слов я потратил, чтобы отвратить Вас от себя. Потому что это главное. Главное было сказать Вам, что я думаю о духе и мире, который так притянул Вас.

Остальное несущественно. Будете ли Вы писать, надо ли Вам писать, — я этого вопроса даже не подымаю. Я не берусь разрешать это и в случаях гораздо более ясных. Но в части стихописа-тельской вот Вам один совет, внешнее соображение, которое по-разит Вас своей поверхностностью. Держитесь строгой рифмовки и совершенно откажитесь от неполной и приблизительной. Это вот зачем. Правильность формы повышает трудность и заставляет расставаться с тем, часто излишним развратом мысли и беспорядком, которых так много в вольностях более расхлябанного стихосложения.

Постарайтесь разыскать в библиотеках или где-либо книжечку «Земной простор», которую я Вам обещал прислать3, но которой не нашлось у меня ни одного экземпляра, а также книгу прозы «Охранная грамота», хотя и затронутую ненужною сложностью и манерностью, которые я сейчас осуждаю, но все же для меня существенную, а также два тома моих Шекспировских переводов. В особенности прочтите историческую хронику «Король Генрих IV».

О теории стиха я никогда не писал, но всегда о творческом существе искусства в целом, или поэзии, или отдельных поэтов. Жаль, что при выпуске двухтомного моего Шекспира (Изд. «Искусство» 1949 г.) не появились в собрании предпосланные ему за-метки мои к отдельным шекспировским драмам4. Там много своего, любопытного.

Желаю Вам счастья.

Ваш Б. Пастернак

Ваше стихотворение — вид послания мне, если не ошибаюсь5. Благодарю Вас за это посвящение и вообще за добрые Ваши чувства.

Впервые: «Литературное обозрение», 1990, JSfe 2. — Автограф (собр. адресата).

Семен Аронович Немзер, инженер-теплоэнергетик, в своем письме, посланном Пастернаку в ответ 6 апр. 1950 из г. Миленки Владимирской обл., писал об искренности ранних стихов Пастернака и «Охранной грамоты», отстаивая их от критики автора.

1 Первое знакомство Пастернака с С. А. Немзером состоялось по телефону. Письмо было написано в ответ на присылку стихотворения, датированного 21 февр. 1950 г.

2 Строчка из стихотворения: «Когда по мостовым Москвы, февралясь, / Сметает ветер с тротуаров снег; / Мне хочется, чтоб строки подобрались / И навестили Вас. А впрочем нет…» (там же. С. 16).

3 В телефонном разговоре Пастернак обещал прислать эту книгу, вышедшую в 1945 г.

4 «Заметки к переводам Шекспировских трагедий» (1946).

5 Стихотворение носит посвящение «Б. Л. П.».

1119. Н. МУРАВИНОЙ

3 марта 1950, Москва

3 марта 1950

Дорогая Нинель, хорошая моя, сегодня утром, проснувшись с добрым чувством думал о Вас, и вдруг, такое совпадение! Огромное Вам спасибо за письмо. Это глубоко и талантливо, как всегда у Вас. Я рад, что стихи понравились Вам1. Но нельзя и стыдно говорить о шести стихотворениях, когда их должно-быть шестьсот шестьдесят. Кроме того, я перестал чувствовать что бы то ни было свое и потерял способность судить об этом. Видимо я слишком много переводил и безразличный синонимизм (готовность заменять одно слово другим по требованию редакторов), пропитывающий работу переводчика, прошел и в меня и разъел мои собственные средства выражения. Наконец и одно огорчение, занимающее чересчур большое место в моей жизни и совсем опустошившее меня…2 Мне, правда, часто кажется все тупым и мертвым вокруг и во мне самом. Но есть весна, солнце, птицы, дети, и я рад, что для того, чтобы жить, надо зарабатывать. Я разговаривал с Вами по телефону просто и серьезно, без горечи и иносказания. Благодарю Вас без конца. Всего Вам лучшего.

Ваш Б. П.

Впервые: Нина Муравина. Встречи с Пастернаком. Нью-Йорк, «Эрмитаж», 1990. — Автограф (собр. адресата). Печатается по фотокопии.

1 Цикл стихов к роману, написанных в ноябре-декабре 1949 г.: «Осень», «Свидание», «Дурные дни», «Магдалина (I, II)», «Гефсиманский сад».

2 Арест О. В. Ивинской, с которой Муравина была знакома.

1120. А. И. ЦВЕТАЕВОЙ

11 марта 1950, Москва

11 марта 1950 Дорогая Ася!

Живы ли Вы и здоровы ли? Я Вам писал про «пса» и перевод панегирика Конраду1. То и другое мне понравилось, в особенности второе. Вы просили меня прислать «Хронику». Но если Вы имели в виду мой перевод Шекспировского «Генриха IV», то ведь я послал уже Вам его. Если же под таким названием Вы подразумеваете начало романа, то и тут я просил людей, читавших рукопись, переслать ее Вам из Фрунзе, где они проживают2.

Вчера я отправил Вам заказной бандеролью в двух свертках антологию испанской литературы на испанском языке, вышедшую в нашем советском издании. В одном свертке кроме книг еще некоторое количество такой же бумаги, как листок, на котором написано это письмо, и дюжина карандашей. Так как может быть, такие придатки не допускаются, является вопрос, дойдет ли вообще этот сверток и дойдет ли в целости. Это любопытно, известите меня.

Я вместо карандашей хотел положить с книжками шоколаду и сахару, но оказалось, продовольственные посылки из Москвы запрещены и с этим большие строгости.

Как только будет возможность, пошлю Вам немного денег, как в тот раз.

Будьте здоровы, не сдавайтесь, надо жить. Целую Вас. Если будут попадаться Вам глупые письма от меня, не придавайте им значения, не верьте. Верьте только умным. Когда, до того еще как умру, я стану мертвым заживо и никуда не годным, я сам Вам об этом скажу.

Любопытно, дойдут ли карандаши и бумага. И испанцы. Напишите.

Еще раз всего лучшего. Ваш Б. П.

Ну, как, списались с Алей? Здорова ли она?

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 397).

1 См. письмо № 1117.

2 Имеется в виду просьба к Е. Д. Орловской: «Дорогая Елена Дмитриевна! Сердечно благодарю Вас и Кайсына за телеграфное поздравление. Я как раз болел тогда гриппом в тяжелой форме. Теперь поправился. Если рукопись «Живаго» в хорошем состоянии (т. е. шрифт не стерся), сделайте мне пожалуйста одолжение, пошлите ее заказной бандеролью Анастасии Ивановне Цветаевой, Новосибирская обл., Пихтовский район, Пихтовка до востребования. Не сердитесь за просьбу, может быть что-нибудь из написанного там доставит радость получательнице, а у меня нет лиш-него экземпляра. Всего лучшего Вам обоим. Преданный Вам Б. И (22 февр. 1950). Пастернак благодарит Орловскую и Кулиева за поздравление с шестидесятилетием 10 февраля 1950 г.

1121. Н. С. РОДИОНОВУ

27 марта 1950, Москва

27 марта 1950

Дорогой Николай Сергеевич!

Недавно я прочел «Воскресение»1. И так как я не могу послать письма на тот свет ни автору, ни отцу моему, я вдруг в том же неисполнимом побуждении вспомнил о Вашей давнишней просьбе и вместо них пишу Вам.

Я очень неначитанный человек и Толстого знаю хуже, чем это можно думать (как и все, впрочем, что я хотел бы и должен был бы знать). На меня большое влияние в детстве (лет 12—13-ти) оказали люди и течения, казалось бы, с миром Льва Николаевича несовместимые, символисты и даже та доля или тот налет эгоцентризма, чтобы не сказать ницшеанства, которые отличали Скрябина, — а Скрябина я мальчиком боготворил.

И все же главное и непомернейшее в Толстом, то, что больше проповеди добра и шире его бессмертного художнического своеобразия (а может быть, и составляет именно истинное его существо) новый род одухотворения в восприятии мира и жизнедеятель-ности, то новое, что принес Толстой в мир и чем шагнул вперед в истории христианства, стало и по сей день осталось основою моего существования, всей манеры моей жить и видеть. Я думаю, что я в этом отношении не одинок, что в таком положении находятся люди из лагеря, считающегося нетолстовским, то есть я хочу сказать, что вопреки всем видимостям, историческая атмосфера первой половины ХХ-го века во всем мире — атмосфера Толстовская.

Впервые: «Вопросы литературы», 1972, № 9 (с ошибочным обозначением адресата). — Автограф. Письмо осталось недописанным и не было отослано.

Николай Сергеевич Родионов — исследователь творчества Л. Н. Толстого, сотрудник Толстовского музея, автор книги «Москва в жизни Л. Толстого».

1 В 1948 г. было переиздано «Воскресение» Л. Толстого с иллюстрациями Л. О. Пастернака (М., Гослитиздат).

1122. А. С. ЭФРОН

29 марта 1950, Москва

29 марта 1950 Дорогая Аля!

Получил замечательное твое, по обыкновению, письмо в ответ на мои гриппозные и отвечаю, по обыкновению, коротко и второпях.

Чудно ты пишешь о приезде и встрече депутата и о себе1. Ты сама это знаешь. И на притворную тему «militante № 2» тоже великолепно ломаешься2. И тоже все чудно знаешь. Я тебя крепко целую.

Если «Воскресение» с частью отцовских иллюстраций я по забывчивости посылаю тебе вторично, ты меня прости и книгу подари кому-нибудь другому3.

В книгу я всунул несколько страниц новых стихов, продолжение прежних (Из романа в прозе), я их написал в ноябре и декабре4. Они сразу оттолкнут тебя, покажутся неяркими и чересчур (нехудожественно) личными. Но если, перечтя их по прошествии некоторого времени, ты их допустишь, и если то, что я тебе сейчас предложу, покажется тебе имеющим смысл, исполнимым и удобным, перепиши их (хотя бы и от руки) и пошли Асе. Но вопрос, дойдут ли они вообще по почте, потому что я всунул их в книгу и может быть этого нельзя делать.

Я обрадовался твоему письму еще и оттого, что начал беспокоиться о твоем здоровье.

Твой Б.

У меня ничего не изменилось, но сам я здоров, много и хорошо работаю.

Напиши, когда все получишь и спишешься с Асей.

Впервые: Ариадна Эфрон. Письма из ссылки. Париж, YMKA-Press, 1982. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 434). Послано в Туруханск Красноярского края. Вслед на ним в тот же день было написано второе: «Я тебе сегодня написал авиаписьмо, но в почтовом отделении я сдавал еще другие отправления и теперь у меня не осталось в памяти, опустил ли я его в ящик. Очень возможно, что оно пропало там среди клочков оберточной бумаги где-нибудь в корзине и не пошло к тебе. В письме были немногим подробнее, чем тут (так что ты не жалей), восторги по поводу твоего описания приезда депутата и того как ты притворно клевещешь на себя (militante № 2), великолепно все зная и понимая. Кроме того было несколько просьб: 1) если бы оказалось, что посланное тебе «Воскресение» я уже однажды подарил тебе, чтобы ты извинила мою забывчивость и книгу подарила кому-нибудь другому. 2) Чтобы, в случае если бы ты в конце концов привыкла к нескольким стихотворениям, всунутым в «Воскресение» (продолжению стихов «Из романа в прозе») и они перестали бы отталкивать тебя, и если бы ты нашла это возможным и целесообразным, ты переписала их и послала Асе. Я написал их в начале зимы. Милый друг, глупо, что написав с нечеловеческой торопливостью то послание, я ухитрился потерять его, вынудив эту еще более обидную скороговорку. Прости меня. Целую тебя. Твой