для А А. Ахматовой (см. письмо № 1054).
1063. С. Д. СПАССКОМУ
20 июля 1948, Переделкино
20 июля 1948 г. Дорогой Сережа!
Я наконец выбрался в Переделкино, на первое время без выезда, чтобы двинуть Фауста, за которого я только-только принялся1, и пишу тебе, находясь в совершенной неизвестности насчет следующего: 1) выехала ли уже Анна Андреевна из Москвы, 2) смогла ли она, по условиям багажного веса, захватить с собою рукопись2 и 3) в Ленинграде ли ты вообще, и доходят ли до тебя мои разнообразные покушения.
Зато я привел в ясность вопрос о рукописи романа, и, во-первых, налицо ли в твоем экземпляре 149 страница, затесавшаяся в мой экземпляр в двойном числе? Это надо бы мне знать, чтобы дослать тебе ее. Во-вторых, найди, пожалуйста, способ сшить страницы, а то они перепутаются или затеряются. В-третьих, и это важнее всего, так что, собственно, я с этого должен был бы начать, в-третьих, в тексте все же много ошибок переписчицы3 (например, на стр. 11 два раза у нее идеал, а у меня было идея, у меня: кружишься, кружишься, а у нее кружиться, кружиться и пр.) и еще больше моих собственных грехов, фраз, которые я должен был бы выбросить, лишние перегрузки мест, требующих небольшого упрощения и облегчения. Напр., на стр. 92 слишком затянут разговор о смерти. Вычеркни, пожалуйста, 3 последних строчки страницы, начиная со слов: И вот хоть убейте меня… Отсюда вывод, что не только не надо отдавать это в переписку, но, наоборот, при первом удобном случае пришли мне рукопись с оказией для правки (или просто заказной бандеролью по почте).
Что же касается твоего собственного ознакомления с ней, то меня эти мелкие недочеты, в некоторых случаях раздражающие, не пугают. Существенной помехой для тебя они не будут и настолько не играют роли, что я поступил правильно, послав тебе непросмотренную и, в некоторых своих слоях, неотлежавшуюся рукопись. На отбор и шлифовку, на осмотрительность и неторопливость ушло столько лет жизни, что теперь только и осталось, что не тратить времени даром и торопиться. На свете мало кто способен понять так хорошо, как ты, о чем это и для чего, так что, если только это не слишком плохо, это доставит тебе радость4. Твой 2. Я.
Впервые: Собр. соч. Т. 5. — Автограф (собр. В. С. Спасской).
1 Начало работы над переводом I части «Фауста»; договор был заключен 20 мая 1947 г. с обязательством сдать работу не позже 1 мая 1948, отсрочка, вытребованная 26 марта, продлевала срок сдачи до 2 сент. 1948 г. (РГАЛИ, ф. 613, оп. 7, ед. хр. 863). Перевод был окончен в марте 1949 г., его объем составил 5091 стихотворную строку.
2 Пастернак просил А. Ахматову взять с собой машин, первой книги «Доктора Живаго» для С. Спасского (см. письмо JSfe 1060).
3 Пастернак послал Спасскому машин., не успев исправить опечатки.
4 Спасский восторженно отозвался о прочитанном (см. коммент. к письму JSfe 1065).
1064. А. С. ЭФРОН
9 августа 1948, Переделкино
9 августа 1948 Дорогая Аля!
Спасибо тебе за письмо, но отвечаю наспех, и так же наскоро, не глядя, исполняю твою просьбу1. Сообщи, дошло ли. Года три тому назад было предположение выпустить все мои переводы Шекспира отдельным собранием (есть еще хроника «Генрих Четвертый, обе части и «Король Лир»). Тогда я написал вступительную статью к собранию, оттиск которой (т. е. машинопись) посылаю тебе с книгами2. Последние годы, когда я только и научился писать, все мои работы остаются ненапечатанными и неизвестны никому. Но это в порядке вещей, это гармонирует с остальными сторонами жизни и меня не огорчает. Вообще все очень хорошо у меня, я много успеваю и хорошо себя чувствую, но у тебя обо мне неправильные сведения, жена моя жива и здорова и я с ней не разводился3.
Средства к существованию я зарабатываю переводами, часто очень серьезными и оправдывающими себя, например сейчас перевожу Фауста, а урывками, редкими и непродолжительными, пишу свое, гораздо, на мой взгляд, свободнее, досказаннее и лучше, чем раньше. Последнее время я писал роман в прозе, написал первую книгу (он будет в двух) и буду продолжать, когда освобожусь от Фауста. Я не могу тебе его послать, да он и не понравился бы тебе, но одна из глав второй книги (это долго объяснять, как и почему) будет представлять тетрадь стихотворений одного человека, умирающего в 1929-м году (эту тетрадь найдут после его смерти) и часть стихов, написанных для этой будущей главы, я прилагаю.
Если бы я не писал тебе так торопливо и уступил напоминаниям твоего письма4, охам, ахам и воспоминаниям конечно не было бы конца. Но лучше этого не делать. Напиши, прав ли Крученых, говоря, что тебя зовут Ариадной. Я всегда знал тебя Алей и думал, что это Александра. Это вообще мне надо знать, а в частности и на случай, если у меня будет возможность послать тебе что-нибудь еще, чтобы не перевирать твоего имени в адресе.
Асеев не ошибается, ответив тебе о маминой могиле, что неизвестно, где ее похоронили! Таково общее убежденье, так всегда отвечали мне, когда я расспрашивал потом людей в Чистополе и бывших в то время в Елабуге5. Но я согласен с тобою, что личные неторопливые розыски на месте (и наверное дольше) могли бы к чему-нибудь повести. В этом смысле вызывался съездить туда и навести справки мой и Асеевский добрый знакомый в Чистополе, Валерий Дмитриевич Авдеев (г. Чистополь Татарская Автономная республика, ул. Карла Маркса 74), ботаник и историк края, понемногу занимающийся всеми искусствами и чтящий мамину память, с которым я списывался по этому поводу весной, но я думаю, эту просьбу к нему надо отложить до того времени, когда ты сможешь туда собраться.
Целую тебя. От души тебе всего лучшего. Не унывай (это не безответственные слова, а совет, твердый и продуманный).
Твой Б.
Впервые: «Знамя», 2003, № 11. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 434).
1 А. С. Эфрон была освобождена из лагеря 27 авг. 1947 г.; сохранилась переписанная А. Е. Крученых записка Пастернака к ней в лагерь 3 мая 1947: «Дорогая Аля! Я Вам писал раза два, но это конечно не оправдание. Может быть с дачи напишу побольше. Держитесь и не унывайте, надо свидеться. Всего лучшего. Крепко обнимаю Вас. Ваш Б. Я.» (РГАЛИ, ф. 1334, on. 1, ед. хр. 71). Освободившись, А. Эфрон поселилась в Рязани и преподавала в Художественной школе. В письме 1 авг. 1948 она просила Пастернака прислать ей «Ромео и Джульетту» для учащихся театрально-декоративного отделения. «Ты мне присылал туда, но в тех условиях уберечь их не удалось», — намекала она на условия лагерной жизни (А. Эфрон. О Марине Цветаевой. С. 301).
2 Имеются в виду «Заметки к переводам Шекспировских трагедий» (1946).
3 А. С. Эфрон писала: «Мне говорили, что ты женился. Правда? Если так, то это хорошо. Особенно на первых порах» (1 авг. 1948; там же. С. 302).
4 В конце письма 1 авг. 1948 А. Эфрон вспоминала свое первое знакомство с Пастернаком в Париже в 1935 г.
5 Из письма А. Эфрон: «Асеев писал мне, что мамину могилу разыскать невозможно. Не верю» (там же. С. 301). Расспросы Пастернака о могиле Цветаевой см. в письмах № 887, 1050.
1065. С. Д. СПАССКОМУ
14 августа 1948, Переделкино
14 авг. 1948 г.
Дорогой Сережа! Не обижайся, пожалуйста, на то, что о радости получения твоего большого значительного письма я извещаю тебя действительно лишь открыткой. Сколько в нем удивившего меня понимания и сколько доброты и щедрости проявил ты, не пожалев затратить на меня столько времени!1 Я вынужденно тороплив, ты должен простить меня. Именно для того чтобы продолжать работу в том духе, как ты пишешь, я должен залпом и галопом одолеть Фауста, чем в настоящее время и занят. Крепко целую тебя. Еще раз за все тебе спасибо. С рукописью поступай как найдешь нужным, давай читать кому хочешь, с оговорками, что она не правлена. Как только освободится, пришлю тебе взамен этой правленую. Мне хочется очень многого, я не могу рассказать тебе все. Обнимаю тебя. Зина тебе кланяется.
Впервые: «Вопросы литературы», 1969, № 9. — Автограф (собр. В. С. Спасской).
1 В письме 28 июля 1948 Спасский поздравлял Пастернака с «большой удачей» и приобретением нового качества, отсутствовавшего в прежних прозаических работах. Особенно взволновало его живое присутствие образа Христа, которым проникнуто все, «и уверенность и прямота речи, и волевой тон автора, и чувство, что художник имеет право на создание книги, на новизну и свободу высказываний … в самом этом образе задана вся человеческая свобода…бесстрашная, все превозмогающая сила добра … такая тема относится не к прошлому, а всегда лежит в настоящем и в нашем настоящем — особенно … Я думаю, нам даже трудно представить, какой резонанс вызовет такая работа, даже при самой неблагоприятной ее внешней судьбе».
1066. Н. МУРАВИНОЙ
20 августа 1948, Переделкино
20 авг. 1948. Дорогая Нинель!1 Большое Вам спасибо за письмо. Там очень хорошо и местами замечательно описана экскурсия, обход парка и усадьбы и вся эта тихая бедственность и несуразность, замечательны слова о Толстом и о лесе2. И страшно трогательно Ваше желание порадовать меня, которое во много раз превосходит возможности материала, отчего Вам приходится впадать в мистику и аффектацию, сообщая особый смысл вещам и обстоятельствам, в которых не было ничего особенного. Но в этом ни Вы, ни я не виноваты. Не вступайте со мной в спор по этому поводу. Во всяком случае еще раз спасибо за письмо, полное жизни и очень важных мыслей, за исключением двух-трех мест некоторой манерности (это от меня, это я Вам повредил). Через месяц у меня будут экземпляры первой книги романа, я тогда извещу Вас и дам Вам один на подержание. Сейчас начал переводить «Фауста». Он очень хорошо идет у меня.
Ваш Б. Я.
Впервые: Revue des Etudes slaves. LV/4. Paris, 1983. — Автограф (собр. адресата). Печатается по фотокопии.
1 В публикации: Нина.
2 В письме 9 авг. 1948 Н. Муравина описывала автобусную экскурсию в Ясную Поляну.
1067. Б. К. ГУБАРЕВУ
7 сентября 1948, Переделкино
7 сент. 1948
Дорогой Борис Кириллович!
Весною я немного торопливее, чем может быть следовало бы, свел воедино то, что называю я первою книгой романа. Перед тем, как приступить ко второй, мне придется попереводить и, естественно, я хотел бы сократить этот перерыв, как только в моих силах.
Сейчас с увлечением и очень второпях перевожу первую часть Гётевского Фауста, мне хочется довести перевод этой части до конца к 1 января1. Я
