в этом. Будьте справедливы и посмотрите, как блестяще работают люди совсем без имени или далеко не с таким, как у меня. Я просто поразился, до чего высок общий уровень, так совпадающий с тем, что даю я, что пропала охота переводить.

А мне предстоит еще заняться второю частью Фауста и Шекспировским Макбетом, на которые недавно со мной заключили договоры. И только что сдал дикое количество мелкой равноценной лирики Петефи. Также занят продолжением романа. Но о себе ни слова, это обширная тема.

Когда будете читать Фауста, примите во внимание, что я связан был оригиналом, в котором великолепны несколько начальных сцен и затем, к концу, вся трагедия бедной Маргариты (особенно последняя тюремная сцена), и никуда не годится середка, с сомнительными умствованиями, провалами, пошлостью мещанского бюргерского «флирта» и немыслимостями ужасной Вальпургиевой ночи2.

Напишите мне обо всем однотомнике, а не о Фаусте. Я думаю, Вы согласитесь с моим наблюдением.

Привет Вашей жене3. Ваш Б. Пастернак

Впервые. — Автограф (DIM, ф. 370, on. 1, д. 4).

1 И.-В. Гете. Избранные произведения. М., Гослитиздат, 1950.

2 В письме М. В. Юдиной № 1260 Пастернак писал о «стилистическом балласте», которым представляется ему ложное красноречие Мефистофеля, «ограниченное, сознательно второстепенное и, однако, такое пространное», перевод которого «отравлял… радость работы».

3 Елена Осиповна (Иосифовна) Зинкова.

1126. Е. Д. ОРЛОВСКОЙ

20 мая 1950, Переделкино

20 мая 1950

Дорогая Елена Дмитриевна.

Простите, что не пишу Вам и не удовлетворил Вашего дозволенного и естественного любопытства. Не ищите за моими словами и тем стихотворением никаких символов1, это все простые факты жизни, и если я сближал их с некоторыми положениями в Фа-усте, например, со сценою Маргариты в тюрьме, то в том прямом смысле, что и одна моя бедная знакомая находится точно в таком же положении2. Больше Вам ничего знать не надо и не надо ни о чем этом распространяться, потому что под пером эти материи искажаются до немыслимости и перестают быть собою.

Я хочу послать Кайсыну только что вышедший том избранного Гете3. Это ему, но я пошлю его по Вашему адресу, потому что не знаю точного адреса Киргизского союза писателей, куда послать было бы еще разумнее, чтобы они видели, как я его ценю.

Наверное Вас и Кайсына, так же, как это случилось со мной, удивят блеск и совершенство почти всех новых переводов. Под

ними Вы и он найдете много имен былых знакомцев (по союзу) необычайно выросших. Вот что делает непрерывная и напряженная трудовая тренировка, которой были лишены предшественники. Среди этих работ Фауст мой тонет и теряется больше, чем я мог предполагать. По наивности и неведению (я не знал, что делают другие) я считал, что он отличается больше от обыкновенного уровня.

Мне бы хотелось, чтобы Вы и Кайсын сказали что-нибудь веское и дельное на эту несомненную тему, а не принялись разуверять меня, споря с очевидностью.

Всего Вам лучшего. Я рад, что Вы все там же*4. Спасибо за пересылку рукописи Цветаевой5.

Ваш Б. Пастернак

Впервые: «Дружба народов», 1990, № 2. — Автограф.

1 Речь идет о стих. «Свидание» (в первонач. редакции: «Ночь»), последнюю строфу которого Б. Д. Орловская пыталась растолковать символически.

2 О. В. Ивинская.

3 Дарственная надпись на книге: И.-В. Гёте. Избранные произведения. М., Гослитиздат, 1950: «Кайсыну Кулиеву от меня. Б. П. Кайсын, у Вас есть право на самое высшее в поэзии, я признаю его. А какие гири жизнь навесит к нашим ногам, это ее дело, это неважно. Желаю Вам облегчения в жизни и заслуженной победы. Б. Пастернак. 20 мая 1950 г. Москва» (собр. А. Кулиева).

4 Боязнь «переездов» и мечта «остаться на месте» объясняются страхом повторных арестов (см. об этом же письмо JSfe 1113).

5 По просьбе Пастернака, Орловская переслала А. И. Цветаевой машин, первой книги «Доктора Живаго».

1127. Е. В. и Е. Б. ПАСТЕРНАКАМ

21 мая 1950, Переделкино

21 мая 1950

Дорогие Женя и Женек! Надеюсь, что все у вас благополучно, хотя вы не пишете1. Я по обыкновению очень занят. Только что сдал неимоверное количество мелких вещей Петефи и перед тем, как взяться за Макбета и Фауста, хочу немного пописать свое.

Сегодня отправил однотомник Гете Агневицкому2 с обратным маминым адресом (московским) от маминого имени. Леня благополучно сдает экзамены, а Стасик хочет отложить свой диплом-

* (Помните, Вы боялись переездов.) (Прим. Б. Пастернака.) 611 ный на осень, потому что не готов к нему, что мне представляется нежелательным и против чего очень Генрих Густавович.

Как видите, я научился писать письма в том живом и спокойном стиле, в каком их в глубине второго плана приводят беллетристы от лица своих персонажей и пример которых читает городничий в начале Ревизора.

Если мне не будет указания, как мне переводить деньги маме, до востребования или на квартиру, я, не дожидаясь письма, переведу их на квартирный адрес, с доставкой. Это почти угроза, и если она вас испугает, то есть если такой способ не подходит, предуп-редите об этом телеграммой, потому что деньги я хочу отправить до переезда на дачу.

Крепко обнимаю вас обоих. Ваш Б.

Как номер квартиры Гавриш3, на случай телеграммы или телеграфного перевода? К этому придираются.

Впервые: «Существованья ткань сквозная». — Автограф.

1 Письмо послано в Черкассы в военную часть, куда Е. Б. Пастернак был отправлен после окончания адъюнктуры. Е. В. Пастернак поехала вслед за сыном.

2 Правильно: И. Ю. Ангеницкий, профессор-фтизиатр, у которого в Киеве до того, как получил назначение в Черкассы, останавливался Е. Б. Пастернак. В сб. «И.-В. Гете. Избранные произведения» (М., Гослитиздат, 1950) вошел перевод первой части «Фауста».

3 Пастернаки жили в Черкассах на квартире семейства Гавришей.

1128. В. Д. АВДЕЕВУ

25 мая 1950, Переделкино

25 мая 1950 г.

Дорогой Валерий Дмитриевич!

Я попрошу прислать Вам рукопись прозы из еще более глубокой провинции, чем дорогой моему сердцу Чистополь1. Не знаю, когда до Вас дойдет бандероль. Она, т. е. не бандероль, а вложенная в нее вещь, разочарует Вас и Вы со мной раззнакомитесь. Почти все близкие, ценившие былые мои особенности, ищут их тут и не находят. Так например та сестра Цветаевой Анастасия Ивановна, которую я попрошу эту вещь Вам прислать, жестоко ее мне раскритиковала за бледность и безличие героев и героинь, за их непривлекательность, за непонятную попытку писать как другие и утрату самого себя. Она выковырила из вещи одни цукатины, от которых без ума, а вещь забраковала2. Таких голосов очень много.

Я сам думаю, что вещь «собранной в кулак» осязательности не представляет, да у меня и не было на этот раз такого намерения: я не был художником «в соку», когда это задумывал и писал, а чем-то другим, чем мне естественнее быть (о, только не по возрасту), а по всем слагаемым моего рождения, времени, в какое я живу, наполовину без моих усилий сложившейся судьбы и так далее и так далее. Теперь все это больше меня и сильнее моей воли. Это я не в оправдание рукописи, потому что если она дрянь, никакие объяснения в письме не сделают ее шедевром, а для того, чтобы Вы поверили мне, что я сам все вижу и понимаю, и неудача не беспокоит меня, потому что это не неудача, а прискорбная закономерность.

Как Вы доехали?3 Целую Вас, привет Дмитрию Дмитриевичу и всем Вашим

Ваш Б. Пастернак

Пусть не служит также оправданием тетради, что это только половина задуманного, что сюжетный центр тяжести весь впереди: раз наболтано уже 180 страниц, значит как-то кому-то должно уясняться, для чего это сделано.

Впервые: «Литературная учеба», 1988, JSfe 6. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2867, on. 1, ед. хр. 41).

1 Посылка первой книги «Доктора Живаго».

2 См. письмо JSfe 1129.

3 Авдеев приезжал в Москву и виделся с Пастернаком, который доставал для него билет во МХАТ. Сохранилась его записка: «Завтра, 18-го от 1 ч. до 3-х (?) выкупить в главной кассе МХАТа билет на имя Пастернака на воскресный утренник 19-го» (РГАЛИ).

1129. А. И. ЦВЕТАЕВОЙ

25 мая 1950, Переделкино

25 мая 1950 Дорогая Ася!

Благодарю Вас за прямоту критики, понимаю ее, принимаю и жалею, что тороплюсь и не могу дать пространных объяснений по этому поводу1.

Очень большая просьба. Если шрифт рукописи еще не стерся (я не помню этого экземпляра, а может быть и не знаю его), то таким же способом срочно вышлите его по адресу:

Татреспублика, Чистополь, ул. Карла Маркса, 74. Валерию Дмитриевичу Авдееву.

Если хотите доставить мне приятность, сделайте это, пожалуйста, Ася, не откладывая.

Письмо с Грином не получил, и там же, очевидно был ответ на то, получены ли испанцы, карандаши и бумага2. Этого я до сих пор не знаю. О деньгах (т. е. об их получении) Вы писали в последующих письмах, а об этих вещах не было упоминания.

Что же касается до Бобки3, то он хорош как все у Вас, в особенности характеристика порывов и переменчивых настроений, а также стог сена под снегом и шалаш.

Обязательно пошлю Вам денег, но в данную минуту это невозможно, а только в начале июня.

В Ваших письмах, отрывках, критическом разборе и пр. признаки большой бодрости и прежнего огня, так что когда Вы говорите о возрасте, я это воспринимаю как «литературу» у Вас, причем наиболее слабую.

Целую Вас и желаю удачи в Ваших (это уж не литература), действительно, Сизифовых начинаниях.

Ваш Б. Я.

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 397).

1 А. И. Цветаева раскритиковала первую часть «Доктора Живаго». См. об этом в письме № 1128.

2 О посылке испанских книг и карандашей см. в письме № 1120.

3 Рассказ «Бобка и Барбос» позднее вошел в повесть А. И. Цветаевой «Моя Сибирь».

ИЗО. А. С. ЭФРОН

25 мая 1950, Переделкино

25 мая 1950 Дорогая Аля!

О Чехии пришлет тебе Елизавета Яковлевна, к Пушкину достанет Крученых, разыщет и о Маяковском1. Сейчас все разъезжаются по дачам, это затрудняет.

Каждый раз, как заходит разговор о маминых книгах или рукописях, это мне как нож в сердце. Разумеется это укор уничтожающий и убийственный, что у меня ничего не осталось отцовского, Цветаевского, Рильковского, близкого как жизнь и как жизнь растекшегося*. Этому нет имени, и ссылки на то, как я живу, как

* Это все в чьих-то руках, но поди вспомни в чьих, когда их так немыслимо много! (Прим. Б. Пастернака.) складывалась жизнь и пр., оправдать меня не могут, а разве только послужить успокоением, что из многих видов преступности это не самый худший. Так, проезжая на антифашистский съезд, где я тебя видел, я не захотел встретиться с родителями, потому что считал, что я в ужасном виде, и их стыдился. Я твердо верил, что это еще случится с более достойными возможностями, а потом они умерли, сначала