мастерство на службу своим мыслям и душевному хозяйству, а не сочинительству». Сохранилась карандашная записка к Н. А. Венкстерн более позднего времени, в которой Пастернак предлагал ей следующие главы «Доктора Живаго»: «Дорогая Наталия Алексеевна! Если будет время, прочтите продолжение (третья четверть вещи, еще остается последняя). Могу дать только на две недели, до конца ноября. Сердечный привет Наталии Алексащровне. Ваш Б. П.» (там же). Наталия Александровна Клыкова—дочь Н. А. Венкстерн. Записка относится к осени 1950 г.
2 Вскоре после получения рукописи у Н. Венкстерн случилось кровоизлияние в глаз и она просила прощения, что не может быстро прочесть ее.
3 Олег Николаевич — неустановленное лицо.
1110. К. КУЛИЕВУ
30-31 декабря 1949, Москва
Дорогой Кайсын!
В тот день как пришло письмо от Вас и Елены Дмитриевны^, из Тбилиси приехала приятельница моя, жена Тиц. Табидзе, она обедала у нас, я пробовал читать ей Вас вслух, но каждый раз слезы мешали мне, я протягивал ей листки с переводами Елены Дмитриевны, она читала глазами и соглашалась с моим потрясенным восхищением.
Все это очень, очень хорошо. Это не только выношено и выражено с большой покоряющей силой, это каждый раз изображе-
ны
ние самой этой силы, хмурой, грустящей, плененной, это каждый раз ее новый образ в той или иной форме прометеевой скованности и неволи.
Елена Дмитриевна права, выделяя стихи, которые Вы написали в день Вашего рождения и стихи, написанные мне2, они хороши сверхъестественно, но я ставлю рядом и «Я хочу, чтобы было так», «Вечером, когда листья падают» и «Видя, как идет дождь».
Между прочим, несмотря на лучшие наши и Гетевские переводы персидской и арабской лирики, несмотря на Саади, Омар Хайяма и пр., на Ваших примерах я впервые в жизни понял, открыл, испытал на себе действие и природу этих газелеобразных возвращений и повторений, трагическую естественность и побе-доносность этой формы, так сказать роковой, заклятый ее ход. Все это очень крупно и бесподобно.
Но что же, кроме этих восторгов, Кайсын, сказать мне Вам утешительного?
[Вот две вещи, хотя, может быть, они не утешат Вас.]3
На этой строчке я прервал вчера письмо, а сегодня мне самому так грустно, что сам я больше Вас нуждаюсь в утешении. Ну да все равно. Целую Вас и обнимаю. Сегодня 31 декабря. С Новым годом Вас и Елену Дмитриевну. Что делать, что делать! Ваш Б. Я.
Впервые: «Дружба народов», 1990, JSfe 2. — Автограф (собр. А. Кулиева). Датируется по содержанию.
1 Кулиев писал 19 нояб. 1949 Пастернаку: «Я читал Ваш роман. Могу сказать только Вашими же словами: «Благодарствуй, ты больше, чем просят, даешь». Все, что я думаю о Вашем творчестве и Вашей личности, я старался выразить в своих стихах. Для меня это легче. Крепко Вас обнимаю. К Кулиев» (там же. С. 260).
2 «О больших поэтах хорошо говорить / Утром, когда идет снег. / Они приходят в мир также, / Как приходит снег…».
3 Фраза вычеркнута.
1111. Н. ВАЧНАДЗЕ
31 декабря 1949, Москва
31 дек. 1949 г.
Дорогая Наталья Георгиевна, какая Вы талантливая!1 И какой редкой хорошей породы этот талант, какой редкой неустрашимой чистоты и скромности! Потому что в большинстве одаренные люди стыдятся своей нравственной наследственности и портят и ухудшают себя из робости. Примеры дарования, верного детству и дому, исключительны и граничат с героизмом.
Вы правы, когда где-то между характеристикой Маяковского и Шенгелая2 пробуете присвоить эти черты нелицемерной открытости и молодой свободы от предрассудков целому поколению. Действительно было время, когда это могло казаться, да и русская революционная преемственность вела к этому — крайности Достоевского, толстовские упрощения. Но все это вскользь, это уже ненужное отступление.
Вы чудно пишете, как должны были бы писать самые лучшие писатели, и, что самое главное, без ущерба для предмета изложения. Хорошее владение пером, язык и чувство стиля обыкновенно уводят от изображаемого и становятся самоцелью, а Вы не дали стилистике оседлать себя. И опять Вас спасли доброта и другие давно в мире открытые душевные достоинства, вероятно, лежащие в основе вкуса: любовь к людям и благодарность прошлому за его яркость, наряду с заботой о том, чтобы отплатить ему такой же красотой и жаром. И смотрите, в каком Вы выигрыше, именно в том, который составляет единственно истинную победу всякого настоящего искусства!
Я все больше склоняюсь к мысли, что главное различие между людьми сводится к их разнице по степени их способностей, и когда я плакал над некоторыми страницами Вашей книги (это относится к «Рассказу о себе» и «Путешествию по Европе»), то слезы вызывала высота Ваша, независимо от того, что Вы рассказывали.
У Вас очень хорошо рассказано об отце, о лунной летней ночи в Кахетии, о первичных детских ощущениях и любви к родному гнезду, о грдзели Кахури3. Заставили Вы меня плакать быстротой рассказа о поездке 14 года на Бергпляж именно умной сжатостью, с какою описано в этом месте так много знаменательного и роко-вого. Талант сам источник сжатости, потому что он точно обозрим и очевиден, как улика. Его почти видишь, это складка души, так же бросающаяся в глаза, как складка на плаще. Я не верю ничему, что очень велико размерами или чего очень много. Женщины рожают людей, а не циклопов. Гигантским бывает только неорганическое, космические пространства небытия, пустоты смерти, мертвящие начала уродства и надругательства.
Другой, растрогавший меня до слез отрывок, — одновременность первого замужества, окончания гимназии и первого ангажемента. Это можно было уместить так захватывающе в одной строке, потому что когда-то жизнь сблизила это так же захватывающе тесно. И снова это абсолютное соответствие дара жизни дару слова. Очень хорошо при просмотре кадров о желании подняться на экран, переиграть по-новому и исправить. Очень хороша характеристика Шенгелая. Прекрасно о городах (в автобиографии и в путешествиях), о Флоренции, о Берлине. Замечательное (конечно, бессознательное, иначе не бывает) чувство компоновки, инстинкт последовательности, в каком месте о чем рассказывать: например, очень хорошо, что сообщение о детях дается перед Тру-синским ущельем. Естественность постепенно открывающихся рельефов горного пути.
Ну довольно. Поздравляю Вас. И если Вы из скромности недосказали главного: как любила Вас Ваша собственная судьба и светившее Вам солнце и носившая Вас Земля (не Грузия, а вообще Земля, Земля Мира), то этого и не надо, зритель и так догады-вается об этом по своему собственному, охватившему его восхищению.
Я Вам так верю, что, когда некоторые другие страницы по теме своей оставили меня сдержанным или холодным, я больше, чем в других, сходных случаях, подумал, что это мои вина и слепота.
Да, действительно я давно-давно уже чего-то недооценил и не понял и в позднем Маяковском, и во многом другом. И что хуже всего — эта связанность собственными границами, тогда она легла на всю жизнь непоправимым обедняющим закостенением. Я очень сильно чувствую это теперь, когда (говорю это совершенно искренне и без всякой рисовки, но и без сожаления) я живу только своими недостатками.
И при чувстве глубокого родства, которое во мне пробудила Ваша книга, я шлю Вам привет и благодарность из своей неудавшейся и неоправдавшейся жизни в Вашу удавшуюся и победившую.
Сердечный привет Кире Георгиевне и поцелуйте Борю4.
Ваш Б. Пастернак
Да, с Новым Годом! Сегодня восхищенно помянем Вас, у нас будут Фатьма5 и Нина.
Впервые: «Вопросы литературы», 1966, № 1. — Автограф (Гос. публичная библиотека им. К. Маркса, Тбилиси).
1 Письмо написано по прочтении книги Н. Вачнадзе «Встречи и воспоминания». Тбилиси, 1949.
2 Николай Михайлович Шенгелая — кинорежиссер.
3 Грузинская застольная песня.
4 К. Г. Андроникашвили, сестра Н. Вачнадзе, вдова Б. А. Пильняка, и его сын Борис.
5 Фатьма Антоновна Твалтвадзе — переводчица с грузинского языка.
1112. С. Н.ДУРЫЛИНУ
1949, Москва
Дорогой мой Сережа!
Я пишу это, чтобы при твоем недосуге заблаговременно уберечь тебя от писанья мне письма о начале романа1. Не делай, ради Бога, этого; если бы даже мы были свободнее, это всегда так мучительно для пишущего, даже в наилучших случаях: пишешь, пишешь, говоришь самые страшные восклицательные слова, и все мало, и все мало: и твой незримый адресат в отдалении (всегда кажется, что он должен быть ненасытен, как Минотавр) постепенно становится твоим проклятием.
Катя Крашенинникова сказала мне по телефону, что он тебе понравился. Как ни любят преувеличивать женщины и добрые люди, мне ясно, что ты его не осудил, и я ликую, и с меня довольно.
Ничего не рассказываю и ни о чем не расспрашиваю: все нужное мы друг о друге знаем. И это не напоминание о рукописи. Никто тебя ни в каком отношении не торопит. Ты уже написал мне. Обнимаю тебя. Привет Ирине Алексеевне. Твой Б.
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 7. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2980, on. 1, ед. хр. 695). Датируется по содержанию.
1 Дурылин ответил подробным разбором: «Дорогой Боря! Нет, я не хочу воспользоваться тем правом не отзываться о романе, которое ты мне предоставляешь в твоем милом письме. Ты верно почувствовал то большое «Да», которое я говорил все время, читая роман».
1113. Е. Д. ОРЛОВСКОЙ
Начало января 1950, Москва Дорогая Елена Дмитриевна!
Большое Вам спасибо за письмо Ваше и Кайсына и за вложенные стихотворения. Впечатление было необыкновенное, огромное и о нем подробнее в письме Кайсыну. Первым побуждением было отвечать Вам тотчас же. Остановила отчасти поглощенность работами, главное же: невозможность рассказать важное и значаще. Об этом, без всяких намеков и кавычек просто не принято говорить1.
Но, по-видимому жизнь прекращается только со смертью, а пока она длится, в ней все совершается и располагается по достоинству, как в молодости. Чувство не единственное ее содержание, но все остальное, немногочисленное, что она содержит, также крупно, определенно и действительно, как оно.
Я оттого так быстро и легко перевел первую часть Фауста, что в это время и у меня в жизни все делалось как в Фаусте; я переводил его «кровью сердца» и очень боялся за эту новую кровь, как бы в числе всего прочего, повторившегося с нею по Фаусту, не повторилась с ней последняя сцена, как бы не попала она меж таких же стен. Осенью это случилось. Вот мое огорчение, вот горе мое. Если Вы ничего не поняли, то тем лучше. Вообще просто неприлично рассказывать о себе.
Не посылайте мне назад рукопись2. Надеюсь письмо мое застанет и Вас и Кайсына на месте (вот о чем уже приходится мечтать), но если бы в будущем Вам пришлось уехать3, считайте этот экземпляр своей собственностью.
Я теперь перед вероятной уймой новых переводных задач (среди них несколько поэм Петефи, Шекспировский Макбет и 2-ая часть Фауста). Месяца два-три с Божьей помощью попишу вторую книгу романа; пишу также стихи вроде тех. Удивило совпадение слова: «снегопад» у меня
