Полное собрание сочинений в одиннадцати томах. Том 9. Письма. Борис Леонидович Пастернак
Дорогая Киса, после расставанья1 в воздухе осталась какая-то чистая печальная нота, в которой нас с тобой было больше, чем в сутолоке нашего Болконского сосуществованья. Я ее и дома нашел, вернувшись с вокзала. Прасковья Петровна чудно убрала все три комнаты, я этот достигнутый порядок ничем не нарушаю: грустно, чисто, тихо и просторно. На счастье, я еще и с Фришманами в ссоре, и никто не отнимает у меня ни минуты.
Я думал с наибольшей пользой проработать это время, но две вещи меня несколько отвлекут. 1) Женю приняли в образцовую школу, в группу, где проходят английский язык2. Там за полгода кое-что успели пройти, и его надо будет подготовить по-англий-ски спешно в несколько уроков. Мне через день придется с ним заниматься по часу, но это одна радость для меня: вчера я дал ему первый урок и просто поразился его способностям. Он сразу же стал читать, по вдохновенью угадывая произношенье (по-английски оно очень трудное, нужно знать вперед язык, т. е. большинство слов, чтобы уметь читать, потому что произношенье не соответствует начертанью и единичных исключений больше, чем общих правил).
2) 8 января исполняется годовщина смерти Андрея Белого, и, вероятно, 10-го состоится вечер его памяти в Доме Писателя. Мне придется в нем принять участие и, кроме того, способствовать привлечению к нему других участников. Надо, значит, будет почитать и подумать.
И все же, по сравненью с прежним, я много успеваю. Каждый день гуляю, в первый же вечер был в Трубниковском, застал Гаррика играющим Сонату-фантазию Скрябина, он простужен, но на ногах и много работает. Оказывается, машина в то утро все-таки пришла, но они не знали, посылать ли, т. е. не поздно ли3.
Помнишь, когда ты незадолго до отъезда стала вспоминать, сколько я за декабрь денег передал, и сначала ошиблась, а потом всю сумму вспомнила, то даже вышло несколько больше, чем это могло быть при вычете 1050 литфондовских. Теперь это объяснилось. Когда я допросил в ГИХЛе денег (после твоего отъезда), то был удивлен, что мне лишь около тысячи переводят. Оказалось, что в декабре литфондовской суммы не вычитывали, а вычтут теперь.
Это меня не огорчает, потому что если я плодотворно проработаю это время (а если бы не годовщина Белого, все бы говорило за это), то у меня уже будут основанья испросить где-нибудь аванс под обработанный кусок прозы4. Однако если этого не случится, то я и в таком случае деньги откуда-нибудь достану, ты на этот счет будь спокойна.
Как там тебе и детям? Не зябнете ли вы при таком морозе? Хорошо ли кормят вас? Может быть, ты не найдешь в этом логики, но как раз в виду вышеприведенных соображений я хотел предложить тебе продлить отсюда ваши путевки до конца января. Если тебе нравится в Абрамцеве, это продленье дало бы тебе больший отдых, в котором ты так нуждаешься. Мне кажется, с Адиком никаких бы трудностей не представило. Если бы в школе придрались к этому и этого бы не смог уладить Гаррик, я ручаюсь, что все в таком случае устрою сам. А вряд ли за две недели успели бы столько пройти, чтобы нагнать это потом представило трудность.
Я что-то хотел еще написать тебе, существенное и интересное, но прервал письмо и позабыл. Тебе, может быть, не понравится, что письмо деловое и торопливое, но это оттого, что весь день мой размерен и это отражается даже на почерке.
В психологию не пускаюсь, повторяю, этот холод, чистота, тишина и возможность рано и быстро вскакивать с постели, работать, читать и поспевать со всем в назначенные часы молодят меня и дают возможность видеть и тебя в мыслях такою же молодою, тихой и возвышенной, какою ты была вначале и бываешь в лучшие свои минуты. Спасибо тебе за это в двух отношеньях. Во-первых, за то, что ты такая и оставляешь по себе такой образ, а затем и за удобство и уют, в котором мне так приятно сейчас, — потому что ведь они созданы и оставлены мне на эти недели тобою.
А ты там, конечно, рада нравиться и нравишься и имеешь успех, все это легко себе представить и лучше не представлять себе. Я об этом стараюсь не думать.
Привет Сельвинским и Шестаковым. Стасика и Адика поцелуй. Твой Боря
P. S. После разговора по телефону. Выполнимо ли технически, чтобы Адик один тут эти 2 недели пробыл? Он будет скучать и обязательно в ком-нибудь нуждаться с целью отвлеченья от шалостей с огнем, электричеством и пр., за ним ведь нужен постоянный присмотр. Это я говорю без всякого упрека ему, а потому что есть характеры, склонные к уединению и несклонные.
Впервые: Письма Пастернака к жене. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, оп. 2, ед. хр. 59).
13. Н. Пастернак уехала с детьми на школьные каникулы в дом отдыха в Абрамцеве.
2 В школу № 25 в Пименовском переулке, где учились дети членов правительства, в частности дочери Сталина и Молотова. Сохранился размеченный Пастернаком учебник «Object lessons in English for beginners* (1909), составленный E. Gone, по которому Пастернак провел 6 первых уроков.
3 Литфондовская машина, опоздавшая ко времени отъезда 3. Н. в Абрамцево.
4 Проза, которую Пастернак писал все эти годы, не сохранилась. В 1936 г. он начал новую, часть которой была передана в «Знамя» («Записки Патрика»). Получив из архива журнала эту машинопись в 1950-х гг., Пастернак надписал на обложке: «Начало прозы 36 г.»
720. 3. Н. ПАСТЕРНАК
7 января 1935, Москва
7.1. 34*
Дорогая Киса! Кроме всего прочего, я очень по тебе соскучился, так что, если Адика нельзя задержать еще на 2 недели, я рад этим воспользоваться, чтобы вернуть вас всех домой.
Правда, этой тишиной и простором надо бы воспользоваться и сердечную блажь надо бы уметь побеждать, но я, право, не знаю, что чему предпочесть.
Воображаю, что ты там вытворяешь! Коньки коньками, но, Киса, не изменяй мне все же до последнего. Главное ведь — ничего от тебя не узнаешь, будешь врать и смеяться, бесстыжие твои глаза!
Думать мне об этом больно, но все это сопровождается уверенностью, что рано или поздно все выйдет наружу. Я об этом стороною узнаю, и тогда нам, конечно, не житье.
* Авторская ошибка датировки.
Я это письмо начал утром. Сейчас ты звонила мне. У тебя такой милый голос издали. Я так, оказывается, несмотря на твою жестокость и бесчеловечность, привык любить тебя, готов любить, хочу и хотел бы.
И, в конце концов, на тебя ни в смысле коньков (Киева), ни в более широком отношеньи (интереса к другим людям и уменья поставить себя на их место) нет управы. Делай что знаешь и будь здорова. Целую тебя и люблю. Твой Б.
P. S. Был у Туси1, предлагал ей денег. Она наотрез отказывается. По-видимому, она рассталась с мыслью заниматься с мальчиками по вашем возвращенье. Что ж это будет? Меня это очень озабочивает — тебе одной с ними не справиться. Я вот что придумал. Передам деньги Гаррику, чтоб якобы от него и чтобы он ее уговорил не бросать нас.
Завтра или послезавтра устрою путевки, для этого надо будет денег достать. Рад, что поправляешься.
Адика и Стасю поцелуй. Поклон всему нашему дамштабу.
Впервые: Письма Пастернака к жене. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, оп. 2, ед. хр. 60). Примеч. 3. Н. Пастернак: «Письмо написано в Абрамцево в Дом отдыха».
1 Наталия Феликсовна Блуменфельд занималась с детьми 3. Н. Пастернак.
721. 3. Н. ПАСТЕРНАК
И—12 января 1935, Москва
11.1. 34*
Дорогая Киса, у меня потребность изредка перекинуться с тобой словечком-другим.
Сегодня я взял аванс в 1000 р. под прозу и был в Литфонде, чтобы продлить вам путевки. Но Беляев болен, и серьезно: плевритом. А он бы мне всю эту процедуру облегчил. Послезавтра буду звонить Рождественскому и все устрою. Говорят, он на выходные иногда в Абрамцево ездит, — Рождественский1. Если это правда, то ты, его увидев, могла бы попросить о переводе в большой дом.
* Авторская ошибка датировки.
Сегодня, хотя и встал рано, за работу взялся в 7 часов вечера. С утра слегла Прасковья Петровна, температура 39 с десятыми. Я печь топил, убирал, потом по делам ходил, дал Жене урок, там пообедал, вернулся домой, Прасковье Петровне за лекарством ходил и себе за водой в комакадемию (второй день воды нет).
В гастрономе встретил Риту, которая по всему городу лимон ищет. Узнал, что Анна Федоровна2 3-й день больна с высокой температурой, только к вечеру догадались врача позвать — бронхит. А вчера я полдня потерял в звонках по телефону: Мейерхольдам, Вишневскому3, Юдиной: просьбы об участии в вечере памяти Белого.
Но все равно все время работать нельзя: не те годы. Я много гуляю. Первое время я это с посещеньями кого-нибудь связывал (был у Гаррика, у Туси, у Шуры, у Бугаевой), а теперь, так как даже и такие короткие визиты полчаса-час отнимают, — прохаживаюсь без всякой цели.
Главное, досадно, в работе я уперся в такое место, которое требует подготовительного чтенья (по истории гражданской войны и пр.), и я за это чтенье принялся, но тут бы мне все это и проглотить дня в два-три, чтобы опять вернуться к писанью, но не тут-то было: вечер, Праск. Петр, (болезнь), уроки с Женечкой (одно удовольствие) и пр. Так сами обстоятельства не дают мне засиживаться над книгами, что, наверное, было бы вредно. Я ведь печки люблю топить, когда это неизбежно и другим некому.
Я очень рад, что тебя нет в эти дни безводья и лежанья Пр. Петр. Аза меня не беспокойся: я с тихой, бесшумной, никем не перебиваемой и спокойной быстротой со всем справляюсь, и это мне доставляет наслажденье.
Сегодня по телефону из Дома Сов. Писателей спрашивали о детях, будут ли они продолжать занятья по ритмике и французскому — я сказал, что да, лишь с пропуском января одного. Потому что занятья будут с 12-го по-старому, т. е. в выходные.
Щербаков (председатель Союза) и Балашов4 просят меня завтра, 12-го, съездить в Малеевку на машине. Там устроили 2-месячные курсы для лучших представителей литературной молодежи со всех республик Союза, к ним ездят профессора лекции читать, а меня им только бы повидать. И будто бы очень хотят именно меня. Так как это живое свидетельство нашей действительности, комсомольцы эти, то мне это очень интересно и, по ходу моей прозы, даже и надо бы мне в смысле материала. Вот отчего я не сразу отказался. Но дело уже к
