и книга не вышла.
3 А. Эфрон писала Пастернаку из Туруханска 26 авг. 1949: «Обязанности мои несложны, но разнообразны. 22 дня я была на сенокосе на каком-то необитаемом острове, перетаскала на носилках 100 центнеров сена, комары и мошки изуродовали меня до неузнаваемости. Через каждые полчаса лил дождь, сено мокло, мы тоже. … Сейчас занята ремонтом … работаю 12—14 ч в сутки. Воду таскаем на себе из Енисея — далеко и в гору. От всего вышеизложенного походка и вид у меня стали самые лошадиные, ну, как бывшие водовозные клячи, работящие, понурые и костля-вые, как известное пособие по анатомии» (А. Эфрон. О Марине Цветаевой. С. 328-329).
1100. К. А. ФЕДИНУ
2 октября 1949, Переделкино
2 окт. 1949 Дорогой Костя!
Я бы хотел поговорить с тобой перед отъездом, а думаю я переехать в среду или четверг. Кроме того, если бы ты позволил, я помучил бы тебя чтением «продолжения» в течение часа-полуто-ра1. Я называю это мучением не из вежливости, увидишь, ты сам со мною потом согласишься.
Потому и лучше это сделать с глазу на глаз, без твоих и Сель-винских, которым я был бы очень рад, если бы думал доставить развлечение. Но я буду плакаться и показывать язвы.
Когда это сделать, в какой из вечеров, начиная с нынешнего, имея в виду часов девять, если тебе это время удобно?2
Целую тебя. Сердечный привет Доре Сергеевне.
Твой Б.
Впервые. — Автограф (собр. Н. К. Фединой). Там же находится записка, вероятно близкая по времени, характеризующая простоту и близость отношений: «Дорогой Костя! Если можешь и тебе не трудно, ссуди меня, пожалуйста, до субботы тридцатью рублями. Всего хорошего. Твой Борис».
1 Имеется в виду осеннее возвращение из Переделкина в Москву, до которого Пастернак хотел прочесть Федину первонач. вариант гл. «Прощание со старым», посвящ. революционному лету 1917 г. в Мелюзееве. Окончательная редакция этой главы была завершена летом 1950 г.
2 Получив ответ на свой вопрос, Пастернак писал: «3 окт. 1949. Дорогой Костя! Спасибо, итак буду ждать тебя с нетерпением завтра вечером в свой рабочий, спальный и пустой манеж наверху. Твой Б.» (там же). Имеется в виду комната на втором этаже дачи.
1101. Н. ТАБИДЗЕ
15 октября 1949, Москва
15 окт. 1949
Дорогой мой друг Нина, подумайте какое у меня горе и пожалейте меня. Жизнь в полной буквальности повторила последнюю сцену Фауста, «Маргариту в темнице». Бедная моя 0льга последовала за дорогим нашим Тицианом. Это случилось совсем недавно, девятого (неделю тому назад)1. Сколько она вынесла из-за меня! А теперь еще и это! Не пишите мне, разумеется, об этом, но измерьте степень ее беды и меру моего страдания.
Наверное соперничество человека никогда в жизни не могло мне казаться таким угрожающим и опасным, чтобы вызывать ревность в ее самой острой и сосущей форме. Но я часто, и в самой молодости, ревновал женщину к прошлому или к болезни, или к угрозе смерти, или отъезда, к силам далеким и неопределенным. Так я ревную ее сейчас к власти неволи и неизвестности, сменившей прикосновение моей руки или мой голос.
Я пишу Вам глупости, Нина, простите меня. Еще большей глупостью будет сказать Вам, что при всем этом я на страже всего Зининого и ее жизни со мной, что я не даю и не дам ей почувствовать ничего, что бы опечалило или обидело ее.
А страдание только еще больше углубит мой труд, только проведет еще более резкие черты во всем моем существе и сознании. Но причем она бедная, не правда ли?
Христос с Вами, Нина, целую Вас.
У нас были без Вас Симон с Марикой и Леонидзе втроем. Это было такою радостью! Кланяйтесь им, но не показывайте письма вот почему: мне хочется любить их совершенно одинаково, но любовь — чувство демократическое, и Симона, и Марико мне любить гораздо легче и проще.
Ниночка, Ниночка! Ваш Б.
Впервые: Собр. соч. Т. 5. — Автограф (ГМГЛ, № 24951, 6). 1 Речь идет об аресте О. В. Ивинской 9 окт. 1949 г.
1102. С. С. ПРОКОФЬЕВУ
16 октября 1949, Москва
16 окт. 1949 г.
Дорогой Сергей Сергеевич!
Нина Львовна1 уверяет, будто Вас интересует эта рукопись, которой она сама не читала и только потому могла Вам ее рекомендовать. Доверяюсь ее необоснованному дружелюбию, но боюсь, что Вы ждете от вещи совсем не того, что она может дать, и потеряете на нее время даром.
Это слишком в стороне от того, что принято, да и я сам привык считать литературой. Тут страницы намеренной наглядности, без которой не бывает искусства, перемешаны с самым сырым и откровенным разговором с собой. Но занесение этих вещей на бу-магу — сильнейшая моя потребность сейчас, и сознавая все недостатки этих записок, я продолжаю их вести с теми же ошибками.
Приложенные в тетрадке стихи, к которым я, вероятно, прибавлю еще столько же, явятся одной из последних глав второй книги, после главы, описывающей смерть Живаго в 1929 году, и разбора оставшихся после него бумаг2.
Я не могу подарить Вам рукопись и через месяц попрошу ее обратно. Если Вы прочтете ее раньше, можете дать ее почитать в течение этого срока, кому пожелаете.
От души всего Вам лучшего. Будьте здоровы.
Сердечный привет Мирре Александровне3.
Ваш Б. Пастернак
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1929, on. 1, ед. хр. 647).
1 Н. Л. Дорлиак — певица, жена С. Т. Рихтера.
2 Речь идет о машин, первой книги романа и тетрадке стихов к нему.
3 Мира Александровна Прокофьева — вторая жена композитора.
1103. О. И. АЛЕКСАНДРОВОЙ
25 октября 1949, Москва Глубокоуважаемая Ольга Ивановна!
Как хорошо Вы сделали, что догадались написать мне, — спасибо Вам! Я был на выставке и ошеломлен виденным1. Головокру-жительность дарования этого удивительного мальчика несоизмерима с печальным фактом его смерти. Мне кажется, будь он по счастью еще жив и даже гораздо старше годами, все равно я точно так же плакал бы перед этими работами и от волнения не мог бы произнести ни слова. Да как же иначе, когда эти акварели, как живые, сходят со стен Вам навстречу, берут Вас за руки, заговаривают с Вами и уводят, куда им вздумается! Тут именно то горделивое, героическое, торжествующее и победоносное, что заключено бывает в такой степени совершенства, доводит до слез своей безупречностью и силой, и это слезы торжества и ликования, а не какие-нибудь другие!
Еще раз спасибо Вам за это своевременное извещение (и в какую подходящую минуту, и как все это мне было нужно!).
Желаю радости и счастья Вам и Вашим близким.
Ваш Б. Пастернак
25 окт. 1949
Впервые: Борис Пастернак. Из писем разных лет. — Автограф (собр. Н. Н. Дмитриевой).
1 Речь идет о выставке работ скончавшегося от несчастного случая 16-летнего художника Коли Дмитриева, устроенной в ЦЦРИ.
1104. А. К. КОТОВУ
9 ноября 1949, Москва
9 ноября 1949 г.
Дорогой Анатолий Константинович!
В недалеком будущем ожидается расчет по Гётевскому однотомнику. Договор со мною на перевод первой части Фауста был заключен до введения новых ставок, по цене 10 руб. за строчку.
Очень прошу Вас повысить мне оплату перевода до 14 рублей1. Не годясь, естественно, в объективные судьи своего труда и не имея о нем твердого мнения, смею однако сказать, что хотя я исполнил эту работу в короткий срок, я был ею захвачен и произвел ее, не щадя душевных сил, — затрата, которая не проходит бесследно.
Надо ли мне обращаться со сходным заявлением в иностранный отдел издательства, или Вы затребуете их отзыв (и любой экспертизы, какая будет нужна) по собственной инициативе?
Всего лучшего
Искренне Вас уважающий Б. Пастернак
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1460, on. 1, ед. хр. 160).
1В архиве Гослитиздата имеется распоряжение А. К. Котова 28 декабря 1949 г. о повышении гонорара Пастернаку за перевод «Фауста» (РГАЛИ, ф. 613, оп. 7, ед. хр. 862).
1105. О. И. АЛЕКСАНДРОВОЙ
20 ноября 1949, Москва
20 ноября 1949
Дорогая Ольга Ивановна!
Подарите Дмитриевым мое письмо1, а я взамен сделаю Вам другой подарок. На выставке по моему совету был один мальчик, очень меня любящий и которому за это в школе очень попадает2. Он, естественно, в восхищении от картин. Но он читал отзывы посетителей, и его удивило, что все это имена, а их отклики так несодержательны и бесцветны. (Я, так сказать, за что купил, за то и продаю, я этих отзывов не видал, это слова этого Андрюши.) Сейчас самой высшей добродетелью считается безличие, и многие знаменитости, простодушно недооценивая прирожденной бездарности, еще старательно тренируются в дополнительной и ее себе прививают. Очень странное заблуждение. Конечно, одним письмом ничего не сделать, но было бы хорошо, если бы это священное цежение слов сквозь зубы перебивалось чьим-нибудь простым голосом даже предпочтительно неудачным, но только живым. Колина память ни в чем решительно не нуждается, ни в хороших, ни в дурных славословиях, речь именно только о высшем свете, о нравах времени, о тоне, который выдерживает и этот альбом. (Но может быть это все фантазии моего Андрюши, и тогда прошу извинения.)
А за передачу письма я бы Вам оставил в собственность экземпляр первой книги романа, который Вы должны поскорее взять у Дмитриевых3. Многое там Вам очень не понравится, но Вы и Ваш круг должны знать эту вещь, она очень прямо и полно выра-жает мои стремления и интересы последнего времени, может быть даже в ущерб художественности и яркости впечатления. Искренне напишите мне потом, не боясь меня обидеть.
Стихи, приложенные к роману, пишет Юра. По замыслу вещи он должен будет умереть в 1929 году. Во второй книге вслед за описанием его смерти будет глава, сплошь состоящая из одних стихов, найденных потом в его бумагах. Приложенные составляют приблизительно половину их, будут еще и другие.
«Охранной грамоты» нет и у меня самого. Я не знаю, как ее достать4.
Я много сейчас работаю. Пишу стихи и прозу второй книги (продолжение романа), перевожу поэмы Петефи, собираюсь перевести «Макбета» и вторую часть Фауста. Живу я незаслуженно хорошо, непередаваемо, непостижимо, с такой совершенною внутренней свободой, словно жизнь протекает по моей фантазии и мечте как раз так, как я хотел, со всеми осложнениями и горестями, которых она мне стоит. Как раз сейчас у меня большое огорчение5, которое каждый день собирается меня уничтожить и в ежедневной борьбе с которым заключается счастье и назначение моей работы.
Если Вам покажется, что рукопись выставляет какие-то догматы, что-то ограничивает и к чему-то склоняет, значит, вещь написана очень дурно. Все истинное должно отпускать на волю, освобождать. Всего лучшего. Поклон Вашему мужу6. Если у него будет желание прочесть роман и потом написать мне, я буду очень рад.
Ваш Б. Пастернак
Впервые: Борис Пастернак. Из писем разных лет. — Автограф (собр. Б.
