дня Пастернак писал об этих вещах родителям: «Я послал Лиде почитать кое-что мое. <...> Я боюсь, что языком совершенно непобедимая тяжесть и еле преодолимый сердцем мрак так сильно сказались на мне, что от искусства у меня ничего не осталось. И прочтете ли вы в этих вещах то, что я хотел сказать? Все же, верно, кое-что оживет для вас там. Если будете писать мне, напишите хоть что-нибудь об этом. <...> — Я хотел сказать и забыл (по поводу этих вещей): какой-то безысходный, не тот, лирически-молодой, а окостенело разрастающийся автобиографизм все теснее и теснее охватывает все, что я делаю. И тут кончается искусство» (там же. Кн. I. С. 265). Ср.: «Ког¬да строку диктует чувство, / Оно на сцену шлет раба, / И тут кончается искус¬ство, / И дышат почва и судьба» («О знал бы я, что так бывает…», 1932).
4 О. М. Фрейденберг.
5 Речь идет о первых двух частях «Охранной грамоты», посылаемых с письмом.
6 Три вида ожидаемой гибели: самоубийство, естественная смерть и арест.
536. В. М. САЯНОВУ
27 февраля 1930, Москва
27. II. 30
Глубокоуважаемый Виссарион Михайлович!
Благодарю Вас за письмо. Деньги мне нужны гораздо скорее, чем Вы обещаете. Я опять без гроша. Если Вы уверены, что про¬долженье «Охранной Грамоты» пригодится «Звезде», и думаете, что мне можно будет уплатить по 400 р. с листа (то, что я получу в Новом Мире), поторопите, пожалуйста, как только можете, ре¬дакцию высылкой намеченной Вами к марту суммы1.
Ваши слова, что редакция считает меня «одним из наиболее близких и нужных сотрудников «Звезды», лишний раз напомни¬ли мне о ложности моего положенья, угнетающего меня год от году все больше, и в котором я не повинен2.
Ведь я не вредитель. Книги мои выходят не под крепом, не за слоем матовой кальки. В них все прозрачно. Что же Вы в них на¬шли актуального и полезного?
Разве я не индивидуальность? Мне никогда это не казалось попутной случайностью, от которой можно отвлечься, что-нибудь сохранив в остатке. Но разве это не то, с чем теперь борются с таким воодушевленьем?3 И как можно признавать меня, если и Британская Энциклопедия относится ко мне незаслуженно лест¬но, в статье о русской литературе4.
Если бы у меня не было семьи и в нравственном плане я не был средним человеком, то, глядя, что творится кругом, я должен был бы выступать в печати с возраженьями против благожелатель¬ной критики. Все это скверная и мучительная загадка. Жму Вашу руку. Ваш Б. Пастернак
А прислали бы мне лучше Вашу книгу — (поэму: П. Н. Мед¬ведев в переписке ссылался на нее)5.
Деньги, если собираетесь слать, пришлите, пожалуйста, в те¬ченье недели. Если нельзя, известите. На этом настаиваю. Надо будет найти другой выход. Прошу Вас.
Впервые: Ежегодник ПД, 1977. Л., 1979. — Автограф (ИРЛИ, ф. 597).
1В ведомостях журнала «Звезда» за Пастернаком записан аванс 547 руб. (ИРЛИ, ф. 109, № 835). Саянов был редактором журнала. Вскоре получен¬ное требование Ленгиза скорейшим образом возместить предоставленный год назад аванс под издание «Спекторского» заставило Пастернака вновь обратиться к Саянову: «18. IV. 30. Дорогой Виссарион Михайлович! Вскоре после нашей встречи пришло прилагаемое отношенье. Будьте, пожалуйста, добры, похлопочите о перечислены! долга на «Звезду», т. е. о приобщеньи этой суммы к ранее полученным авансам. Это напоминанье, кончающееся угрозой, не входило в мои расчеты, когда я с Вами говорил… Может быть, обстоятельства сложатся так, что мне придется просить о временной отсроч¬ке части суммы при расплате по «Охр<анной> Грамоте». Это будет видно через месяц; насколько будет в моих силах, постараюсь этого избежать. Те¬перь понятнее встревоженная настоятельность Ваших практических пред¬ложений. Вероятно, Вы знали о готовящемся требованьи. Тем признатель¬нее за живость Вашей заботы. Ваш Б. Пастернак» (там же. С. 198).
2 Слова Пастернака продиктованы недоумением по поводу «терпи¬мости» РАППа, к которому принадлежал В. Саянов, по отношению к его поэзии при общем характере «рапповской» воинственно настроенной кри¬тики. В частности, в статье о В. Саянове («На литературном посту», 1930, N° 4, февраль) Пастернак был назван одним из «литературных предше¬ственников Саянова в смысле изобразительной фактуры» и «исключитель¬ным мастером стиха» (С. 43).
3 См. также письмо Медведеву N° 525: «Сколько кругом ложных ка¬рьер, ложных репутаций, ложных притязаний! И неужели я самое яркое в ряду этих явлений? <...> Как раз в устраненье этой видимости, совершен¬но невыносимой, я стал писать Охранную Грамоту. <...> я не любуюсь тут ничем, я отчитываюсь как бы в ответ на обвиненье, потому что давно себя чувствую двойственно и неловко».
4 Автором статьи «Русский язык и литература» («Russian Language and Literature*) в Encyclopaedia Britannica (1929) был Д. П. Святополк-Мирс¬кий, который писал: «Борис Пастернак <...> — несомненно, крупнейший из ныне живущих русских поэтов <...> Его поэзия отмечена абсолютной свежестью восприятия и стиля в соединении с напряженностью лиричес¬кого чувства, что можно найти только у классиков. <...> его проза <...>, раскрывая подлинную сущность человеческой души, стоит обособленно от прозы его современников» (vol. 19, р. 757).
5 Речь идет о поэме Саянова «Картонажная Америка» (Л., 1929), ос¬лавленной критикой за использованные в ней формально-эксперимен¬тальные приемы.
537. Р. И. ПАСТЕРНАК
6 марта 1930, Москва
6. III. 30
Дорогая мамочка!
Хотя я писал в прошлом письме о датах1 и от Лиды еще ответа получить не мог, я все их, всё же помню (неуверенно), и знаю, что (26-1 Г) в день полученья письма — твое рожденье. От всей души поздравляю тебя с этим днем и горячо желаю здоровья и долголе-тья, свободного времени, радостного и беззаботного духа, легких родов — Жоне, успешной работы — папе.
Твоя открытка о Зелинской2 только что подана, а та, за кото¬рой вдогонку ты ее отправляла, еще не пришла. Передам Шуре.
Я о себе ничего не пишу или редко и очень мало, потому что это трудно и нё к чему. Я очень устал. Не от последних лет, не от житей¬ских трудностей времени, но от всей своей жизни. И это надо по¬нять точно, как сказано. Меня утомил не труд, не обстоятельства се-
* 26 февр. по ст. — 11 марта по нов. ст. 408 мейной жизни, не заботы, не то, словом, как она у меня сложилась*. Меня утомило то, что осталось бы без перемены, как бы ни сложи¬лась она у меня. Вот то-то и грустно и утомительно, что эти две сто-роны друг от друга отделимы, и что чуть ли не весь я всю жизнь оста¬вался и останусь без приложенья. Ни я, ни кто другой не виноват.
Шура и Ирина последнее время работали дни и ночи и очень заняты. Всем вам просил кланяться А. С. Шор, которого я недавно видел на концерте. И Неменова-Лунц, — совсем седая, но по-пре¬жнему жизнерадостная и бодрая. И Гнесина. Наконец, — папе и Кенеман, который учеником консерватории встречал его у Сафо¬нова3. Единственная отрада нашего существованья это разнообраз¬ные выступления последнего моего друга (т. е. друга последнего года) — Генр. Нейгауза, и у нас, нескольких его друзей, вошло в обы¬чай после концерта остаток ночи всей компанией проводить друг у друга. Устраиваются обильные возлиянья с очень скромной закус-кой, которую, по техническим условьям, достать почти невозмож¬но. В последний раз он играл с Кенеманом на двух роялях, и любо¬пытно было узнать, что уже и одна разница в ударах превращает рояли одной фирмы в несвязуемо различные по тембру инструмен¬ты. Ни разу не разойдясь в ритме, они все время расходились в му¬зыке, и даже Женя и Ирина, закрыв глаза, понимали, когда вступа¬ет Нейгауз, и в бойко текущие упражненья для пальцев вдруг вли¬вается волна значащей звучности, с дьявольским чувством ритма и темпераментом. Потом (без Кенемана, разумеется) до 6-ти ча¬сов утра пили, ели, играли, читали и танцевали фокстрот в Шури-ной и Ирининой комнате; а Федичку к Жене перенесли. Женичка же так нервен, что достаточно небольшого отступленья от режи¬ма, как он уже и не засыпает до 11 часов, а когда и позже.
Крепко обнимаю вас. Все с большим чувством присоединя¬ются к моему поздравленью.
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 См. письмо № 535.
2 Неустановленное лицо.
3 А. С. Шор, М. С. Неменова-Лунц, Е. Ф. Гнесина, Ф. Ф. Кенеман, В. И. Сафонов — известные музыканты, дружившие со старшими Пастер¬наками в 1910-х гг.
* Вычеркнуто предложение в 3 строки. Дальше в тексте письма отдельные вычеркивания.
11 марта 1930, Москва
Пользуюсь случаем и приписываю1. Пожеланья мои тебе толь¬ко растут и приобретают в силе. Только что получил письмо от Лидочки, — горячо благодарю тебя, Лидок. Ты сказала несколько вещей, безупречно существенных и глубоких. Если их даже и нельзя прямо отнести ко мне, все равно, они сохраняют свою ла¬коническую дефинитивность в отношеньи всякого большого ис¬кусства. Ты молодец, я крепко тебя целую.
Говоря об освобожденьи жизни в искусстве, ты прямо по оси пересекаешь основное чувство, которым я живу и в работе, и в общеньи с теми токами, которые она потом мне приносит2. А твоя боязнь, не за прошлое ли меня балуют симпатией, — основатель¬на и справедлива. Она тебя не обманывает, это именно так. Ну так что же. В этом нет ничего позорного. Моя молодость давно кон¬чилась, я не властен длить ее безгранично.
Не вздумай только показывать «Повесть» Вальтеру. Он пой¬мет превратно и огорчится3.
В заключенье целую и обнимаю вас обеих и Федю. Аленушку для той же цели беру на руки. Весь ваш и с вами. Б.
Про Вальтера, если пошлешь, предостереги и наших.
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Hoover Institution Archives, Stanford).
1 Приписка к письму Е. В. Пастернак, по которому датируется.
2 Лидия писала брату 1 марта 1930: «Ты освобождаешь жизнь и меня, и вообще все пережитое. Я до невозможности остро чувствую именно вот это: освобождение (из-под гнета времени) и радость, и благодарность за освобождение» (там же. Кн. I. С. 268).
3 Имеется в виду Вальтер Филипп, учителем которого Пастернак был в 1913—1915 гг. Описанная в «Повести» обстановка дома Фрестельнов имела биографической основой годы, проведенные Пастернаком в семье Филип¬пов, в 1918 г. вернувшихся в Германию. После смерти отца, мать с сыном жили в Берлине и встречались с Пастернаками.
539. Н. К. ЧУКОВСКОМУ
17 марта 1930, Москва
17. III. 30
Дорогой Николай Корнеевич!
Мне о Вашей прозе первая говорила Е. Тагер1, и я так доверя¬юсь ее суждению, что с большими надеждами ждал случая ее про¬честь. Вы их не обманули. Благодарю Вас за книгу.
У меня есть недостаток, ведущий в жизни ко многим неудоб¬ствам. Я не умею перемежать свою работу чтением. Последнее, по близости вещей, рождаемых в душе,
