с цветами и датированная ею 1950 г.: «При поздравлении с днем ангела от неизвестного с пожеланием многих, многих лет такой же радости и блеска».
3 Переводы «Генриха IV» и «Короля Лира» в Гослитиздате, договоры на которые были подписаны по сдаче рукописи в 1945 и 1947 гг., и «В. Шекспир в переводе Б. Пастернака» в «Искусстве».
4 Сотрудники бухгалтерии Гослитиздата.
5 См. письмо директору Гослитиздата А. К. Котову № 1095.
6 Далее приводится перевод стих. Павло Тычины «Я знаю», оставшийся неопубликованным при жизни Пастернака (см. т. VI наст. собр.).
7 Имеется в виду большое стих. «Первое знакомство», посвящ. украинскому писателю М. М. Коцюбинскому; было опубликовано в «Молодой гвардии», 1939, № 5.
1095. А. К. КОТОВУ
22 июля 1949, Переделкино
Глубокоуважаемый Анатолий Константинович!
Я прожился, Вы не представляете себе, во сколько рук и как чудовищно много приходится мне зарабатывать!
Появившиеся у Вас переводы Шекспира давным-давно прожиты по давным-давно просроченным договорам. В таком же положении дело с гонорарами по выпущенному «Искусством» двухтомному Шекспиру.
Треть вознаграждения за Фауста тоже ухнула два года тому назад, при подписании контракта. Но об этом немного подробней. Перевод Фауста был Сизифовым трудом, я за ним горы сдвинул не только в смысле усидчивости и трудолюбия. Единственное, что сделали в помощь мне редактора по Гёте и сочувствующие из секции переводчиков, это раззвонили везде, как я разбогатею по выходе Фауста (тиражи!!) и наперед сочли мои миллионы. В результате же, при сдаче труда весной, я (вот ей-богу не вру) вместо всех этих золотых гор получил, за всеми справедливыми вычетами и удержаниями, десять тысяч с лишним. Перевод подгоняли к «молнии», а теперь оказывается, однотомник выйдет неизвестно когда, ординарным тиражом, очень скромным.
У меня к Вам следующая, очень большая просьба. Я знаю, что Гослитиздат не собственное Ваше издательство, что предпринимать переиздания и раздавать заказы по произволу Вы не в состоянии, даже если бы пожелали. Не оказали ли бы Вы мне такую услугу и не посоветовались ли бы, когда он выздоровеет, с Фадеевым (я напишу ему) и, с кем надо, из ЦК (я лично не знаю, с кем именно) вот по какому поводу. Нельзя ли занять меня чем-нибудь крупным и длительным соответственно моему возрасту и умению? Моя репутация не позволяет мне мечтать о переизданиях, для этого требуются боги совсем иного рода, не нашим носом рябину клевать. Но я о другом, о какой-нибудь текущей каторжной работе вроде Фауста, только новой и многообъемной. Например, если бы мне поручили перевести Макбета, Бурю, Юлия Цезаря и Корио-лана, у меня бы к двум томам Шекспировских трагедий подобрался третий, и за вычетом двух-трех пьес я собрал бы всего Шекспира-трагика.
Менее заманчивой, но столь же желательной в смысле заработка была бы работа над второй частью Фауста, вслед за переведенной первою.
Милый Анатолий Константинович, подумайте, пожалуйста, о чем-нибудь в этом направлении. Речь, значит, о какой-нибудь форме длительного регулярно налаженного обеспечения.
Простите, я уверен, что в данное время моя просьба должна Вам казаться неоправданной и нагло притязательной, но верьте мне, рано или поздно оправдание не преминет прийти, и тогда обстоятельства мои предстанут в более истинном и выгодном свете. Наконец, последнее. В делах со мною Вы совершенно свободны. Никто Вас не будет инспирировать, ничего Вам не будут внушать. Привычки переписываться с вышестоящими товарищами, как бы это ни было похвально, и обращаться в высшие инстанции, я не имею, это не в моих правилах и туг мне абсолютно нечего сказать.
Я не буду надоедать Вам юпросами и справками. Найдите, пожалуйста, способ известить меня о своих решениях, когда придет время.
Заранее за все спасибо. Всего лучшего.
Ваш Б. Пастернак
22 июля 1949 г.
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1460, on. 1, ед. хр. 160). Анатолий Константинович Котов — директор Гослитиздата, в 1949 г. сменивший Ф. К. Головенченко.
1096. В. Г. КОМПАНИЙЦУ
24 июля 1949, Москва
Глубокоуважаемый Василий Георгиевич! Не сегодня-завтра я должен буду остаться на бобах. Все предшествующие мои работы, выходящие теперь со страшным запозданием, давно прожиты. Очень часты случаи, как у Вас в Детгизе со сборником Петефи, когда затянувшееся не по вине автора издание, становится, по выходе, в море появившейся продукции других издательств, из предположенного первого вторым, и вместо чаемого остатка гонорара оказываешься должником издательства на очень ощутительные суммы, погашаемые удержаниями. Надо подумать о ближайшем материальном будущем. Письмо сходного содержания направляю я и в Гослитиздат1.
Совершенно не оправдала себя работа над Фаустом, включенным в Гослитиздатовский Гетевский однотомник. На эту лихорадочно-спешную работу ухлопана уйма труда, души и нервов. Работа сначала же была окружена сплетнями на тему о том, в каких фантастических тиражах выйдет издание и как сказочно разбога-теет переводчик. Переводчик же при сдаче труда, за вычетом ранее выданного аванса получил сказочно и до обидности мало, что-то около десяти тысяч с чем-то2.
Фаусту не повезло, потому что у нынешних редакторов-горемык давно выколочено все из души, кроме робости, и как бы ни были лично почтенны в домашнем кругу такие отличные литераторы, как Дейч3 или Вильмонт, на литературной арене это бледные невлиятельные люди без голоса и воображения. Кстати, загадочна и непостижима судьба Фауста у Вас в Детгизе, куда я его тоже предложил. Если верить отзывам редакции (но мало ли что могут мне говорить, язык место мягкое) — текст ее удовлетворяет, но будто бы трудно свести концы с концами в плане финансовом, потому что гонорар удорожит книгу.
Непонятно, как может быть непреодолимым такое препятствие, если я выражал готовность устранить его любым компромиссным решением. Значит, не в этом дело. Тогда в чем же?
Однако речь не о Фаусте. Если это Вам по душе, т. е. если бы у Вас явилась охота помочь мне в устройстве этих дел, не откажите, пожалуйста, запросите инстанции, от которых это зависит, в каком духе и в каких границах можно говорить обо мне и со мной договариваться.
Может быть допустимы переиздания моих шекспировских переводов, появлявшихся в Детгизе, в отдельном виде, или целым собранием. Это, разумеется, было бы наилучшим выходом из положения и позволило бы мне, тем временем, пописать что-нибудь свое4.
Менее заманчивым (потому что тотчас же усаживало меня за новую переводную работу) было бы соглашение на перевод Юлия Цезаря, Бури, Макбета и Кориолана, или какой-нибудь одной из этих четырех трагедий.
Все это я предоставляю Вашему выбору и желанию и оставляю на Ваше усмотрение. Простите за беспокойство. Терпеливо и без напоминаний буду ждать Вашего ответа, — я понимаю, что он не может быть скорым.
Ваш Б. Пастернак
24 июля 1949 г.
Впервые. — Автограф (ГЛМ, ф. 143, on. 1, д. 23).
В. Г. Компаниец — гл. редактор и заместитель директора Детгиза.
1 Письмо А. К. Котову 22 июля № 1095.
2 О повышении гонорара за «Фауста» Пастернак писал в письме № 1104.
3 Александр Иосифович Дейч — писатель, историк западноевропейской литературы.
4 Сб. переводов Пастернака «Вильям Шекспир. Трагедии» вышел в Детгизе только в 1951 г.
1097. А. П. РЯБИНИНОЙ
1 августа 1949, Переделкино
1 авг. 1949
Дорогая Александра Петровна!
Я знаю, что это все фантазия, но может быть (Вы так много делали для меня!), может быть эта фантазия доступна Вашим силам.
Мне требуются 4 тысячи чистых, две Нине Табидзе и две в другие руки1. Сочините их, пожалуйста, тут же на месте, если это хоть сколько-нибудь мыслимо, и не сердитесь за этот притязательный и поспешный вздор.
Вину этой докучности я заглажу когда-нибудь перед Вами тем, что рассмешу Вас своею глупостью в грустную минуту, или одним взглядом напомню Вам о глубине и степени моей преданности Вам. Ваш Б. Я.
Впервые. — Автограф.
1 Имеется в виду О. В. Ивинская. См. об этом также в поручении к Н. Табидзе: «Если (что едва ли возможно) Ал. Петр, устроит деньги в такой короткий срок (одного или двух дней), и их можно будет получить, то 2000 — Нине. Если кроме этих 2000 будут еще какие-нибудь деньги (не меньше 1000), то от одной до двух тысяч — О. В. … в том случае, если выдадут около 5000, то 3000 возьмите, Ниночка, пожалуйста, себе, а остальное О. В. Если, что вероятнее, ничего этого не выйдет, то узнайте только у Рябининой, что она может и собирается сделать и когда» (ГЛМ, ф. 143, on. 1, д. 27). О расставании с Ивинской весной 1949 г. см. в письмах JSfe 1089 и 1098.
1098. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
7 августа 1949, Переделкино
7 авг.
Дорогая моя Олюшка, родная моя!
Как благодарить мне тебя за твое письмо! Я только не понял, когда в действительности умерла бедная тетя?1 Она всегда, правда (как я пишу Владимиру Ивановичу), стояла перед моими глазами молодою, красивою, в кормиличном кокошнике, как ее написал папа больше пятидесяти лет тому назад2. Он ведь не раз ее писал, не раз писал с нее видоизмененных героинь в первых своих жанровых картинах с сюжетом, поры передвижничества. И такою всю жизнь она оставалась, высокой, стройной, доверчиво-порывистой, сильной. Я очень надеялся ее еще когда-нибудь повидать и много радости обещал себе от этой встречи.
Потом я не понял твоих слов о твоем, будто бы хамстве, что ты рукопись передала без записки благодарности (по-видимому, особе, изъявившей согласие привезти ее?). Потому что неужели ты могла забыть свое удивительное письмо ко мне после прочте-ния рукописи и разве не получила моего ответного?3
Меня особенно поразило прибытие твоего письма в дни, когда меня с особенною силой стало одолевать желание написать тебе и беспокойство о тебе. Помнится, ты тогда ждала приезда своей невестки. Кто это, Оля, неужто жена бедного Саши? И где она? С тобою ли она теперь?4
С моей потребностью выговориться с тобой я благоразумно борюсь, потому что эта мысль неисполнима. У меня была одна новая большая привязанность5, но так как моя жизнь с Зиной настоящая, мне рано или поздно надо было первою пожертвовать, и, странное дело, пока все было полно терзаний, раздвоения, укорами больной совести и даже ужасами, я легко сносил, и даже мне казалось счастьем все то, что теперь, когда я целиком всею своею совестью безвыходно со своими, наводит на меня безутешное уныние: мое одиночество и хождение по острию ножа в литературе, конечная бесцельность моих писательских усилий, странная двойственность моей судьбы «здесь» и «там» и пр. и пр.
Тогда я писал первую книгу романа и переводил «Фауста» среди помех и препятствий, с отсутствующей головой, в вечной смене трагедий с самым беззаботным ликованием, и все мне было трын-трава и казалось, что все мне удается.
Сейчас мне пришлось запереться дома отчасти и вследствие истощившихся средств. Вышедшие теперь переводы «Генриха IV-го» и
