье по направленью твоей метафоры, ко¬торая шире и обязательнее словесного названья, точно так же, как «Облако в штанах» все еще поэзия, а не заголовок, и можно быть под властью всей поэмы, вторично вложенной в эти два слова. Еще точ¬нее я мог бы сказать о «Сестре», но это не столь удобно. Со всем, о чем ты пишешь, я глубоко согласен и не так наивен, как тебе, верно, кажется. Я уверен, что литература никому не нужна, и только в этом вижу достоинство эпохи3. Я стал бы ликовать, если бы об этом зая¬вили открыто и свернули издательства и закрыли бы лит. газету и лит. отделы в других. Я только оставляю про себя право раздражать¬ся по поводу того, что этого не делают и ради какого-то отвода глаз ставят нас в положенье детей, не без баловства даже.

В одном я не согласен с тобой: мне нравится «Петр Первый»4, и я не могу понять, как это он тебя оставляет равнодушным. Дай его Марии Константиновне: она счастливее и свободнее нас с тобой, она не опутана последствиями дружб каждого из нас, которых нельзя пресечь без того, чтобы не сделать людей (может быть, только в на¬шем дружеском мненьи) несчастными. Комкаю и кончаю. Ты все понимаешь! Но «Петр»! Молодец Толстой. Как легко, густо, страш¬но, бегло все двинуто. Как не перестает быть действительностью в движеньи, как складывается в загадки (не сюжетные, а историогра¬фические), как во всех изворотах, на всем ходу разъясняется!

Впрочем, дар легкости в прозе и у тебя очень велик, и мы, может быть, в разном положеньи. Ты был вправе недооценить его.

Получил от Эрлиха обе книжки5. Напрасно он стыдится «Пе¬ровской». За вычетом двух-трех действительных штампов, где он рассуждает о штампе, а не жертвует собой ради него, все в ней — настоящая поэзия. Она вообще без самопожертвованья немыс-лима. Я жертвовал собой и во имя прозрений и во имя традиции. Первое делалось, когда любилось легко и когда пристрастим диф¬ференцировались. Когда одни любили одно, а другие — другое. Когда же настало такое положенье, когда все будто бы любят одно, а на самом деле ничего не любят, я полюбил традицию, чтобы не вовсе распроститься с этим чувством6. Меня не может не трогать Перовская. Я сам все эти годы жертвую собой для штампа. Я знаю, что и это поэзия, мне это близко. Книжка о Есе¬нине написана прекрасно. Большой мир раскрыт так, что не за¬мечаешь, как это сделано, и прямо в него вступаешь и остаешь¬ся. Писать ему не буду. Не хочется размазывать в виде трактата и в упор человеку то, что тут сказалось коротко и гладко. Передай, что захочешь, и мою благодарность. Последняя новость. В Лен-гизе не знают, издавать ли «Сп<екторского>» или не издавать. Но ты молчи, не звони. Храни в тайне, — есть соображенья. Об¬нимаю. Твой Б.

Впервые: ЛН. Т. 93. — Автограф (собр. Н. С. Тихонова).

1 Поэма «Выра» вошла в книгу Тихонова «Поэмы» (М.-Л., 1928). Впервые публиковалась в «Звезде» (1927, № 11). Пастернак виделся с Ти¬хоновым во время приезда в Ленинград в сентябре 1927 г., когда тот писал свою поэму. Раков — герой поэмы, комиссар рабочей бригады, погибший 29 мая 1919 г. в деревне Выра, около Гатчины, когда бывший Семеновский полк перешел на сторону белых.

2 Несколько строф 8-й главы «Спекторского», посвященных концу индивидуальной биографии человека, можно выразить метафорой, зало¬женной в названии книги Тихонова «Поиски героя» (Л., 1927): «Недоуме¬ньем меди орудийной / Стесни дыханье и спроси чтеца: / Неужто жив в охвате той картины, / Он верит в быль отдельного лица?»

3 Ср. «В последние годы жизни Маяковского… не стало поэзии ничь¬ей, ни его собственной, ни кого бы то ни было другого… скажем проще, прекратилась литература…» («Люди и положения», 1956).

4 Имеется в виду первый том романа А. Н. Толстого «Петр Первый», публиковавшийся в «Новом мире» (1929, № 7-12).

5 Вольф Эрлих. «Софья Перовская». Поэма, 1929; Вольф Эрлих. «Пра¬во на песнь. Воспоминания о Есенине», 1930. О знакомстве с Эрлихом в гостях у Тихонова см. письмо № 378. См. также письмо № 526.

6 Разговор о сознательной переориентации на традицию, штамп и отказе от раннего периода поэзии, строившегося на прозрениях. Здесь даны творческие основы