молодчина: просто удивительно, как справилась. Но она себе не представляет нынешних дел здесь у нас в литературе, если думала ее тут пристроить3.
Если бы ко всему ты еще написала мне о себе, я был бы счастлив. Отчего вы считаетесь со мной письмами, ты и Жоня? Сердечный привет твоему мужу, мы, конечно, познакомимся, не тут, так там, у вас.
Крепко тебя целую. Твой Б.
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Об увлечении Англией и ее поэзией в 1910-х гг. Пастернак писал в письме JNfe 283.
2 Имеется в виду письмо Лидии 1 марта 1930 по поводу «Повести» и «Охранной грамоты», где она благодарила брата за освобождение жизни «из-под гнета времени» и его ответ (письмо № 538).
3 Речь идет о пьесе Ломоносовой «Дуэль» и ее письме к К. С. Станиславскому 20 мая 1935, которому она предложила ее для постановки во МХАТе (см. «Минувшее», № 17. С. 383).
754. Р. Н. ЛОМОНОСОВОЙ
13 мая 1936, Москва
Дорогая Раиса Николаевна!
С самой середины зимы я все собираюсь что-то сделать и выяснить, и потом, наконец, написать Вам, и так как первое намеренье, притом несколько неопределенное, все как-то не удается, или по пути видоизменяется, то я никак не прихожу к исполненью вто-рого. Это началось еще с Сюлливановского календаря: за столькое следовало поблагодарить Вас!1
Тогда зимой я выяснял у Булгакова, где достать его пьесу о Пушкине. Оказалось они (с Вересаевым) ее еще только пишут. Но тогда же, в разговорах с женой Булгакова2, был приятно я обрадован (рассказав ей, для кого мне Пушкин нужен) тем, что они, по пьесе и Мхату, о Вас знают. От нее я узнал, что Станиславскому Ваша пьеса нравится, а Немировичу, кажется, меньше3. Первое было огромной радостью для меня, и теперь Вы меня спросите, отчего же я с Вами этой радостью не поделился? Причины этой странности у меня еще в памяти, но они ничего не объяснят Вам, если Вы не следили хоть немного за особенностями истекшего нашего сезона. Я предполагал, не спрашиваясь Вашего согласья, дать Вашу вещь на прочтенье в Вахтанговский театр, от себя, на пробу, без всяких с их стороны обязательств.
Но тут вскоре с бедного Шостаковича началась серия разносов4, обошедшая все: хоть сколько-нибудь заметное и положительное во всех отраслях искусства, и если бы даже мне не оказали этой чести, все равно, довольно было и того, что делалось (и еще делается) с товарищами, чтобы прийти, сначала в замешательство, а потом, по исчерпанном терпеньи, и в раздраженье. Все спуталось, никто ничего не понимает, и все чего-то боятся. Как бы ни относился к этому я, во всем этом приятного мало. Я на эту тему распростаняться не буду. Хочу только сказать, что ни о себе, ни о Вашей пьесе, ни о чем бы то ни было другом, связанном с предвиденьями и возможностями в этой области, речь, если и будет, то не в этом еще письме. Вообще, я в молчании своем зашел так бессовестно далеко, что если бы думал отчитаться одним письмом сразу, задача меня бы отпугнула, и я бы за него не взялся. Если я преодолел этот страх, то в надежде, что это еще не то письмо, а временное к нему предисловие, а то, другое, будет еще написано, вслед за этим, деловым и торопливым. Итак, по трем пунктам.
а) Поблагодарил ли я Вас своевременно за денежный перевод?5 Честное слово, я не помню, и по всем естественным законам надо бы думать, что да, но так как я в этом не уверен, то простите меня пожалуйста, если этого не случилось. Тут же просьба: не делайте Для себя, даже ради меня, grand chose* из трудностей существующих для меня между Женей и 3инаидой Николаевной, и пока неразрешимых. Я был к ним очень чувствителен, когда был болен: но ведь здоровым я себя именно тогда не выдавал. Если что можно что (так! — Е. П., М. Р.) сделать с наблюденьями тех трех дней, то
* здесь: особой сложности (фр.).
только забыть их. Выводов же из них делать нельзя, как из любого другого бреда. Всего приятнее мне была бы полная с Вашей стороны свобода в этом смысле и когда даже по случайным причинам (незнанья 3ины) Ваши симпатии склоняются в Женину сторону, меня это только радует. Вообще только в бреду можно было думать, что обстоятельства этого рода могут иметь какое бы то ни было значенье, кроме только одного, чтобы нескольким близким было хорошо в той мере, в какой их взаимная непримиримость допускает, а сыну моему, когда это будет можно, и вне этой меры. В остальном же все эти вещи второстепенные: пришла старость, силы и годы жизни на счету, время же, не раз и раньше задерживавшее многих в их деятельности и развитии, дарит все новыми загадками. И чтобы не пришлось умереть с чувством, что жизнь прожита даром, надо сквозь все эти загадки прорваться несмотря ни на что. Для этого нужны нечеловеческие силы, но только это лишь и осталось. (Как, однако же затянулся этот пункт а.)
b) Вот адрес моей сестры: Dr. L. Pasternak-Slater. 170 a Church Street, Kensington, London W.8.
Я ей не писал целую вечность, и чтобы она не обиделась, пишу наспех, чтобы опередить Вашу встречу.
c) Надо ли говорить о чувствах, которые естественно вызывает Ваше гостеприимство по отношению к Жене и Женичке?6 Но вполне ли Вы все это взвесили, не слишком ли они стеснят Вас? Если Вы на это идете всерьез, я, прозондирую тут почву насчет паспорта. Наперед ничего не могу сказать, хотя понимаю, как Вы нуждаетесь в определенности. Шансов на удачу почти никаких, процедура выясненья (до отказа) протянется очень долго, но — чем черт не шутит. В случае неудачи, в виде варьянта на будущий год, оставлю надежду на свою собственную поездку, вместе с сыном, — если только этот год проведу плодотворно.
Итак по-видимому я у цели: Я исписал Вам 8 страниц и ничего не сказал, что и требовалось доказать.
Вы, замечательный человек, — сколько раз повторять Вам это. Знаете, о чем я сожалею? Последние 5 лет мы дико тут пронаивнича-ли, мы, Булгаковы всякие и Федины и Шостаковичи. И этих лет никто не вернет нам7. И времени мало. А что делать? А потому и Рикман8, сердечно ему кланяйтесь, во всем он был прав, — Вы понимаете?
Ах, ах, как совладать со всем этим? Горячо желаю всего лучшего Вам и Юрию Владимировичу и Юрию Юрьевичу.
Ваш Б. П.
Впервые: «Минувшее», № 17. — Автограф (Russian Archive, Leeds University).
Датируется по почтовому штемпелю.
1 Вероятно, календарь с репродукциями работ английского художника Эдмунда Салливана (Edmund Sullivan).
2 Елена Сергеевна Булгакова. Пьеса М. А. Булгакова в соавторстве с В. В. Вересаевым «Александр Пушкин» была предназначена для Театра им. Вахтангова; во МХАТе она шла в 1940-1950-х гг. под названием «Последние дни».
3 Ломоносова предложила свою пьесу Станиславскому в мае 1935 г. Немировичу-Данченко она писала о предполагаемой английской постановке пьесы «Дуэль» 26 авг. 1937 (там же. С. 395).
4 Критическая кампания борьбы с «формализмом» началась статьей «Сумбур вместо музыки: Об опере «Леди Макбет Мценского уезда»» («Правда», 28 янв. 1936).
5 В письме 10 окт. 1935 Пастернак просил Ломоносову выслать деньги на имя Зинаиды Николаевны. Ломоносова это сделала 21 октября (там же. С. 386).
6 Ломоносова приглашала к себе в гости Е. В. Пастернак с сыном.
7 Ср. слова Пастернака, сказанные на пленуме в Минске: «Скажем правду, товарищи: во многом мы виноваты сами. Ведь не все на свете создается дедуктивно, откуда-то сверху…. Мы все время накладываем на себя какие-то добавочные путы, никому не нужные, никем не затребованные. От нас хотят дела, а мы все присягаем в верности» («Выступление на III пленуме правления…» — т. V наст. собр.).
8 Доктор Джон Рикман, с которым Пастернак познакомился у Ломоносовой (см. письмо № 735).
755. РОДИТЕЛЯМ
18 мая 1936, Москва
18.V. 36 Дорогие мои!
Жалею, что только что позвонил вам с Женею: я только, верно, зря разволновал вас. Но когда ты и мама сказали мне, что нас не слышно, я растерялся и решил кончить разговор: как раз сегодня при заказе разговора на телефонной станции предупредили, что тариф утроили, и само по себе это не важно, я ведь, собирался говорить минут шесть, не больше, но когда разговор не стал ладиться, я подумал, что не стоит задерживать соединенья впустую, а лучше наверстать как-нибудь в другой раз.
Горячо благодарю вас за подарки. Vater und Sohn — книга такой глубокой нежности, что я боялся показывать ее Женечку, ввиду его постоянной чувствительности к особенностям его жизни в стороне и отдельности от меня. Но нам случилось рассматривать ее вдвоем настолько «еп реге et fils» и он настолько трогался ею и сме-ялся, что оказалось, нельзя было выбрать книги лучше: наше разглядыванье ее само просилось на ее страницы, как сцена из той же трогательной истории1.
На Волхонке нет ванны, на Тверском бульваре — есть. Женя большая в Крыму. Женек остался с Близ. Михайловной, но за хозяина в тихой, светлой квартирке. Я пришел спросить, нельзя ли мне у них выкупаться. Пока согревали колонку, мы просмотрели книгу, причем Женек объяснял значение полунемых рисунков Елизавете Михайловне и мне. Он очень тонок и догадлив.
Горячо благодарю тебя за статью Валери: поблагодари и переводчика и поздравь с замечательной удачей2: я знаю статьи Valery, и знаю, какие трудности представляет передача их языка и смысла. А тут передано все почти вплоть до голоса. Но статьи я не знал. Лишняя растрава. Что тут со всем этим поделаешь, — представь себе, если бы в период 36-ти3, передвижники в лице слабейших были законом, и за упоминанье о Манё… сажали в холодную.
Борис Ильич с большим восхищеньем отзывался о всех вас и не нахвалится вашим внешним видом. Это же я слыхал и с другой стороны, от американского журналиста Фишера, которого встретил на улице4.
Но есть одна вещь, которая меня огорчила. Б. И. рассказывает, будто Федя возмущен нашим (моим и Шуриным) повеленьем и отношеньем к вам, и, кажется, Б. И. его поддерживал в этом разговоре. Так как разъяснить это все очень легко, то ты отнесись к этому хладнокровно.
Неужели хоть когда-нибудь тебе или маме могло прийти в голову, что в каком бы то ни было смысле вы можете быть мне или Шуре «неудобны», — как это иногда бывает в жизни, по материальным или каким-нибудь другим соображеньям, неужели вам
