и «сравнения судьбы героя со своей, авторских воспоминаний» (Б. Я. Бухштаб. Фет и другие. СПб., 2000. С. 335-338).
3 Речь идет о продолжении работы над прозаическим романом, часть которого была опубликована под назв. «Повесть». Роман не был написан.
4 Последняя авт. доработка названных книг проходила на стадии верстки.
5 Сотрудник Ленинградского отдела Госиздата писатель А Г. Лебеденко.
6 Речь идет о строках, по-видимому, указанных в официальном письме издательства, которые показались «идеологически невыдержанными» и требующими замены, на что Пастернак не дал согласия.
526. В. И. ЭРЛИХУ
9 января 1930, Москва
Вы и не знаете, как выручили меня, а еще выражаете боязнь, не поступили ли бесцеремонно! Разумеется, я сразу ничего понять не мог по данным телеграфного перевода1; и вдруг меня осенило, что при тесной собранности литературного Ленинграда, это кто-нибудь из молодых, и — поэт, которому нелепая безвыходность моего положенья должна быть известна по посещеньям Ленгиза. Я стал перебирать возможных кандидатов на эту рождественско-новогоднюю (по Диккенсу), вакансию. И зимнюю сказочность комбинации я уже постиг и разгадал (т. е. я целиком предвосхитил все Ваше письмо), когда бывший у меня в это время В. Каверин, без всякой связи с происшедшим, — потому что я не сразу объяс¬нил ему, зачем отлучался в кухню, — рассказал о новом журнале, предположенном к выпуску при «Кр<асной> Газете», и о Вас, как его литературном редакторе. Таким образом, единственно достой-ный кандидат был утвержден и найден.
И в Вашем письме меня всего более тронуло его построчное со¬ответствие ходу моей догадки. Я его прочел так, точно в нем дано не объясненье дел, а моего озаренья. И мне в первую минуту хотелось ответить Вам, что Вы не ошиблись, что так все и было, и просто уди¬вительно, как Вы догадались и сумели все это описать из другого горо¬да! Ах как это хорошо и сколько во всем этом знаменательного для Bad
Вот Вы о Перовской2. А Спекторский? Но не следует унывать.
Матерьяльная стесненность моя не кончилась. Хуже всего то, что мне придется выжимать из сделанного еще больше, чем до сих пор. Вероятно я не дам продолженья «Охр<анной> Гр<амоты>» в Звезду (это не для передачи, когда нужно будет, я сам о том напи¬шу). Просить у них больше, чем давали — недопустимо; я этого себе не могу позволить, потому что кругом у них блистательные прозаики и обращаться почти что к ним самим с просьбой, чтобы они себя обделяли в мою пользу — было бы нелепейшей претен¬зией. А все это безо всякой неловкости дадут мне здесь.
Итак, Вам Н<иколай> С<еменович> передал о безразличии того, в какую сторону направлено самопожертвование поэта?3 Кос¬венным путем это было легко сказать, не размусоливая. Вы можете быть счастливы и гордиться тем, что Ваш случай наводит именно на эти мысли о поэзии, а не на десяток других, более поверхностных, поводом для которых служит множество нынешних стихов, и часто неплохих. Потому что важно и это, т. е. то, какому уровню сужденья подсуден художник, в каком именно этаже приходится разбирать его дело. И тут уже удача или неудача, виновность или невиновность ста¬новятся видоизмененьями судьбы, не более того. Ваши слова о Пе-ровской находятся со всем этим в согласьи, Вы это понимаете.
Был у меня Ваш земляк Нилли4. Пора бы ему в люди. Нельзя ли ему в этом помочь? По-моему он — заслуживает. Собирается послать Вам воспоминанья о зиме 21—22 г., проведенной в Ленин¬граде, с портретами, как говорит он, виднейших серапионовцев и других. Этой его тетради не видал. В первой, виденной, много хо-рошего. Подоплека у него чудеснейшая, и странно, что он до сих пор так и не видал от нее прока.
Ответить Вам следовало совсем по-другому, но так всегда бывает, когда отвечаешь не вовремя. Привет всем.
Ваш Б. Я.
Не найду Вашего адреса, посылаю по Тихоновскому.
Впервые. — Автограф (ИРЛИ, ф. 697, № 42). Датируется по почтово¬му штемпелю.
Знакомство Пастернака с В. Эрлихом состоялось 27 сент. 1927 г. См. письмо к Цветаевой № 378.
1 Письмо явилось ответом на телеграфный перевод гонорара за пред¬ложение включить одно из стихотворений Пастернака в собиравшийся при «Красной газете» альманах. При выходившей с 1918 г. в Ленинграде «Крас¬ной газете» постоянно печатались журнальные приложения «Человек и природа», «Литературная неделя», «Красные ребята», «Резец» и др. Пуб¬ликация Пастернака не обнаружена, вероятно, предполагаемое издание не было осуществлено.
2 Эрлих послал Пастернаку свою поэму «Софья Перовская» (Л., 1929).
3 Отзываясь на посылку «Перовской», Пастернак писал Н. С. Тихо¬нову (письмо № 520) о принесении жертвы в пользу традиции, которую представляет собой «Спекторский».
4 Николай Николаевич Ильин (Н. Ними), организатор «Дома народ¬ного творчества» в Симбирске, автор сб. стихов «Глаза, обращенные к солн¬цу» (1922).
527. Л. Л. ПАСТЕРНАК
9 января 1930, Москва
9.1. 30
Дорогая Лидочка!
По получении твоего письма я тебе ответил тотчас открыткой. Она лежала с неделю, т. е. вернее, я носил ее в боковом кармане с собой, выходя на улицу. Но в газетных киосках не находилось до¬платной марки, которая мне была нужна, а через три дня я сам ра¬зорвал ее, так как весь смысл ее пропал, хотя в ней его и не было.
Теперь я тебе пишу во избежанье обиды с твоей стороны и беспокойства со стороны родителей. Я не отвечал потому, что пи¬сать решительно не о чем.
У нас были жестокие морозы с обычным у нас в такие холода квартирным злом. Коридор, примыкавший к папиной мастерс¬кой, уже в теченье многих лет отделен перегородкой, доведенной до потолка. Он, помнишь, и раньше не отапливался и был холод¬ный, а теперь в морозы в нем, как в сенях. Чем больше топишь внутри, тем резче разница температуры в комнате и в нем. И вот все мы попростужались и в разные сроки переболели гриппом, по счастью, впрочем, в слабейшей форме и без осложнений.
Ты это письмо перешли папе. Последним от него было боль¬шое и очень содержательное письмо, с пересказом Олиных бед¬ствий1. Они действительно — гомерических размеров, но вовсе не исключительны, как должно вам казаться.
Сейчас все живут под очень большим давленьем, но пресс, под которым протекает жизнь горожан, просто привилегия в срав¬нены! с тем, что делается в деревне2. Там проводятся меры широ¬чайшего и векового значенья, и надо быть слепым, чтобы не ви-деть, к каким небывалым государственным перспективам это при¬водит, но, по-моему, надо быть и мужиком, чтобы сметь рассуж¬дать, об этом, т. е. надо самому кровно испытать эти хирургические преобразованья; со стороны же петь на эту тему еще безнравствен¬нее, чем писать в тылу о войне. Вот этим и полон воздух.
Знаешь ли ты, что Геня (Генр<иетта> Петр<овна>3) в Моск¬ве? Я ее раза два видел в концертах и уговаривался, чтобы позво¬нила и пришла. Ей этого очень хочется, встречала она меня почти восторженно, да и я ее хотел бы видеть, но она не заявляется.
Положительно не о чем писать. Что еда, питье и пр. необхо¬димейшие элементы у нас еще осязательны, совсем, как в жизни, ты вероятно догадываешься. Все же остальное на наши привыч¬ные представленья не похоже. Точно в витрине большого магази¬на швейных машин. Сидят рядком выставочные манекены-порт¬нихи, руки на ручках швейных машин, последние же вращаются на приводе от динамо-машины, бесшумно и гладко, ибо — на хо¬лостом ходу. Вот верное изображенье нашей жизни, трудолюбивой, гладкой и бесперебойной. Но я об этом когда-нибудь расскажу, мы, ведь, увидимся, будет время. Теперь тороплюсь обнять тебя и от¬править письмо; как бы не забеспокоились наши, от нас давно ведь не было вестей. Пусть мама сообщит, когда следует мне возобно¬вить периодические посылки бабушке, временно прерванные.
Поцелуй Федю, Жоню и Аленушку. Б.
Впервые: Борис Пастернак. Из писем разных лет. М., Б-ка «Огонь¬ка», 1990. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Речь идет о затяжном судебном процессе, в который была втянута О. М. Фрейденберг, за отстаивание своей квартиры. См. письмо к О. М. Фрей¬денберг № 503 и коммент. к нему.
2 После доклада Сталина 27 дек. 1929 г. было принято постановление ЦК о плане перехода к сплошной коллективизации и ликвидации кулаче¬ства («Правда», 5 дек. 1930).
3 Пианистка, знакомая семьи Пастернаков, Г. П. Орлова-Дукельская после продолжительного пребывания в Англии вернулась в Москву.
528. РОДИТЕЛЯМ
10 января 1930, Москва
10.1.30
Боря ваш объявился1, я был у него. Его звонок оторвал меня от письма, которое я писал (с опозданьем!) Р. Роллану.
Дело в том, что я в подарок от последнего (и — в результате од¬ного стеченья обстоятельств, которому противился, как мог2) полу¬чил книгу к новому году и как раз 1-го числа3, с надписью, которую он в своей щедрости мог бы сделать каждому человеку, т. е. такую, которая в хвастливые цитаты (а вы это любите!) отнюдь не годится, но которая именно этой всечеловеческой и надо всякими самолюбь-ями парящей высотой и связывает и обязывает и порабощает.
Ибо, если в твоей комнате находится книга, где на титульном листе значится: «А Boris Pasternak, Au jeune frere de la rive du ciel ob le soleil se leve, le vieux frere de la rive, ou se couche le soleil. Bon jour, Bon an et Bonne traversee, de Tun a Pautre bord!
Romain Rolland. Villeneuve, Tan qui s’en va
— то, разумеется, это не только подчиняет себе, а и огорчает даже и мучит; и трогает до слез.
Тем худшее впечатление произвел на меня ваш должник. Он вам должен, и этот долг должен был отдать мне, но вокруг этих пустяков развел столько невыносимой элегантности, что одним фактом своего разговора со мной затруднил до невозможности продолженье письма Роллану.
Я не вынес этого состоянья и на другое утро отнес ему деньги назад. За ними пошел Шура, причем я Шуре облегчил дело тем, что внушил этому золотозубому пшюту4, чтобы он умерил свои таин¬ственные ухватки. Мещане любят играть в прятки и китайские тени, и без этого им было бы скучно жить, я же не выношу этой манеры.
Прошу вас впредь не направлять ко мне людей, разговор с ко¬торыми несовместим с моим отношеньем к жизни, людей, осмели¬вающихся давать советы мне, который старше их на целую вселен¬ную, людей, что всего хуже, подчиняющих меня своей обывательс¬кой таинственности там, где она не нужна и неуместна. У меня нет секретов от времени, у меня — роман с ним, я — его часть.
Ваш Боря
Стелле привет передал, Соне 100 рублей перевел5, все будет сделано. Вы же меня не любите. Меня нельзя опутывать паутиною блажных и не вызванных надобностью недомолвок. Отчего было не направить к Шуре, он человек свободный, я — невольник.
Впервые: Шсьмакродителям и
