за частою сеткой быстропадающего снега (Первого снега!!2) быстро прошла незнакомая фигура, и все дошло до предела, и от восхищения не стало сил! Чтобы на другой день я вдруг понял, кто это был3, и чтобы движение этой предостерегающей силы, останавливающее и чуть-чуть трагическое, как всякое напоминание, исходило из Вашей жизни, из Вашего дома!

О, Леонидзе, Леонидзе, как все это крупно, нешуточно и прекрасно!

0 Вашем внуке-красавце Зина рассказывает восхищенно. Как огорчает меня болезнь бедной Тины4 (но Нина писала кому-то сюда, что ей уже немного лучше?). А Евфимия Александровна все еще в больнице? От души горячо желаю им обеим скорейшего пе-реезда домой.

Вас обидело, что я не ответил Вам на Вашу новогоднюю телеграмму. Свинство конечно, что я не сделал для Вас исключения и отмолчался, как от нескольких других. Но это не горечь и не ожесточение, что я отказался от встречи Нового года и потом, месяц спустя, от празднования своего рождения. Я сам не знаю, что это, и не сумею объяснить. В моем характере, наверное, много женского, страдательного. Конечно, я деятелен, трудолюбив, усидчив. Но я не умею предпринимать чего-нибудь в жизни, не люблю «делать шагов». Как я отдавался несколько раз в руки жизни и в руки серьезной работы, так, в крупном масштабе, осталось мне еще отдаться в руки смерти. Вот и вся программа, все та же. Суждено ли еще чему-нибудь распорядиться мной, прежде чем я с Вами прощусь, никому неведомо. Но как хорошо и нешуточно и это, как прекрасно! Крепко целую Вас и руку Евфимии Александровны. Да! Спасибо за целый бассейн этого дивного напитка!

Ваш Б.

Впервые: «Вопросы литературы», 1966, № 1. — Автограф.

1 Имеется в виду стих. «Скромный дом, но рюмка рому…» из цикла «Художник» (1936), написанное под впечатлением поездки в Тифлис в ноябре 1933 г.

2 Назв. стих. Леонидзе, переведенного Пастернаком.

3 Случайная встреча с Е. А. Леонидзе на улице в день приезда и последующее знакомство с нею стало содержанием стих. «Как-то в сумерки Тифлиса…» из цикла «Художник» (1936).

4 Тина — младшая дочь Леонидзе.

1158. М. и А. ШАНШИАШВИЛИ

15 апреля 1951, Москва

15 апреля 1951 г.

Дорогие Мария Иосифовна и Александр Ильич!

Самыми высшими почестями, которые оказал Тбилиси Зине с детьми, были приглашение к Вам, прием у Вас, цветы, проводы и Ваши подарки. Несказанное спасибо Вам за все! Стасик сам, своими силами прокладывает дорогу к Вашим сердцам, и я рад, что он идет по пути, по которому и я сделал когда-то несколько шагов, и что он увидел мир, навсегда меня сведший с ума, и пережил нечто подобное моему восхищению.

Но как попали к Вам Зина и Леня?! Я всегда боялся Вас, Шан-шиашвили. Любовь, уважение, признание, все-все, что я к Вам питал, всегда перевешивала моя робость перед Вами, робость, которую внушает взгляд Ваших юношеских светлых глаз.

Этот взгляд напоминает глаза некоторых греческих божеств, которые и у них всегда резко моложе всех остальных черт их лица и всей их формы, — моложе, потому что в этих глазах именно и сосредоточено их бессмертие.

Так и Ваш взгляд. Помню, всегда, что бы ни творилось кругом, что бы ни говорили я, другие, и даже Вы сами, взгляд Ваших светлых (голубых, кажется, или серых) глаз бывал всегда отделим ото всего совершающегося, всегда держался в стороне и был всего моложе, был особого мнения, оставался Вашим тайным последним словом, снисходительно-сдержанным, молчаливым. И вселял робость.

Я без конца польщен лаской, которую М. И., и Вы оказали Зине, и не знаю, что придумать, чтобы выразить и доказать Вам мою преданность и радость.

Будьте долго-долго здоровы и счастливы, как сейчас, и какими Вас изображают Зинины рассказы.

Всего лучшего всем Вашим. Ваш Б. Пастернак

Впервые. — Автограф (собр. адресата). Печатается по машин, копии. Грузинский писатель Сандро Шаншиашвили и его жена устроили прием в честь приезда 3. Н. Пастернак с сыновьями.

1159. Н. ТАБИДЗЕ

15—16 апреля 1951, Москва

15 апр. 1951

Дорогая Нина! Опять я мысленно все это пережил сызнова, как в дни Бараташвили. Еще до возвращения Зины. Когда пришла их телеграмма «Выехали в среду 28-го и т. д.», у меня сердце упало так, словно я был на их месте, и это подо мной задвигался поезд и поплыли назад в невозвратную даль чудный город с чудными сказочными людьми и вся эта, похожая на сон шестидневная феерия. Нина, лучший друг мой, радость моя, вот я ко всему готов в любую минуту. Но вот кончусь я, останется жизнь моя, такая счастливая, за которую я так благодарен небу, изложенная с таким тихим сосредоточенным смыслом, как книга, и что в ней было главного, основного? Пример отцовской деятельности, любовь к музыке и А. Н. Скрябину, две-три новых ноты в моем творчестве, русская ночь в деревне, революция, Грузия.

Для меня большой радостью было убедиться, как близки Вы и все Ваше — Зине, человеку прямому и чуждающемуся восторженности и аффектации. О Вас, Ните, Гивике и Алексее Николаевиче она говорит как о ближайших родных, как о Стасике и Лене.

Она с Леней не научились хорошо проявлять и печатать, или не могут достать для этого хороших химических веществ, так что удачные их снимки пропадают даром, но несколько бледных этих карточек мы все же посылаем Вам. Мне больше всего нравятся три: Гивик на диване в школьной форме (как в нем много Тициановского!), Гивик, Нита и Зина в номерах гостиницы, и Вы со Стасиком (какая Вы красивая!)

Меня очень огорчило, что Зина не сумела сделать достойного подарка тов. Шалико1, постоянному участнику Ваших поездок, именно как другу и хорошему знакомому, что никак ведь не могло бы его обидеть. Об этом у меня будет особая просьба к Вам, когда, как я мечтаю, я до переезда на дачу, переведу Вам немного денег.

Я был до последнего предела переконфужен широтой и пышностью приема, оказанного Зине Георгием Николаевичем, словами его привета и его подарком (бочонком этого баснословного вина). Еще больше смутило меня радушие и внимание Марии Александровны и Александра Ильича Шаншиашвили. У нас не было короткости именно вследствие всегда останавливавшего меня безмерного к ним уважения. И вдруг эта их ласка к Зине, Лене и Гале (о Стасике не говорю, потому что у него свои заслуги) и этот пир, цветы, и проводы и пироги! Спасибо им, спасибо Вам, спасибо всем.

Я ни в записке Георгию Николаевичу, ни в нескольких строчках к А. И. Шаншиашвили2 не могу найти и выразить ничего соответствующего тем чувствам и картинам, которые нахлынули и пронеслись в моей душе под влияньем Зининых рассказов о них. Эти упоминания переносили меня на места описываемых проис-шествий, и в мыслях я сам вместе со всеми торопливо несся в сумерках, встав из-за стола у Шаншиашвили, на вокзал по вечернему городу, с вечером в душе и оглушенной вином голове.

Мне очень много хочется сказать им обоим, и если приложенные строки ничего не говорят, не передавайте написанного и замените приписки приветом на словах в Вашей собственной редакции.

Недавно у нас были гости: Наталия Георгиевна, Ахматова, Ливановы, Фатьма Антоновна3, Чиковани, Чагины и др. Я этот вечер со всем на нем совершавшимся (потухло электричество и зажгли свечи) посвятил отсутствующему Леонидзе. Наталия Георгиевна ему расскажет.

Крепко целую Вас, Нина. Ваш Б.

Впервые: «Вопросы литературы», 1966, Mq 1 (с купюрами). — Автограф (ГМГЛ, № 021913, 4). Приложена записка 16 апр. в ответ на письмо Н. Табидзе, посланное с Г. Г. Нейгаузом, по поводу лекарства для брата Г. Леонидзе. «В свое же оправдание, — писал Пастернак, — (я несколько раз уже по их приезде пробовал писать всем и начинал письма Вам) скажу, что у меня давно и очень чувствительно болит шея, мешая писать и работать. Я бы никогда не написал этого Вам, если бы это хоть сколько-ни-будь тревожило меня или казалось опасным, но все же последнее утешение, оставшееся мне в жизни, писание, т. е. самое занятие за столом, надолго-надолго мне этим отравлено. Я давно и хоть сейчас бы мог послать Вам денег, но совсем гладко это сойдет, когда в начале мая, мне удастся это сделать незаметно. Простите мне мои напыщенные послания Г. Н. и Шаншиашвили. Какими глазами я смотрю на снимках на Ниточку, на Гивика и на Вас, Вы знаете без моих слов. Ваш Б.» Сохранившийся талон к почтовому переводу на 3000 р. датирует посылку денег 17 апр. 1951: «Дорогая Ниночка! Воображаю, как Вы устали от всех этих безумий, сколько потратили сил и времени! Сегодня услышали все от Гали и Стасика до поездки в Кварели включительно. Крепко целую Вас, Ниту, Гивика и А. Н. Ваш Боря» (там же, № 24954, 19).

1 Шалико Гловели, по просьбе Н. Табидзе, возил на своей машине 3. Н. Пастернак с сыновьями по Тбилиси и окрестностям. О его благодарности за подарок см. в письме №1161.

2 Имеется в виду письмо N° 1158.

3 Н. Г. Вачнадзе, Ф. А. Твалтвадзе.

1160. С. ЧИКОВАНИ

29 апреля 1951, Москва

29 апр. 1951. Дорогой Симон! Я забыл взять с Вас или с Мари-ечки слово, чтобы кто-нибудь из вас написал мне, не откладывая, о Ваших чувствованиях и впечатлениях, об объяснениях Ваших и, я сказал бы, о Ваших делах, если бы только мог назвать это делами.

Мне очень радостно было встречаться с Вами в этот приезд. Очень печально бывает (и таких случаев подавляющее большинство), когда от человека ничего не остается, и весь он падает, едва из-под него убирают поддерживавшие его костыли и подпорки. В нашем общем восприятии Вы не только не пострадали от свалившихся на Вас неприятностей1, но наоборот, со свежестью, превзошедшей ожидания, эти обстоятельства напомнили, как много Вы получили от природы и как много дали своим талантом и развитием всей общей нашей современности, как настоящий писатель и как подлинная, действительная, а не искусственно составленная личность.

И на Ваш счет у меня нет прямого и существенного беспокойства. Меня не беспокоит ни положенье Ваше, ни даже здоровье. Единственное, что тревожит меня, так это вопиюще неравномерное распределение сил между Вами, невыдуманным, чистым, одаренным и правым, и целой сворой мелких бездарностей и ничтожеств, порождаемых дрязгами и ими питающихся, озлобленных недочетами своей природы и готовых мстить каждому, кто от них свободен.

И не за Вас я боюсь, не того, что Вам они могут быть опасны или Вас одолеют, но того, что по своей непосредственности Вы можете забыться и вспыхнуть и, вступив в объяснения с этой стихией, доставите радость темной силе и тем поддержите ее. Помните,