вещи их име¬нами. Плеск рук, глаза с тарелку, вы непрактичны, я вам услугу, а вы меня губить, и пр. и пр. и все явленье, как платок, надушено спекуляцией, духами, мерзость которых нами тут позабыта.

Чувствуете ли Вы, чем близки эти противоположности? На одной только и мелют, что о духовном, но… но по душевной им¬потенции не знают, что такое бессмертие, и не желают его, пото¬му что не могут его хотеть. На другой не успели ни разу им соблаз¬ниться ввиду заполненности жизни акциями и бутербродами.

Революция есть ответ оскорбленной истории; ее бурное объясненье по всем пунктам с человеком, по тем или иным при¬чинам к бессмертию безразличным. Да здравствует революция. Обнимаю Вас.

Ваш Б. Я.

Впервые: Цветаева. Пастернак. Письма 1922—1936. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 209).

1 Свое письмо 7 янв. 1930 С. Эфрон закончил словами: «Братски об¬нимаю Вас» (там же. С. 516).

2 Эфрон написал письмо Пастернаку из Савойи, Роллан жил в Швей¬царии (Вильнев дю Леман).

3 О визите к Вере Александровне Завадской см. в письме №531.

4 См. письмо № 497.

5 Речь идет о статье Любови Столицы, посвящ. памяти Аделаиды Ка-зимировны Герцык. Статья называлась «Поэтесса-вещунья» («Возрожде¬ние», 1 сент. 1925). Возмущение статьей, напомнившей Пастернаку худ¬шие образцы литературных писаний 1910-х гг., вызвало внезапное про¬славление революции, поставившей человека один на один, впрямую пе¬ред вопросами смерти и бессмертия. Эти слова также должны были помочь Эфрону увидеть разницу между его литературными интересами и совет¬ской реальностью.

533. Н. Н. ИЛЬИНУ

Конец января — 14 февраля 1930, Москва

Дорогой Николай Николаевич!

Эрлиху написал давно, вскоре после Вашего отъезда, и как раз в том духе, как было уговорено1. «Повесть»2 вышлю при бли¬жайшей возможности, вероятно скоро.

14. II. 30

Дорогой Николай Николаевич!

Роясь у себя на столе, наткнулся на начало неотосланной от¬крытки. Между тем у меня какое-то смутное чувство, будто я Вам ответил. Так это или не так? Отсылаю с риском, что это — повто-ренье уже известного Вам. Видите, как я стал за последнее время забывчив. Болел гриппом. Теперь отравился. Кроме этого, радос¬тей никаких. Любящий Вас Б. П.

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1892, on. 1, ед. хр. 5). Н. Н. Иль¬ин — поэт, писавший под псевдонимом Н. Нилли. Свидетельством мно¬голетних дружественных отношений с Пастернаком служит также письмо Н. Нилли 11 дек. 1943 с посылкой стихов и сообщением, что он работает вахтером, пишет автобиографическую повесть «Юность» и просьбой при¬слать ему книгу «На ранних поездах».

1 В письме В. И. Эрлиху № 526 Пастернак писал о приходе к нему Ильина (Нилли) и просил помочь ему с печатанием.

2 Экз. «Нового мира» (1929, № 9) с публикацией «Повести».

534. С. Н. ДУРЫЛИНУ

24 февраля 1930, Москва

Дорогой мой Сережа!

Как мне Вас благодарить! Вы и короткой открыткой сумели взволновать меня и прийти на помощь. Ваше большое письмо было поразительно. Вы, вероятно, и не догадываетесь, как много значит и какою гордостью за Вас преисполнило меня то, что Вы из реквиема процитировали строчки для всей вещи и ее смысла — вершинные1 и которые так легко не заметить, потому что их дра¬гоценность в том и состоит, что даже и эта высота взята с натуры и в натуре оставлена; что она не теряется в прозаической простоте дневника; что она не задогматизирована и не выделена никаким голосовым курсивом.

«Есть между жизнью и большой работой…» и т. д.2

Ах, ах, Сережа — с чудом Вашего пониманья ничто не может идти в сравненье, и всего менее — я сам. И я ведь снизу, а не на одном уровне обсуждаю Вашу проникновенность и дивлюсь ей. Сами посудите, разница не мала! Передо мной был подлинник, я жил с ним, у меня было время; я мог по двадцать раз проворони¬вать незаметную поразительность каждой строчки, прежде чем она мне открывалась в двадцать первый. С этого двадцать первого раза и двинут перевод. И он дан Вам разом. Вот пропорция наших шан¬сов. — При всем высказанном, Вы верно догадались, что главной трудностью задачи было сохранение тона подлинника3.

И такое-то письмо я оставил без ответа! Не догадаетесь ли Вы и тут, как это могло случиться?

Дорогой мой друг, вот я допишу две-три вещи и, как говорит¬ся, — сложу оружье. Дело — тупик, дольше обманывать себя я не в состояньи. Как рассказать, до чего мне трудно! Мне, может, было бы легче, если бы я был связан с каким-нибудь одним из реаль¬ных установлений духа, а не с воздушными следами лучших из них, и со всеми сразу; не с местом их в истории и в душе. Я понес бы одну осязательную утрату, меня постигло бы горе определенное. Я в рассужденьи начинал бы с себя, а не кончал собою. А так мне жизнь не мила лишь в последнем счете: т. е. надо вперед пропи¬тать ядом мир и время, чтобы отравить меня. И я думаю: как дол¬жен быть несчастен свет, если мне так тоскливо!

Лично мне, на первый взгляд, жаловаться не на что. Напротив того, я неоплатный должник очень многих, давших мне доказа¬тельство любви незаслуженной, причинно неисследимой, дареной.

Я несколько раз принимался вслед за этими строками опи¬сывать Вам свой «curriculum vitae»* и теперь махнул на это дело рукой. Этого не сделать по причинам техническим. Не сердитесь на меня за мои неполные, недоговоренные письма. Я готов всю силу нынешней подозрительности, видящей часто то, чего нет, целиком принять на себя. Но мысль, что каким-либо своим дви¬женьем я могу привлечь ее на Вас, меня парализует4.

Сейчас кончу. Вам, наверное, живется трудно в самом про¬стом, житейском смысле. Мне стыдно, что я в этом отношении ничего пока не сделал и в самое ближайшее время не сделаю; что вместо стоющего и должного я высылаю Вам новые «Поверх ба-рьеров». Они Вам не понравятся, и Вы будете правы.

У меня зачитали, т. е. вернее, увезли в другой город и утеряли единственный номер «Звезды» с «Охранной грамотой». На что она Вам в ее неоконченном виде, притом далеко отставшем от Ваших представлений, выращенных упоминаньями преданных Вам лю¬дей, которые справедливо радуются встрече с Вашим именем?5 Но если не уступите, я вышлю Вам истрепанный и истлевший до пол¬ной неотчетливости ремингтонный список, с которого ее набира¬ли. Мука будет читать. Обнимаю Вас.

Ваш Боря

P. S. Список прилагаю к «Барьерам». Известите о полученьи.

Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 7. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2980, on. 1, ед. хр. 695). Датируется по дате, проставленной на письме неуста¬новленным лицом.

1 Дурылин в письме 26 нояб. 1929 отзывается на перевод Пастернака Реквиема Рильке «По одной подруге», опубликованный в «Новом мире», 1929, № 8-9.

2 Заключительные строки Реквиема: «Есть между жизнью и большой работой / старинная какая-то вражда. / Так вот: найти ее и дать ей имя / и помоги мне. Не ходи назад. / Будь среди мертвых. Мертвые не праздны. / И помощь дай, не отвлекаясь; так /как самое далекое, порою / мне помощь подает». «»Большая работа» — для Бытия — уходит от нас, — пишет Дуры¬лин, — а малая — для бытования — томит как праздный труд, спутывая, как косматая кудель. И постепенно, и постоянно «…ты теряешь вечности кусок / На вылазки сюда…»» («Встречи с прошлым». Вып. 7. С. 382).

3 О значении для переводов Рильке тона подлинника Пастернак пи¬сал в очерке «Люди и положения» (1956): «У нас Рильке совсем не знают. Немногочисленные попытки передать его по-русски неудачны. Перевод-

* краткое жизнеописание (лат.).

чики не виноваты. Они привыкли воспроизводить смысл, а не тон сказан¬ного, а тут все дело в тоне».

4 Нынешнюю подозрительность тем страшнее было навлекать на Ду¬рылина, что после ареста в 1927 г. он находился в ссылке, в Томске.

5 В своих письмах Дурылин называет имена друзей, переписываю¬щихся с ним: В. К. Звягинцеву, Н. Э. Метнера, М. А. Волошина и др.

535. Ж. Л. и Л. Л. ПАСТЕРНАК

26 февраля 1930, Москва

26. И. 30

Дорогая Жоничка!

Вместо поздравительного письма мы отправили тебе Шехе-резаду. Дошла ли она вовремя и утешает ли тебя?1

Но кроме того я на днях написал тебе большое письмо, но не отправил по техническим причинам.

По Жениным расчетам семейное событье, которое ожидает¬ся у тебя, уже не далеко2. От души желаем тебе здоровья и всем сердцем с тобою. С нетерпеньем будем ждать вестей.

Дальнейшее относится к Лидочке. У меня спутались все сро¬ки семейных рождений. Пусть не откладывая сообщит мне даты всех их, т. е. мамина, папина, своего и Федина. Нечего обижаться, с головой моей и не то делается.

Вновь, как уже однажды, — туманные, трудные годы. Гово¬рят, за их грядой — блестящее и невиданное будущее. Это так, но я себя чувствую полусумасшедшим автоматом.

Дорогая Лидочка.

Неизвестно зачем я тебе отправил номер журнала с куском моей «Охранной Грамоты» и оттиск первой части замышленного романа, напечатанный весной отдельно в виде повести3. Если бу¬дет время, прочти. Дай Жоне, если я ошибаюсь в сроках, и ей еще до того. Перешли в Берлин, — папе и маме, думается, приятно будет кое-что припомнить.

И, если можно, напиши мне умно и серьезно.

Для этого отделайся временно от видимости, что все скок да скок, и сплошной блеск, у меня и у папы, а главным образом, у Оли4, — и семейную бутылку распирает от соды, — шумной, ус¬пешно-торжественной. Не для этого, и безо всякой улыбки посы¬лаю я тебе эти куски.

Совершенно напротив. Это скучнейшая из трагедий, я едва справляюсь с ней. И ты мне скажешь, справляюсь ли. Ты не скро¬ешь?

Охр<анную> Гр<амоту> я написал в 27-м году5. Тогда было все же другое время. Но и в ней уже есть то, что увеличивается с каждым годом и убивает меня. Я стал отягощать искусство про¬щальными теоретическими вставками, вроде завещательных ис¬тин, в каком-то не оставляющем меня чаяньи моего близкого кон¬ца, либо полного физического, либо частичного и естественного, либо же, наконец, невольно-условного6. Не все ли равно. Но ты моими настроеньями не огорчайся, а посмотри, можно ли все это читать, т. е. не отяжеляет ли познавательная заинтересованность, о которой я говорю, мой текст до совершенной несваримости. Под этими писаньями нет счастья, как было оно за страницами Лю¬верс. Причины того, разумеется, не личные и не семейные.

Крепко целую всех в Мюнхене и Берлине. Твой Б.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Hoover Institution Archives, Stanford).

1 «Книга тысячи и одной ночи». Перевод М. А. Салье. 8 т. Л., «Academia», 1929.

2 Рождение сына Чарльза (Карла Александра).

3 Оттиски из журналов «Звезда», 1929, № 8, и «Новый мир», 1929, № 7. Через четыре