Юмористка, никогда не теряет присут-ствия духа, — молодчина! Теперь, после сведений, привезенных Шурой, отправлю письмо, не дожидаясь свиданья с Пепой, пусть сам вам напишет.
Крепко обнимаю вас. Ваш Б.
Я даже не знаю, надо ли торопиться с отправкой картин. Впрочем, что я тут понимаю. Даже Яков 3ахарович как большой знаток искусства, лучший тут судья7. Но об этом как-нибудь особо.
Впервые: «Знамя», 1990, № 2. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Имеется в виду оборвавшаяся переписка Л. О. Пастернака с главой «Всекохудожника» Ю. М. Славянским. См. о нем в коммент. к письму №747.
2 Это слово написано крупными, выделяющимися буквами, чтобы отец обратил на него внимание. Далее в зашифрованном виде передается сообщение об аресте Ювенала Митрофановича Славинского, Славушки,
* Глава купеческой гильдии Жювеналь дез Юрсен (фр.).
как называл его Л. О. Пастернак в письмах. Даются намеки на его отчество (Митрофанушка) и имя (Ювенал), — если осталось непонятным соотнесение судьбы узника Жювеналя дез Юрсена с попавшим в такие же обстоятельства Славинским.
3 Старший сын Лидии Майкл Слейтер родился 18 ноября 1936 г.
4 Л. О. Пастернак с женой приехали навестить Лидию в Лондон.
5 Пастернак ждал помощи со стороны Фрейденбергов в том, чтобы убедить родителей отказаться от возвращения в Москву. Опасения за их судьбу перевешивали радость свидания. «Тетя, напишите папе и маме, — просил он Анну Осиповну 7 окт 1936. — Как поймут они меня, если я, сын, стану их отговаривать. Ни разу я в этом отношеньи им ничего не рекомендовал. Вот границы, в которых, не расходясь с правдою, я звал их и продолжаю звать в последнее время: я пишу им, что их приезд был бы счастьем для меня, и что я всегда готов разделить с ними ту жизнь, в какой они меня застанут, и большей радости для себя не знаю. В глубине души я не верю в их приезд» (Переписка с О. Фрейденберг. С. 169).
6 См. письма № 758, коммент. 1, и № 761.
7 Последние две фразы приписаны на полях. Ссылка на полпреда Я. 3. Сурица, не только как знатока искусства, который готовил пересылку работ Л. О. Пастернака в Москву, но и «знатока» в политике, — должна была укрепить предостережения, сделанные в письме. Тем более что именно в гостях у посла Л. О. Пастернак познакомился с его «старым знакомым» Бухариным, на недавнем процессе обвиненным в террористической деятельности. Следующее письмо 6 апр. Пастернак кончает прямым вопросом: «Неужели Яша твой не читает газет?», который должен был привлечь внимание родителей к происходящему в Москве. Вероятно, он от-носится не столько к племяннику Л. О. Пастернака, жившему в Берлине Якову Якобсону, но к Я. 3. Сурицу, только что ездившему в Москву. Страницы газет были полны проклятиями в адрес предателей, осужденных на недавнем процессе, Радека, Пятакова и арестованных по их обвинениям Бухарина и Рыкова.
763. П. Д. ЭТТИНГЕРУ
5 февраля1937, Переделкино
5. II. 37
Поздравлять Вас с таким запозданьем просто неприлично. Будет ли меньше моя вина, если Вы узнаете, как это все случилось?
Но перед этим мне все-таки хочется Вас поздравить, и уже не с семидесятилетьем Вашим, не с этими, в таком счастливом согласии со всем Вашим вкусом и пониманьем прожитыми годами, не с Вашей деятельной близостью к искусству, нерасторжимую часть которого Вы составили и на развитие которого во стольких случаях повлияли, сами постоянно живя в основном его тоне, нет, ни с чем из этого, ибо сроки для такого поздравле-нья миновали. Я хочу Вас поздравить с новостями, попадающими в новые Ваши десятилетья и вновь являющимися основаньем для нового поздравленья, со всем тем, что я отовсюду слышу о дружной торжественности Вашего чествованья, теплотой и полнотою чувств необычного и всем запомнившегося. Позвольте же горячо и крепко расцеловать Вас, и от души желаю Вам здоровья и долголетья.
Тут можно бы и кончить, потому что все остальное неинтересно, и я не оставляю надежды в феврале повидаться с Вами и Айзенманами.
Я зазимовал в Переделкине. За почтой сплошь и рядом мы ездили не чаще раза в месяц. Извещенье комитета попало мне в руки после чествованья. Но и это не может послужить мне оправданьем: у меня лежит ведь несколько конвертов с вырезками от Вас, за которые я Вас еще не поблагодарил. В чем же дело?
Вы может быть догадываетесь, что существованье мое, особенно за последнее время, ни с какой стороны не завидно. Во всяком случае оно не из легких. Это долго рассказывать. Несчастье мое, что я в свое время попал в члены правленья союза сов. писателей. Хотя я там ничего не делаю, но уже и одно званье это не по мне…
Мне страшно хочется свидеться с Вами и друзьями в Мансуровском1. Еще раз крепко целую Вас, Семена Борисовича, Ольгу Александровну и детей.
Если бы, на волне незаслуженного милосердия Вы пожелали известить меня, что я могу еще надеяться на Ваше прощенье, адресуйте это известие Жене (она очень больна, у ней что-то вроде воспаленья брюшины, но не в гнойной форме). Я часто буду там теперь бывать. Тверской бульвар, 25 (Дом Герцена), кв. 7. Евгении Владимировне Пастернак, для меня.
Простите меня. Ваш Боря
Представьте, я работаю, и временами с увлеченьем, над романом в прозе, но для кого и на когда, сам не знаю.
Впервые. — Автограф (ГМИИ, ф. 29, on. III, № 3247). 1 В Мансуровском переулке жили Ольга Александровна и Семен Борисович Айзенманы.
764. РОДИТЕЛЯМ
12—22 февраля 1937, Переделкино
Дорогие, золотые мои папа и мама! Вас не должно удивлять ни молчанье мое, ни бросающаяся в глаза неплодовитость моя за последние годы, ничто, ничто. Все это объясняется своеобразием нашей жизни, о которой на таком большом расстоянии не рассказать. Ах, эти расстоянья!
Благодарю тебя, папа, за большое, живое, молодое твое письмо. Как чудно вы съездили, как я завидую вашей поездке! С некоторыми измененьями это, ведь, повторенье той, которую вы совершили летом 909-го, кажется, года1, когда папа писал Сибиллу Винсент и сделал столько цветных рисунков в Антверпене, Брюгге и других городах, полных жизни и движенья, где по приему действительно мгновенье могло показаться остановленным, — замечательных, незабываемых работ. С той поездки вы привезли мне в подарок клавираусцуг Тристана и Изольды, купленный в Лондоне2. Мы ждали вас в Райках. Или я путаю, и это было в 909-м? Но все равно: как много произошло с тех пор, как сильно изменилось! И вместо Сибиллы Винсент были вы в гостях у той самой Лиды, которая была тогда маленькой девочкой под присмотром покойной бабушки. И я по энциклопедической справке* оказался связанным с областью, о которой даже тогда не думал, ибо жил музыкой, а не литературой3. Кто и когда подведет всему этому итог, и когда, наконец, я вас увижу. Для меня эти две вещи — реинтеграция пережитого и встреча с вами живым образом связаны, и я одного не мыслю без другого.
Спасибо за поздравленья4. 29-е я всегда помню, потому что это (29/1) день смерти Пушкина. А в нынешнем году это, кроме того и столетняя годовщина его смерти. По этому случаю у нас тут большие и очень шумные торжества. Стыдно, что я в них не принимаю участия. Но в последнее время у меня было несколько недоразумений, т. е. меня не всегда понимают так, как я говорю и думаю5. Общих мест я не терплю физически, а говорить что-нибудь свое можно лишь в спокойное время. И если бы не Пушкин, меня возможности превратных толкований не остановили б. Но на фоне этого имени всякая шероховатость или обмолвка показались бы мне нестерпимою по отношенью к его памяти пошлостью и неприличьем6.
* В Encycl. Britannica. (Прим. Б. Пастернака.)
Приближается день Жонина рожденья7. Поздравьте и расцелуйте, пожалуйста, ее от меня.
С твоим письмом, папа, случилось следующее. Как я писал уже тебе, я редко бываю в городе, редко, значит, забираю и почту. Ты пообещал Шуре сообщить бблыние подробности о вашем путешествии в письме ко мне, вот он и сговорился с Волхонкою, что когда оно придет, чтобы ему сообщили, и забрал его себе. Я оставался в неизвестности об этом письме в продолжении полутора месяцев, пока мне не передала его Женя. Страшно жалко, что я не успел повидать Якова 3ахаровича 8, а может, оно и лучше.
Женя долго, больше месяца болела воспаленьем брюшины, но без гнойного процесса, что было бы совсем ужасно, и очень истощена. Хворает (гриппом) и Женек. Оба они мне вечная растрава, я всегда о них думаю и грущу, особенно тяжело мне без Женечка, но вряд ли, если бы возвращенье не было связано с другими трудностями, ужились бы мы с нею характерами. Бедная она, — такой прекрасный и тонкий человек, но с некоторым вызовом и неуступчивостью в характере, отчего все и случилось. Папа, папа, ведь, места нет здорового в моей жизни, а вот живу, и буду жить. А что еще впереди!
Одно хорошо, — это зима в природе. Какой источник здоровья и покоя! Опять вернулся к прозе, опять хочу написать роман и постепенно его пишу. Но в стихах я всегда хозяин положенья и приблизительно наперед знаю, что выйдет и когда оно выйдет. А тут ничего не могу предвидеть и за прозою никогда не верю в хороший ее исход. Она проклятие мое, и тем сильней всегда меня к ней тянет. А больше всего люблю я ветки рубить с елей для плиты и собирать хворост. Вот еще бы только окончательно бросить куренье, хотя теперь я курю не больше шести папирос в день.
Ну как же все-таки все это будет? 1де мы увидимся, наконец, и когда? Ты чувствуешь, — как бессильны эти слова и несостоятельны, т. е. им нет никакой цены, и не может быть веры.
Может быть, когда я напишу роман, это развяжет мне руки. Может быть, тогда практическая воля проснется во мне, а с нею и планы, и удача.
А пока я как заговоренный, точно сам себя заколдовал. Жизнь своих на Тверском я разбил9, что же, с таким чувством и сознаньем сказать о своей собственной? И в общественных делах мне не все так ясно, как раньше, т. е. я бездеятельнее, потому что не так в себе уверен. Вообще, посмотришь, и здорового во мне или близ меня пока только одно: природа и работа. Та и другая пока поглощают меня всего, и неужели эта преданность им такой грех и преступленье, что меня за этим подкараулит какое-нибудь несчастье, и я не
