Их обществом мы, таким образом, обязаны неустройствам и трудностям жизни. Вот Вам и оправдание зла, которое так не удавалось Лейбницу.

Марии Юрьевне надо знать следующее. 1) Моим именем она может пользоваться где и как ей заблагорассудится, потому что в любом положении, полезном ей, такая ссылка (ничего mot*, не правда ли?) будет соответствовать истине.

2) Всюду о ней сказано. 2-я половина XIX века в Учпедгизе с Эйхенгольцем предположенье еще очень далекое. Планы хрестоматии еще не рассматривались и не утверждены, то есть еще не

* меткое слово, каламбур (фр.).

образовалось и неизвестно, образуется ли дело, участие в котором ей, наверное, обеспечено.

3) Маршака нет в Москве. По этой же самой антологии не все у меня самого обстояло с Маршаком блестяще, — но это к делу не относится3. Я говорил с заместительницей Маршака4, от которой узнал следующее. Они работу М. Ю. видели и отнеслись одобрительно и до моих похвал (я им рассказал о вещах, которые читал в позапрошлом году). Через месяц, по возвращении Маршака работы по собиранию материала возобновятся. Наверное, переводы М. Ю. войдут в сборник. Они собираются заказать ей сами что-нибудь по своему выбору. Это было сказано в ответ на мои слова о денежной реализации сделанного. Я им еще раз об этом напомню. Указала ли М. Ю., как им с нею сноситься?

Не удивляйтесь, что я неожиданно оборву письмо. Вам давно уже, верно, некогда читать его. Моя мечта показать Вам когда-нибудь Леничку. Целую Ваши руки и еще раз за все благодарю. Привет от всего сердца Ипполиту Васильевичу5.

Крепко Вас любящий и преданный Б. П.

Впервые: Борис Пастернак. Из писем разных лет. — Автограф.

1 Упомянутая корректура — ИМЛИ, ф. 120, on. 1, № 14.

2 Мария Юрьевна Авинова, урожденная Новосильцева, вдова расстрелянного проф. Н. Н. Авинова, давняя приятельница Е. М. Стеценко.

3 Имеется в виду Антология английской поэзии, составляемая С. Маршаком, для которой Пастернак перевел стихи Дж. Китса и Дж.-Г. Байрона (1938). См. письмо № 809.

4 Е. С. Живовой.

5 И. В. Стеценко — муж Елизаветы Михайловны.

830. С. П. БОБРОВУ

5 марта 1941, Переделкино

Дорогой Сережа, прости за лаконизм и сухость, но я боюсь, что если не так, дело опять отложится, и я никогда не напишу требуемого1. Не всегда все складывается в жизни, как думаешь. Заметок о Гамлете не вези, совершенно не до того.

Сердечный привет Марии Павловне.

Твой Б.

Прости, но все время хочу тебе сказать и все забываю: не будь, пожалуйста, в возобновившейся деятельности2 опять так ядовит, как когда-то. Во-первых, это и вообще не требуется, а затем прошу и ради тебя, так как снова наживешь врагов. Не сердись. Адрес на конверте.

Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, оп. 2, ед. хр. 563). Датируется по штемпелю на конверте.

1 Имеется в виду приложенный к письму отзыв на сделанное Бобровым переложение «Песни о Роланде»: «Для Учпедгиза или редкомиссий Наркомпроса. Отзыв. Перевод «Песни о Роланде» С. П. Боброва сделан рукою художника и с этой стороны представляет серьезное литературное приобретены?. Перевод дан в живых и умелых извлеченьях, устанавливающих непрерывность действия без отягощающих подлинник длиннот и повторений. Главные достоинства работы — художественное богатство языка и естественность принятой в основанье ритмической единицы, всесторонне себя оправдавшей как по разнообразию звуковых оттенков, так и отзывчивостью ко всем требованьям слога, предъявляемым большим и драматизированным содержаньем. Как это вообще в природе художественных произведений, значенье перворазрядной работы Боброва безусловно, т. е. оно сохраняется за ней во всех случаях, как бы велики ни были достоинства одноименных и соперничающих явлений. Б. Пастернак. 5. И. 41. Переделкино» (там же, ед. хр. 781).

2 С. П. Бобров был арестован в декабре 1933 г. и сослан в Кокчетав, потом жил в Александрове. В 1941 г. получил возможность вернуться в Москву, зарабатывал переводами.

831. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ

20 марта 1941, Переделкино

20. III. 41. Дорогая Оля!

Вот Ленечка1, мое утешенье. — Я тебя не поблагодарил еще за письмо. — Итак, Гамлет тебе не понравился, несмотря на глубокомыслие твоих отговорок. Но именно за их ласковую шутливость тебе спасибо, за Боречку, которым ты меня назвала.

Недавно я разбирал сундук с папиными набросками, самыми сырыми и черновыми, с его рабочей макулатурой. Помимо радости и гордости, которые всегда выносишь из этих пересмотров, действие этого зрелища уничтожающе. Нельзя составить понятья, не измерив этого в ощущеньи, разницы несхоластического времени, когда естественно развивавшаяся деятельность человека наполняла жизнь, как растительный мир — пространство, когда все передвигались и каждый существовал для того, чтоб отличаться от другого. Оля, Оля, мое существованье жалко и позорно. Часть этой досады тебе знакома по твоему собственному опыту.

Но ты наталкиваешься на препятствия, тебе мешают интриги, у меня же нет этого оправданья. Мне кажется, что у меня давным-давно сами собой опустились руки. Иногда под влияньем этой горечи срываешься2.

Прости за неожиданную остановку. Дальше следовали совершенно ненужные нескромности.

Лучше вернемся к цели письма. Я хотел сообщить тебе, что Лида родила девочку3. У ней два мальчика, это третий ребенок. Что же касается Лени, то, конечно, он вылитая Зина, но не кажется ли тебе, что в то же время он напоминает Жоню?

Крепко, крепко целую тебя и тетю Асю. Как ее здоровье? Еще раз горячо тебя благодарю за заботливость в отношении Гамлета. Меня страшно интересует, чем кончится твоя борьба с темными силами в университете.

Твой Боря

Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.

1 В письмо вложена фотография трехлетнего Лени Пастернака.

2 Далее идут пять вычеркнутых строк.

3 Л. Л. Слейтер родила дочь, названную Розой в память недавно скончавшейся матери.

832. Н. ТАБИДЗЕ

21 марта 1941, Переделкино

21. III. 41

Нина, Вы прелесть, я обожаю Вас. Спасибо за золотое письмо. Простите, что отвечаю так поздно. У меня были дела и еще многое другое. У нас большое огорченье. У Адика костный туберкулез правой ступни, его в скором времени повезут в Евпаторию, в санаторий. Между прочим Зине было бы легче, если бы он находился в каких-либо более знакомых краях и невдалеке от близких, и она подумала о Грузии. Нет ли у Вас подходящих заведений? Имейте в виду, что из детского возраста он уже вышел, и это должен быть санаторий для взрослых. Видите, какие у нас печальные новости.

Вот опять, Ниночка, мне дали по морде (с награжденьями) и совершенно справедливо1. Я наверное и правда полное ничтожество, и грош мне цена, если я мирюсь с позорной двойственностью своего имени, неизвестно чем приобретенного, и не спешу написать, наконец, что-нибудь стоющее и законченное, чтобы оправдать эти кредиты и авансы, а все перевожу и продолжаю строить судьбе глазки.

Вас должно удивить, что я ни словом не отозвался на смерть Гаприндашвили2. Между тем это не случайно. Мои мысли о нем слишком близки к моим мыслям о самом себе, хотя его, бедного, уже нет, а я жив и продолжаю отделывать скандальность своего по-ложенья. Хотя как будто бы мы не похожи, но в обоих случаях та же душевная собранность, та же глубина глаза, та же способность и желание переписать все окружающее в образах, и та же в конце концов, никчемность и неурочность даром пропавшей жизни.

Нина, у меня к Вам просьба. Летом у меня были от вашего русского театра в Тифлисе, и взяли текст Гамлета для предполагаемой постановки. Не могли ли бы Вы узнать как-нибудь стороной, отчего это у них расстроилось (иначе я бы знал об их работах).

Напишите мне об этом, как узнаете, не щадя меня.

Странное письмо, Нина, не правда ли? Подумайте перед тем, как будете отвечать. Не пишите мне успокоительных пустяков, но если у Вас есть мысли на этот счет, поделитесь со мною.

Целую Вас. Ваш Боря

Зина в городе. Если захотите написать ей (насчет Адика), адрес: Москва 17, Лаврушинский 17/19 кв.72.

Впервые: «Литературная Грузия», 1966, № 1 (конец письма); полностью — «Дружба народов», 1996, № 7. — Автограф (ГМГЛ, № 24950, 28).

1 Пастернак не был включен в список награжденных орденами и медалями за заслуги в советской литературе.

2 Речь идет об официальном некрологе «Памяти Валериана Гаприндашвили», подписанном В. Гольцевым, П. Антокольским, Б. Пастернаком и др., в «Литературной газете», 9 февр. 1941.

833. О. М. и А. О. ФРЕЙДЕНБЕРГ

8 апреля 1941, Переделкино

8. IV. 41. Дорогая Оля! Сердечное, сердечное тебе спасибо за твое золотое письмо. Тебя справедливо удивляет, наверное, такое промедленье ответом. Между прочим, — как я пишу маме, — я ждал этой эстонской бумаги1, которую хотел «почать» письмом к тебе. Кстати, у вас она должна быть в Ленинграде, и если ее не продают при университете, то, может быть, она имеется у писателей. Хочешь, я напишу в ваш литфонд, чтобы тебе отпустили пачку?

Благодарю за чувства, за слова о Лёне, за поддержку, за доброту. Твое письмо пришло в воскресенье 30-го, ты спрашиваешь о Дудлике. Он у меня гостил как раз в те дни, а в воскресенье на даче была и Женя. В прошлом письме я стал было тебе писать про разные интимности и бросил2. Не ставь этого ни в какую связь с упоминанием о Жене и Женечке, но в общем клубке недовольств, из которых главное — недовольство зря потраченною жизнью и собою, было у меня и раздраженье того свойства, что мне опять захотелось сломать и по-новому сложить свою жизнь. Полтора месяца тому назад я поссорился и расстался с Зиной. Я немного помучился, а потом вновь поражен был шумом и оглушительностью свободы, ее живостью, движеньем, пестротой. Этот мир рядом. Куда же он проваливается, когда мы не одни? Я преобразился, снова поверил в будущее. Меня окружили товарищи. Стали происходить неожиданности. Так бы и осталось, если бы не удары, посыпавшиеся на Зину.

Во-первых, я не думал, что она примет это все так трагически. Писать и говорить об этом вообще нельзя и нескромно. Но когда к ее горестям прибавилась болезнь старшего мальчика, которого на днях повезут в Евпаторию, выдерживать свое решенье стало, может быть на время, невозможно. Я тут помогу ей, а там будет видно. Чего-то забытого и вновь недавно испытанного я назад не уступлю. Я пишу тебе сбивчиво, с пропусками и помарками, и бесчеловечно. Она чудная, работящая, человек со страшно трудною жизнью и такая же рева, как Леничка. Но поговорим о другом. При мысли о Греции у меня сердце сжимается. Мне кажется обстановка опять, как прошлым летом, когда немцы неслись лавиной и брали страну за страной. Дай Бог, чтоб я ошибся. С восхищеньем читал твой рассказ об университетских «Ра» (доктора,