о вас.
Когда я весной надеялся увидеться, повод был следующий: я должен был перевести «Гамлета» для Александринки, ты, наверное, догадываешься, по чьей просьбе. Два или три раза я должен был поехать с ним посмотреть у вас его «Маскарад», и все откла-дывал.
Потом с ним случилось несчастье, а его жену зарезали2.
Все это неописуемо, все это близко коснулось меня.
Последние месяцы меня преследовал страх, как бы какая-нибудь случайность не помешала мне довести перевод до конца. Под влияньем этого страха я не отвечал папе и оставил без ответа твое письмо. Папа с девочками и их семьями в Оксфорде3, — ты знаешь. На днях я сдал перевод. Ставить его на правах первой постановки будут в Художественном театре. Я до последнего дня не верил, что театру это разрешат. Ставить будет Немирович-Данченко, 84-летний viveur* в гетрах со стриженой бородой, без единой морщинки. Перевод не заслуга, даже если он хорош. «C’est pas grand-chose» **. Но каким счастьем и спасеньем была работа над ним! Впрочем, что убеждать тебя: это ты писала об «Укро-щеньи…»4. Высшее, ни с чем не сравнимое наслажденье читать вслух без купюр хотя бы половину. Три часа чувствуешь себя в высшем смысле человеком: чем-то небессловесным, независимым, горячим, три часа находишься в сферах, знакомых по рожденью и первой половине жизни, а потом в изнеможеньи от потраченной энергии падаешь неведомо куда, «возвращаешься к действительности».
Однако что расписывать? Напиши, пожалуйста, мне, как ты и тетя. Мыслимо ли технически теперь приехать к вам на сутки, на двое, только к вам и только повидаться. Если это возможно, я приеду, когда будут деньги. Напиши мне, пожалуйста, но без принуж-денья, когда у тебя будет время. Обязательно напиши, что слышно о Саше; об этом можно писать.
Обнимаю вас. Ваш Боря
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 Речь идет о письме А. О. и О. М. Фрейденберг с выражением сочувствия по поводу смерти матери.
2 В. Э. Мейерхольд был арестован 18 июня, его жена зверски убита 15 июля 1939 г.
3 На следующий день после похорон Лидия Слейтер перевезла отца в Оксфорд. Там же неподалеку вскоре поселилась Жозефина с семьей.
4 Работа О. М. Фрейденберг «Три сюжета или семантика одного», где дается разбор комедии Шекспира «Укрощение строптивой».
* жизнелюб (фр.).
** «Это не так важно» (фр.).
795. Л. О. ПАСТЕРНАКУ
14 февраля 1940, Москва 14. II. 40. Дорогой мой папа!
Все твои открытки, и последнюю, поздравительную, своевременно получил. Хотя я откладывал ответ не без причины, и даже с основательною, все же удивительная низость, что я до сих пор не ответил тебе.
Во-первых, горячо тебя благодарю за описанье последнего дня (т. е. последнего, проведенного в сознании) мамочки. К тому времени, когда я получил его (открытки пришли почти все сразу), я уже победил с помощью работы первую, разрушительную силу огорченья, и со слезами печали, но без смертоносной пустоты, прочел его. Также и с твоей стороны в эти строки, помимо боли, вложено столько сосредоточенной зрительной силы, что прочитав их, я все это увидел, и мысленно прожил этот день вместе с вами.
Я давно хотел писать тебе, но с каким-то суеверным чувством, естественным в наше время, все боялся, как бы какая-нибудь роковая случайность не помешала мне довести перевод Гамлета до конца.
Когда-нибудь, если мы будем живы и общий мир сведет нас воедино, я расскажу тебе, каких неописуемых несчастий я оказывался близким свидетелем, сверх всего, ранее пережитого, тем временем, как подвигалась эта работа.
Если не говорить о ее возникновеньи, можно сказать, что я переводил свободно, не связанный контрактами, ни для какого театра перевода не предназначая. В ноябре работой, готовою только наполовину, стали интересоваться в Художественном театре, где Гамлет предполагался к постановке в одном из новых переводов, и был уже заключен договор с переводчицей1.
И вот об этом дне, когда я читал его дирекции и Немировичу-Данченко, я хотел написать тебе. Во-первых, он припомнил вашу последнюю встречу до мелочей, но так как с точки зренья его возраста наши (мой и твой) приблизительно безразличны, то он произвел тебя из отцов в братья мне, и все время говорил о тебе, твоих картинах и предполагавшейся выставке в этом духе, пока я не сказал ему, что я твой сын, а не брат, как ни стар я уже и годами и с виду.
Но не в этом дело. Надо было поглядеть на этого 84-летнего шалуна в ботинках с гетрами, с кругло подстриженной бородой и лицом без единой морщинки, как взбегал он наискось по лестнице в репетиционный зал, где происходило чтенье, как сидел и слушал с 2-х часов дня почти что до 7-ми, с перерывом на завтрак, как завтракал, — почти что без всякой диеты и, по-видимому, без необходимости в отдыхе, уже обязательном после обеда для меня, как слушал и рассуждал дальше! Я без всякой лести по его адресу мог пожелать себе быть таким, как он сейчас, через пять лет.
Перевод понравился, но я долго еще не знал (потому что не расспрашивал и не заводил «наводящих» разговоров), к чему это поведет практически. Потом мне позвонили, что театр принял его к постановке и просили закончить работу в том же стиле к такому-то и такому-то сроку. Режиссировать должен был сначала Леонидов, но Немирович-Данченко у него перебил и будет ставить сам.
Для меня этот труд был совершенным спасением: от многих вещей, особенно от маминой смерти, — остального ты не знаешь и долго было бы рассказывать, — я бы без этого сошел с ума. Я добился цели, которую себе поставил: я перевел мысли, положенья, страницы и сцены подлинника, а не отдельные слова и строчки. Перевод предельно прост, плавен, понятен с первого слушанья и естественен. В период фальшивой реторической пышности очень велика потребность в прямом, горячем, независимом слове, и я невольно подчинялся ей. Сейчас это нравится, а потом с доста-точным правом будут говорить, что я упростил текст, снизив его метафоризм и праздничность, — предмет Толстовских нападок.
Благодарю тебя за поздравленье с рожденьем. Оно тоже отчасти задало мне хлопот. Я случайно узнал, что Союз писателей собирался устроить мне какое-то чествованье2. Не думаю, чтобы я отклонил что-нибудь, по торжественности равное Триумфальным воротам, и вряд ли лишил себя очень многого, но факт тот, что мне сильно этого не хотелось, и все-таки стоило некоторого труда добиться отмены этого.
На это тоже потребовалось время, и как раз в те дни, когда кончался льготный театральный срок для Гамлета и приближалась моя дата.
Свой день рожденья (в смысле примет) я провел необычайно и вне дома. Я удрал из дому в Камергерский с рукописями и весь день провел в директорском кабинете, дописав, наконец, к вечеру, что мне было нужно, тут же в театре, а вечером пошел на Шопеновский вечер пианиста Софроницкого, женатого на той Ляле Скрябиной (дочери Веры Ивановны), которая была одной из крошек на даче в Оболенском, и т. д. и т. д.3
Приближается Жонино рожденье, поздравляю тебя, ее и всех вас. Прости, что пишу тебе такие глупости, но никакими письмами свиданья не заменить.
Твой Б.
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Договор МХАТа с А. Д. Радловой был расторгнут 5 нояб. 1939 г., а 27-го заключен с Пастернаком.
2 Год назад Пастернак принимал участие в аналогичном чествовании по случаю 50-летия Н. Н. Асеева, устроенном Союзом писателей.
3 Елена Александровна Скрябина-Софроницкая, дочь композитора от первого брака с В. И. Исакович. Начало знакомства с нею было в 1903 г. на даче в Оболенском.
796. М. Л. ЛОЗИНСКОМУ
1 марта 1940, Москва
1. III. 40
Дорогой Михаил Леонидович!
Я глубоко, против воли и наперекор природе виноват перед Вами. Но теперь к первой моей вине присоединилась другая: уже и покаянное, извинительное мое письмо, которое я Вам мысленно пишу третий месяц, так запоздало, что, наверное, самое обращение мое к Вам вызовет у Вас смех и лучше бы теперь совсем не писать.
Скажу все сразу, тем более, что в каждом моем слове заключена радость для Вас. Когда Вы сделали мне честь замечательным своим подарком, присылкою Ада я уже был несвободен в отношении Вас, уже знал, что один из имеющихся новых «Гамлетов» — Вашей работы, и за писаньем собственного черновика выдерживал себя в намеренном неведении насчет последнего, как и относительно всех остальных переводов. В этом состоянии было сложно (или так казалось мне тогда) писать Вам.
Потом наступил другой период. За отделкою и перепиской я обложил себя ими всеми, чтобы принять в расчет все сделанное.
Вы, наверное, знаете, что перевод был предпринят не по моему собственному почину. Побужденье исходило от театров, между прочим от Мейерхольда. Я всегда отсылал к существующим переводам, из которых знал какой-то из старых, видимо Кронеберговский, а может быть, и К. Р.2, т. е. что-то среднее, видоизменившееся в своей забытости. К старым и новым переводам я отсылал не глядя, в глубокой голословной уверенности, что это должно быть хорошо и театры привередничают и сами не знают, что им надо. Новые книги редко попадаются теперь в руки: я не знал, кто из Вас четверых — Вас, Рад-ловой, Кузмина и Зенкевича — дал нового «Гамлета», и не знал, что их не один, а два3. Но так это было только вначале.
Так думал я, но не представлял себе, насколько я прав. Когда я раскрыл пять или шесть этих книжек, сердце у меня упало: филологическая близость, литературное изящество и сценическая живость превзошли мои опасения. А совпаденья, совпаденья!! В скобках: скоро все они, сохраняя свои отдельные достоинства, расположились по местам. Наилучшим из старых показался мне Кронеберг, лучшим из всех — Ваш.
Было время, конец осени, когда под влияньем обнаруженных с Вами совпадений я собирался: признать попытку неудавшейся, сложить оружие и письменно поздравить Вас с моим пораженьем. Во-первых, зачитавшись Вашим переводом, я вообще испытал чувство острого стыда от того факта, что не позаботился ознакомиться с ним раньше, т. е. от того, что при таком переводе, пусть и ценой уговоров, я решился на новый. Мне стыдно стало, что с точки зренья совести и вкуса я по неведенью поступил против долга.
Кроме того, поразило меня обилие моих совпадений с Вами и их характер. Все это были предложения, сами собой укладывавшиеся в ямбическую строчку, те самые, относительно которых к радости по поводу их естественности у меня (за черновой работой) неизменно примешивалось опасение, что в своей закономерности они, наверное, пришли мне в голову не первому.
Такие строчки совпали у меня с
