верхняя часть лица, а низ материнский (Зинин). Поворот головы, по-моему совершенно твой.
Он очень льнет ко мне, любит тишину и порядок и при его привязанности на нем непроизвольно изображаются, оттискиваются и врезаются черты моей старости — созерцательность, молчаливость и мрачность. На этой карточке ему полтора года.
Еще раз спасибо за оздоровленье, исходящее от твоей открытки. Я так бы не писал, не будь ее передо мною на столе. Пока довольно.
Всех вас крепко-крепко целую. Если у Лиды есть лишний оттиск книги Рг. Slater* а (о Шекспире1) и это не трудно, пусть пришлет, мне это было бы интересно. Но это совершенно не обязательно.
Когда я сел писать тебе, я имел в виду что-то другое и забыл. Так теперь случается все чаще и чаще.
Твой Боря
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Gilbert Slater. Seven Shakespeare’s. Oxford, 1937 (Гилберт Слейтер. Семь Шекспиров). Но в следующем письме 4 нояб. 1939 Пастернак понял определенную опасность такой посылки для обеих сторон: «Я сдуру Лиде что-то про брошюру Slater’a о Шекспире написал, но пусть она ничего не посылает. Ей-богу не знаю, как это теперь производится. Еще наживешь хлопот» (там же. Кн. II. С. 212).
788. Н. ТАБИДЗЕ
Октябрь 1939, Переделкино
Дорогая моя Нина!
До сих пор не поблагодарил Вас за Ваше тогдашнее письмо. Чудный Вы друг, как Вы все знаете и понимаете, несмотря на то, что громадность Вашего горя дает Вам право забыть обо всем на свете и ко всем ожесточиться. Не удивляйтесь, что с Генрихом Густавовичем я не передал даже поклона Вам и Ните: мне подумалось, что он человек слишком жизнерадостный, легкомысленный и непостоянный для такого порученья1.
Не горюйте, Нина, не падайте духом и держите себя в руках. Он ведь выйдет, и, верится мне, даже довольно скоро.
Вас может быть удивляет, как это я еще палец о палец не ударил для изменения его участи. Но до недавнего времени это было совсем немыслимо. Когда сюда приезжали Ваши награжденные2 и я с ними советовался на этот счет, они считали, что я только бы напортил ему, если бы стал просить о нем. Вероятно, они правы. Вчера я нарочно был у Фадеева. Я сказал ему, что хочу хлопотать за Тициана, что по-моему пора. И как он мне посоветует за это взяться. Не огорчайтесь, золото мое и друг мой, в ответ на мои слова он повторил ту рядовую чепуху, которую принято говорить об этом деле и тысяче других и им подобных, и я молча ее выслушал и ушел. Я понял, что пока здешним милостивцем является то самое лицо, которое там их создавало, думать о каких-нибудь шагах отсюда преждевременно3. Это случится как-нибудь само собой и по-другому.
Между прочим, Фадеев сказал, что там вводятся какие-то порядки, при которых заключенным дается возможность исправиться и т. д. и я тоже слушал это молча и даже со смиренной благодарностью: дай Бог, чтобы Тициану создали условия, благоприятные для исправленья, хотя никому, конечно, неизвестно, от чего ему исправляться, и куда и зачем становиться ему лучше того, что он есть сам. Нина, родная, наберитесь терпенья. Все последнее время я на каждом шагу испытываю чувство все развивающегося облегченья, улучшенья, освобожденья, а своей жизни от Вашей я отделить не в силах. Следовательно это относится и к Вам. Целую Вас и Ниту. Желаю Ните счастья и радости.
Ваш Боря
Впервые: «Дружба народов», 1996, № 7. — Автограф (ГМГЛ, № 021915, 12)
1 Г. Г. Нейгауз уезжал в Тбилиси с концертами, но заходить к жене арестованного было достаточно рискованно по тем временам, и Пастернак не решился его об этом просить. Но, как видно из письма 11 нояб. 1939, Нейгауз все-таки навестил ее. После его возвращения Пастернак писал Н. Табидзе: «Теперь я знаю от него, что могу Вам писать, и буду часто пользоваться этим правом. Он от Вас в восхищеньи и много рассказывал о Вас» («Дружба народов», 1996, № 7. С. 186).
2 Большое количество членов Союза писателей было награждено орденами. За получением наград из Тбилиси приехала группа грузинских писателей.
3 Милостивцем Пастернак называет Берию, сменившего на своем посту Ежова и выпустившего на свободу один этаж Бутырской тюрьмы.
789. Н. ТАБИДЗЕ
Начало декабря 1939, Москва
Дорогая Нина!
Простите, что пишу Вам. Вас, наверное, не надо тревожить. Недавно, совсем недавно до меня дошел слух, будто Тициана нет в живых. Можете понять, что со мной сделалось. Но несколько часов тому назад мне сказали, что это предположенье ложно и имеются доказательства противного. Я вернулся домой шатаясь от радости, и пока пишу Вам, эта вера переходит в уверенность. Но удостоверьте ее. Скажите мне, что он живет, протелеграфируйте или напишите.
Нина, Нина, вот что мне надо от Вас! Чтобы во всех обстоятельствах, какие бы ни послало нам небо, Вы знали и помнили, что весь я и вся моя жизнь и разуменье принадлежат Вам и Ните, и ими располагали. В те три несчастных дня, что я старался поверить страшному слуху, я узнал, что это было бы для меня не только беспредельным горем, но и такой переменой во всей моей жизни, после которой ни одна из ее радостей не стала бы мне мила, потому что их не с кем было бы разделить. Я любил мысль, что живу для него, а он для меня, и если бы это случилось, все буду-щее бы обессмыслилось. Нина, я не знаю, что пишу Вам. Но надежда не оставляет меня. Ваш Боря
Впервые: «Литературная Грузия», 1966, № 1. — Автограф (ГМГЛ, N9 021915, 13).
790. Н. ТАБИДЗЕ
14 декабря 1939, Москва
14. XII. 39
Дорогая, дорогая, дорогая Нина!
Какая Вы умница и прелесть! Как чудно Вы мне ответили, и каким большим надо быть человеком, чтобы так ответить! Вижу Ваше огромное, замечательное сердце, восхищаюсь и плачу.
Но какую кучу радостей узнал я еще! Можете себе представить, с каким нетерпеньем буду дожидаться этого лета я сам. Какие головокружительные новости!1 Вы, Ваши хлопоты, будущее Ниты, — знаете ли Вы, какой кровный кусок моей собственной жизни все это составляет! Кстати, — между прочим, — вот тебе и капитан! Бедный Паоло. Куда он ее прочил, а она поплывет по совсем другому морю!2 В добрый час! Как верится мне во все Ваши удачи. Как ярко я вдруг все это увидал, — без права, потому что не знаю, доживу ли до этого счастья я сам3.
А ведь я и сам хотел посоветоваться с Вами в письме, не написать ли мне Берии, но теперь дождусь Вас, — как это все совпало. Милый, лучший и самый большой мой друг (сравнимый только с еще ббльшим общим нашим другом), единственный друг мой, Нина, спасибо Вам за счастье, которое Вы мне доставили своей запиской. Когда Вы приедете и будете с нами жить, Вы увидите и поймете, насколько глубже, чем это известно и Вам, нужно мне все это, как недостает мне Вас и всего Вашего, как это опустошило и мое существованье.
Целую Ваши руки и Ниту: страшно рад, что она пойдет по историко-филологическому факультету.
Ваш Боря
Впервые: «Дружба народов», 1996, N° 7. — Автограф (ГМГЛ, № 021915, 7).
1 Имеются в виду новости о Тициане и намерение Нины Табидзе приехать в Москву с хлопотами о нем.
2 Речь идет о стих. Паоло Яшвили, посвященном дочери Т. Табидзе, «Нита-капитан».
3 В это время шел процесс по делу Мейерхольда, арестованного летом. Пастернаку стало известно, что в судебных показаниях часто называется его имя.
791. Н. ТАБИДЗЕ
28 декабря 1939, Москва
28. XII. 39
Дорогая Нина, письмо пробудет в пути так долго, что заранее позвольте поздравить Вас и Ниту с Новым годом и сообща пожелать друг другу исполненья общей и заветнейшей нашей мечты. Целую Вас обеих.
Нина, для удобства Вашей знакомой1 и Вашего собственного я хотел половину отправить через Ираклия, но не могу найти его адреса, и потому, простите2. Здесь страшные морозы, но мы здоровы и благополучны, чего и Вам желаем.
Ваш Боря
Впервые: «Дружба народов», 1996, JSfe 7. — Автограф (ГМГЛ, № 021915, 5).
1 После ареста Тициана Табидзе Пастернак взял на себя обязанность материально поддерживать его жену и дочь. Первое время деньги ради безопасности участников передачи посылались на адрес Мирзоевой, приятельницы и соседки Нины, Пастернак называл это «своим долгом». «Дорогая Нина! — писал он 26 ноября 1939. — Может быть скоро у меня будет возможность вернуть Вам следующую часть долга, вроде прежней. Я знаю, что это Вам не нужно, и Вы будете сопротивляться, но это нужно мне».
2 В конце ноября в Тифлис собирались Андрониковы, Пастернак послал с ними какую-то сумму.
792. В. Л. ЮРЕНЕВОЙ
1939, Москва
Дорогая Вера Леонидовна!
Кронеберг очень хорош, я сейчас прочел его1. Мои изменения (транскрипция и ударенье собственных имен, «вы» по адресу Макбета и пр.) спорны и необязательны. Выбирайте что хотите и как хотите комбинируйте. Дайте, пожалуйста, переписать отрывок, — у меня ничего не осталось2.
Ваш Б. Пастернак
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2371, on. 1, ед. хр. 397).
1 Имеется в виду перевод трагедии Шекспира «Макбет», сделанный А. И. Кронебергом.
2 По просьбе актрисы В. Л. Юреневой, Пастернак перевел для ее вечера отрывок из «Макбета», передав ей автограф.
793. Н. ТАБИДЗЕ
5 февраля 1940, Москва
5. II. 40
Дорогая Нина. Простите, что не писал Вам: только вчера узнал от Вивы, что она приехала, и получил Ваше письмо К Мне больно, что Вы не замечаете, как много Вы значите, и как много умеете сказать, и чего-то от себя требуете. Я должен был бы пожертвовать жизнью во имя лучших наших дней и нашего общего счастья, и Вас, милый мой друг. Вот какой мерой надо мерить те незначительные, сдержанные и эгоистические пустяки, которые я еще себе позволяю и без которых бы задохнулся.
Одно радостно: я думаю, Вы знаете, как я люблю Вас, — простите, что пишу об этом в открытке. Знайте, Нина, я так этого не оставлю, и скоро, как только освобожусь немного, соединю свои усилия с Вашими для Тициана. Скоро я напишу Вам.
Целую Вас и Ниту. От Зины поклон. Ваш Боря
Спасибо громадное Вам за письмо, я в долгу у Вас.
Впервые: «Дружба народов», 1996, № 7. — Автограф (ГМГЛ, №021915, 19).
1 Вивиана Абелевна Андроникова (Робинзон), жена И. Л. Андроникова.
794. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
14 февраля 1940, Москва
14. II. 40. Дорогая Оля!
Я тебе задолжал письмо с того самого дня, как ты меня пожалела в моем горе1. Спасибо тебе.
Живы ли вы обе и что с вами? Я знаю, что у вас грабежи и потемки, и беспокоюсь
