думай, всякие преходящие пустяки2.
Но я не падаю духом. Сейчас я временно на очень строгом режиме, потому что урывками все же пишу, и большую вещь. Мне ее очень хочется написать. А как слажу с ней (через год-полтора), надо будет все же посуществовать хоть недолго по-другому. Невозможно все время жить по часам, и наполовину — по чужим. А знаешь, чем дальше, тем больше, несмотря на все, полон я веры во все, что у нас делается. Многое поражает дикостью, а нет-нет и удивишься. Все-таки при расейских ресурсах, в первооснове оставшихся без перемен, никогда не смотрели так далеко и достойно, и из таких живых, некосных оснований. Временами, и притом труднейшими, очень все глядит тонко и умно.
У нас все благополучны. Крепко целую тебя и маму. Итак, успокой, хотя бы короткой открыткой, даже именно предпочтительно открыткой, чтобы долго не собираться. Твой Боря
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 После убийства С. М. Кирова 6 дек. 1934 г. хлынула волна расстрелов и массовых депортаций бывших дворян и интеллигенции из Ленинграда. Пастернак имеет в виду хлопоты по поводу высылки ленинградца, писателя Георгия Венуса, с которым познакомился у Б. А. Пильняка. Об этом же Пастернак упоминает в письме № 727. Известно его обращение к Е. П. Пешковой по линии Красного Креста: «Дорогая Екатерина Павловна. Долго я Вас не тревожил и мне больно Вам о себе напоминать. Но у меня большая, большая к Вам просьба. Примите пожалуйста и выслушайте Георгия Венуса. В его случае, как мне кажется (по тому, что я о нем знаю), допущена какая-то вопиющая ошибка. Простите, что надоедаю Вам. Ваш Б. Пастернак (Архив Горького, Ф ЕП-Кр. 45.11. 2). Георгий Давидович Ве-нус, участник Первой мировой войны и белого движения, вернулся в Россию из Берлина в 1926 г. Его книгу «Война и люди» высоко оценил Горький. В марте 1935 г. он должен был быть выслан в Казахстан (Иргиз), но перед этим вырвался в Москву на проходивший в то время пленум правления Союза писателей и обратился с просьбой о заступничестве. В ре-зультате хлопот А. Н. Толстого, Пастернака и, возможно, Горького, Иргиз был заменен Куйбышевом, где Венус был вторично арестован в 1938 г. и через год умер в Сызранской тюремной больнице.
2 Чтобы не пугать сестру, Пастернак называет пустяками сильно расшатавшееся именно к этому времени здоровье, которое требовало лечения. Об этом он писал Р. Н. Ломоносовой 11 июня 1935: «Мне 45 лет. По-видимому просто это как-то неожиданно наступила старость. Зимой я чувствовал себя прекрасно, не мог нахвалиться на свое здоровье, как вдруг с середины апреля пошли у меня бессонницы и прочие нервические неожиданности, еще менее приятные, вскоре охватившие весь организм, с сердцем, кишечником и даже — мозгами, поскольку в последнем именно сосредоточен запас всяких навязчивых идей, дурных настроений и совершенно особенной, физически осязательной тоски. У меня нашли расширена сердца, разные неврозы, велят бросить курить, выработать медленную (сенаторскую) походку, не подымать тяжестей и пр. и пр. Я себя чувствую нехорошо и к тому же еще чуднб, странно, т. е. не во всем себя узнаю. Однако эта тема отнюдь неинтересная (хотя Вы и заметили наверное, что у меня изменился почерк)» («Минувшее», № 17. С. 371).
726. РОДИТЕЛЯМ
12 апреля 1935, Москва
12. IV. 35. Мои родные, отчего вы давно не пишете? Что и как у вас?
Получили за Вы мое давнее, около месяца тому, торопливое и короткое письмо?
У нас все в порядке и все здоровы. Папа, тебе просил передать поклон Гордон Крэг. Помнишь ли ты его? Он-то тебя — прекрасно, и много о тебе расспрашивал. Я думал, только твой рисунок с него тебя с ним связывает, он же мне сказал, что и твой Скря-бин у него в собраньи1.
Он недавно приехал в Москву, я его встретил на одной дневной премьере у Мейерхольда, а после спектакля мы с Женей пошли к Мейерхольдам обедать2, куда потом и он пришел, а также Сергей Прокофьев.
Крэг на фотографиях, воспроизводимых в газетах, выходит глубоким стариком, в разговоре же присущая ему юношеская приподнятость и широкий артистизм пробиваются сквозь эту совершенную седину и сухощавость и молодят его по-прежнему. Но сколько воды с тех пор утекло и как все изменилось.
Говорили сразу на трех языках (французском, немецком и английском), последний знали только Прокофьев (хорошо), я (совсем слабо) и особенно хорошо тот самый Мирский, которого вы знаете по London Mercury3.
Он третий год здесь и теперь меня с тем же жаром отрицает, как когда-то признавал. Делает он это по праву и из чистейших оснований. Он член английской компартии, и я по справедливости должен ему казаться не оправдавшим надежд и неинтересным пошляком. Это совершенный Нехлюдов, всей своей сложною и нравственно напряженной биографией выскочивший из творений Толстого4.
Крэг собирается поставить тут Макбета по-английски, с русскими актерами, и потом возить спектакль по Европе. Он пока только театра не выбрал, кажется остановится на Малом. Из всех здешних постановок ему больше всего понравился Лир в еврейском театре5.
Письмо это я вам пишу взамен открытки, и многого от него не ждите. Если я запишусь, оно залежится, и неизвестно, когда к вам попадет. Известите хотя бы открыткой, в порядке ли все у Вас. Все вам кланяются и вас целуют.
Можно ли будет послать вам моих грузин (переводы), когда они выйдут? Их хотят издать хорошо, но наверное, перестараются и выйдет безвкусно, с претензиями.
Крепко, крепко, крепко вас целую. Ваш Боря
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Английский режиссер Гордон Крэг приезжал в Москву в 1912 г. и ставил «Гамлета» во МХАТе. Он познакомился с Л. О. Пастернаком и купил у него портрет А. Н. Скрябина; кроме того, художник рисовал его самого.
2 В феврале 1935 г. Пастернак из Ленинграда, где он был по случаю декады грузинской литературы, поздравлял Мейерхольда с премьерой «Пиковой дамы», поставленной в Александрийском театре: «Дорогой Всеволод Эмильевич! Взволнованные замечательной постановкой Пиковой Дамы в гостях у Вас и русских поэтов в Ленинграде, полные величия ритма Пушкина, приветствуем Вашу очередную блестящую победу. = Борис Пастернак, Николай Тихонов, Виктор Гольцев,Демепредзе, Яше или, Гришаш-вили, Эули, Чиковани, Каладзе, Абашидзе, Машашвили, Табидзе, Абакемъя, Элиава» (РГАЛИ, ф. 998, on. 1, ед. хр. 2166).
3 Имеется в виду статья Д. П. Святополка-Мирского «Современное состояние русской литературы» («The Present State of Russian Letters*), напечатанная в журн. «London Mercury* (July 1927, vol. XVI, N 93).
4 Главный герой романа Л. Н. Толстого «Воскресение».
5 Знаменитая постановка «Короля Лира» с С. Михоэлсом и В. Зуски-ным в ролях Лира и Шута.
727. С. Д. СПАССКОМУ
14 апреля 1935, Москва Дорогой Сергей Дмитриевич.
Вы должны меня считать свиньей и с своей стороны будете правы, но ленинградские обстоятельства, а с недавнего времени и московские, несмотря на легко предугадываемую безуспешность моего участия, меня все же коснулись1. Кроме того, мне все труднее становится отказаться от работы над романом, который начинает жить и все более меня занимает, ни капельки тем не менее не приближаясь к концу.
Ваш восхитительный Важа Пшавела2 превзошел ожиданья. Вы вызвали мою искреннюю зависть. Неужели ни Гольцев, ни Тициан Вам об этом не писали?
Что Вы сейчас делаете и выздоровели ли?3 Пожалуйста, не думайте, чтобы между нами (с моей стороны) что-нибудь могло измениться. Я только молчаливей и вынужденно-сдержанней прежнего, потому что в этом году на меня валится больше обычного и с совсем особенной бестолковостью: я меньше, чем хотел бы, принадлежу себе.
Еще раз горячо Вас поздравляю с переводом. Вы от многих о нем услышите, предвижу большую от него для Вас пользу4. Пишу второпях, и, кажется, у меня начинает заплетаться язык, — не сердитесь.
Крепко обнимаю Вас. Поцелуйте девочку и привет Софье Гитмановне.
Ваш Б. Я.
Впервые: «Вопросы литературы», 1969, № 9. — Автограф (собр. В. С. Спасской). Датируется по почтовому штемпелю.
1 См. письмо № 725, коммент. 1.
2 Имеется в виду перевод С. Спасского поэмы Важа Пшавелы «Гость и хозяин».
3 Желая помочь Спасскому во время болезни, Пастернак писал критику и издательскому работнику Ф. М. Левину: «Дорогой Федор Маркович!
Сдал Нине Алексеевне для Вас по просьбе автора книгу стихов Сергея Спасского. Автор нездоров, нуждается в отдыхе и испытывает денежные затруднения и это заставляет просить Вас просмотреть книгу поскорее. Книга хорошая и вообще Спасский заслуживает всемерной поддержки. Простите, что пишу глупости, сам не сплю вторую неделю, не знаю, что со мной сделалось. Ваш Б. П.» (РГАЛИ, ф. 1604, on. 1, д. 1322). Датируется 1—3 мая 1935 по дате, поставленной К. Л. Зелинским.
4 Восхищение Спасским как переводчиком грузинской поэзии Пастернак выразил также в письме 4 окт. 1934: «Вчера видел у Гольцева Вашего Чиковани (Под дождем). Что за восхищенье! Какой Вы молодец, и до чего мне радостно! Вот это поэзия, вот это мастерство, это вот я понимаю!! Мне тем легче судить об этой прелести и Вас с нею поздравить, что я хорошо помню подстрочник. Это настоящая близость к тексту, та пережитая и точная близость, тот тип близости, то ее пониманье, которое, не сговариваясь, мы в количестве 3-х — 4-х человек (Вы, я, Тихонов, отчасти Антокольский) невольно и естественно установили. А сколько горячей, драматической, взаимнороднящей правды в том, что четыре поэта, не уславливаясь, под действием одного и того же закона, формировавшего их жизнь этих лет, так хватаются за эту возможность и так пишут русские стихи, получая от Грузии побужценье и оправданье! И опять — близость!» (Собр. соч. Т. 5. С. 350).
728. Е. Б. и Е. В. ПАСТЕРНАКАМ
Середина июня 1935, Москва
Золотой мой Женек.
Горячо благодарю тебя за оба письма, — очень они меня порадовали. Спасибо также за ландыши, вторгшиеся струею свежести на нашу бредовую Волхонку. Успокойся, детка, в Одоев я не поеду. Хотя все это выйдет гораздо дороже (что очень огорчает 3инаиду Николаевну), а также и труднее, чем если бы мы поехали на все готовое в дом отдыха, — тем не менее сняли мы дачку под Москвой, невдалеке от Болшева, в Загорянском, чтобы быть, на всякий случай, недалеко от Москвы.
Исследованья все получились довольно утешительные: малокровья у меня нет, расширенье сердца небольшое (13 см.), почки в порядке, сахару нет, — соли (небольшая склонность к подагре), — некоторое затвердение в легких, — словом пустяки. Глупо, что я это тебе пишу, — скорее сообщаю, имея в виду маму.
Я совсем бы выздоровел, дружок мой, когда бы только нормально спал. Но
