ед. хр. 61). На двух открытках; отправлены в Берсут-на-Каме.

1 Письма Б. Б. Пастернака из-под Вязьмы задержались на почте и стали приходить с опозданием на месяц.

2 Ольга Феликсовна Блуменфельд.

3 А. Р. Грегер-Анастасьева.

4 Сестры О. Ф и Н. Ф. Блуменфельд.

5 Описка — нужно: Стасика, Адриан остался в Москве в больнице. Описка вызвана тем, что одновремемно с открытками Пастернак пересылал письмо Адика, написанное 9 июля в день эвакуации 3. Н., со своей припиской: «12 VII. 41. Дорогая и любимая моя киса, пересылаю тебе Ади-но письмо, пришедшее вчера в Переделкино. В воскресенье 6-го у него были Гаррик и МилицаСергеевна» («Второе рождение». С. 155).

6 Писательница и подруга 3. Н. Пастернак по Киеву В. В. Смирнова была соседкой по дому в Лаврушинском пер.; эвакуирована в Чистополь.

841. 3. Н. ПАСТЕРНАК

19 июля 1941, Переделкино

Жду с нетерпеньем известий от тебя. Наверное, вам очень трудно: теснота, жара и, может быть, и с питаньем не так гладко. Успокой меня на этот счет. Не терзай себя мыслями, что вы уехали понапрасну. Правда, после вас не было ни разу тревог, но ведь никто не может знать, что будет дальше. Я уже писал тебе, что по многим соображеньям решил заботиться об огороде. На капусте уже блохи и черви, буду их уничтожать. Начинает созревать клубника. Когда ее будет больше, повезу Адику1. Вчера разбирал вещи на городской квартире. Сколько хламу!!! Я ужасался2. Крепко целую тебя, Леню и Стасика. Поклон всем знакомым. Твой Б.

Впервые: Письма Пастернака к жене. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, on. 1, ед. хр. 61). Датируется по почтовому штемпелю на открытке.

1 В туберкулезную больницу в Балашихе, где лежал Адриан Нейгауз.

2 Получив письмо, 3. Н. Пастернак писала, что, глядя на страдания и лишения детей, ее «меньше всего интересуют окна в Лаврушинском, запущенный огород и пр.» и она не понимает, зачем «убирать квартиру, зная наверное, что она не уцелеет» («Второе рождение». С. 450).

842. 3. Н. ПАСТЕРНАК

21 июля 1941, Переделкино

21. VII. 41

Дорогая моя Зиночка, дуся моя!

Ничего не могу тебе сообщить нового против того, что писал вчера и позавчера, но я получил первое твое письмо с Казанской пристани, и это такая для меня радость, спасибо, спасибо, спасибо тебе1. Как живо и интересно ты пишешь, я все увидал, точно очутился рядом с вами. Без конца крепко целую Ленечку, тебя и Стасика. Тебе нечего писать мне об Адике, я вчера пережил целое потрясенье при прощаньи с ним, и он мне не дальше Жени2. Они все еще в Балашихе и на пароходы еще не погрузились. Какое счастье для меня твое письмо, ты даже не можешь себе представить. Как и ты, и Стасик, ищу удовлетворенья только в физическом труде3. Женя получил полное боевое крещенье, во всем побывал, и Василий на даче ходил за ним по пятам, как за военспецом только что из-под огня, а Афиногенов на его рассказах даже построит целую английскую радиопередачу4, мне же он, Женя, запретил писать что-нибудь об испытанном им из скромности и чувства ответственности. Да и рассказал он только пустяки, даже и от меня, отца, что-то скрывая. Весел, худ, строен и весь в веснушках, кланяется тебе и целует Леню и Стасика. Без меры люблю тебя и целую. Твой Б.

Впервые: Письма Пастернака к жене. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, on. 1, ед. хр. 61).

1 Из письма 3. Н. Пастернак: «…Приехали в Казань благополучно, только все черные от грязи. Леня очень хорошо приспособляется к тяжелым условиям пути … В шесть часов утра высадились в Казани и поехали прямо на пристань. Тут все очень хорошо устроено, кормили детей горячим. Ленечка восхищался пароходом и был весел. Только что погрузились на чудный пароход. У нас 2-местная каюта с Жанной Инбер. Авось сегодня я высплюсь. В поезде две ночи совсем не спала — очень много работала на всех детей, уставала, а Ленечка так широко раскидывался на полке, что меня спихивал на пол. Ну, пока жаловаться не приходится, так как все благополучно и все здоровы» («Второе рождение». С. 446).

2 3. Н. Пастернак писала: «Не забывай Адю. Отнесись по-человечески. Мы во многом виноваты все в его болезни и в недоглядке за ним, начиная с Кавказа» (там же).

3 См. письмо 3. Н. Пастернак: «Стасик работал много. Таскал тюки всех ребят и очень устал … Передай Гаррику содержание письма. Мне некогда писать, так как много общественной работы и нужно людям помогать. Это единственное, что спасает меня от ужасных мыслей и представлений» (там же).

4 Афиногенов заинтересовался рассказом Б. Б. Пастернака о немецком летчике, который, увидев «вдохновенный труд» народной обороны, сдался в плен советским войскам.

843. 3. Н. ПАСТЕРНАК

24 июля 1941, Переделкино

24. VII

Дорогая дуся!

Третью ночь бомбят Москву. 1-ю я был в Переделкине, так же как и последнюю, с 23-го на 24-е, а вчера, с 22-го на 23-е, был в Москве на крыше (не на площадке солярия, а на крыше) нашего дома, вместе со Всеволодом Ивановым, Халтуриным1 и другими в пожарной охране. Помнишь рассказ англичанина, передававшего свои наблюденья по радио2, я как-то тебе рассказывал. Ну вот, теперь мы все это видим каждую ночь своими глазами и испытываем на своей шкуре. Регулярное это недосыпанье, не говоря о другом, что до тебя донесет молва и легко подскажет воображенье, страшно изнуряет. Сколько раз в теченье прошлой ночи, когда через дом-два падали и рвались фугасы и зажигательные снаряды как по мановенью волшебного жезла в минуту воспламеняли целые кварталы, я мысленно прощался с тобой, мамочка и дуся моя. Спасибо тебе за все, что ты дала мне и принесла, ты была лучшей частью моей жизни, и ты и я недостаточно сознавали, до какой глубины ты жена моя и как много это значит.

Помни меня, милый мой друг, если, по несчастной случайности, в этой гибельной лотерее мне выпал бы смертельный номер. Кланяйся Тамаре Владимировне3 и скажи ей, что в естественных условиях и отдаленно нельзя себе представить, каким облегченьем является в опасности близость или присутствие человека, которого любишь и ценишь при всех обстоятельствах. Я говорю о Всеволоде, который стоял в нескольких шагах от меня за чердаком. А кругом была канонада и море пламени.

Душу в объятьях тебя, Леню и Стасика. Все живы и здоровы. Адик в безопасности.

Впервые: Вестник РСХД, JSfe 106. Париж-Нью-Йорк, 1972. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, on. 1, ед. хр. 61).

1 Иван Игнатьевич Халтурин, муж В. В. Смирновой, специалист по детской литературе.

2 Пастернак слышал по Би-би-си рассказ англичанина о немецких бомбежках Лондона.

3 Т. В. Иванова — жена Вс. В. Иванова.

844. К. А. ФЕДИНУ

Середина июля — начало августа 1941, Москва

Не мог зайти, потому что после разговора было дежурство и разрушенья и на другой день был занят. В Информ-бюро есть та же статья1. В нее там внесено редакционное измененье в желаемом Елене Феликсовне2 духе. Просьба держаться его, для простоты дела, и не задерживать сдачи статьи, для того, чтобы 20-го по ней можно было получить деньги.

Впервые. — Автограф (собр. Н. К. Фединой). Датируется по содержанию.

С осени 1936 г. Пастернак с Фединым стали соседями по Переделкину, письма сменились частыми встречами и записками, аналогичными сохранившейся: «Костя, радость моя, — у нас есть немножко пива и водки и у меня плохое настроение. Приходи, пожалуйста, когда стемнеет, и предадим проклятию все это сволочное нагорие с вершины до основания. Твой 2.» (там же). В свою очередь Федин, даря в апреле 1941 г. Пастернаку «Маленькие романы», писал: «Дорогому Борису Пастернаку — с глубокой любовью к нему и его гению, в память о чтениях и разговорах на переделкинских дачах».

1 Статья неизвестна. Л. К. Чуковская вспоминала, что в первые месяцы войны встретила Пастернака, который читал ей статью, написанную для Информбюро, где были слова: «Россия это не только имя нашей родины, но имена наших жен, сестер и матерей…». Пастернак писал в это время жене: «Не сердись на меня, что я ничего не посылаю, но откуда мне взять денег, когда то, что я делаю, не подходит по тону» (6 авг. 1941; Письма Пастернака к жене. С. 111).

2 Елена Феликсовна Усиевич — в то время редактор Совинформбю-ро. Наверху записки рукою Пастернака дан номер ее телефона: «В-161-66 Ел. Фел. Усиевич». В письме к жене Пастернак характеризует Информбюро, как «нечто вроде центральной цензуры и инстанции, которая распределяет печатный материал для Союза и заграницы» (8—10 сент. 1941; там же. С. 136). Федин тоже сотрудничал в Информбюро.

845. 3. Н. ПАСТЕРНАК

7 августа 1941, Москва

7. VIII. 41. Вчера я был в городе, собирал для тебя одеяла и пр. в квартире, заваленной битым стеклом1, которого я не успел собрать, и так задержался, что, когда я кинулся ночевать на дачу, оказалось, что я весь день не ел, а на даче ни крошки хлеба. Я очень торопился и не успел забежать к Жене узнать, живы ли они (каждую ночь пожары и разрушенья), и что-нибудь у них взять съестного на дачу. На даче, под влияньем дневного разбора игрушек и перебиранья ваших вещей, а также пустого желудка и удивительной, чистой тишины леса и поля в вечерний час, совершенной пустоты дачи и ненавистного мне присутствия Маруси, у меня разыгралась такая тоска, хоть плачь. Сегодня я опять в городе и вдруг узнал, что Женя с Женичкой вчера неожиданно уехали в Ташкент, ничего не успев сказать мне. Я, вероятно, оставлю Елену Петровну у себя. Их квартира пока цела, и, может быть, я ее облюбую для себя и Конст. Ал-ча Федина как городское пристанище. Прости, что не посылаю вам ничего съестного, но я сижу абсолютно без денег2.

Наверное, опять ухудшились наши дела, потому что возобновилось бегство из Москвы. Гаррику и Косте Федину предлагали уехать в Нальчик (на Кавказ), но на это нужно много денег, и они отказались. Напиши мне, пожалуйста, ласковое и хорошее письмо, как жена мужу, ты не представляешь себе, под каким гнетом (и в совершенном неведенье) мы тут живем. Не знаю, что бы отдал, чтобы повидать и обнять Леничку.

Твой Б.

Впервые: Письма Пастернака к жене. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, °п. 1,ед.хр. 61).

1 В открытке, отправленной накануне, Пастернак писал: «Собираю одеяла и белье для отправки вам. Дело затрудняется тем, что минувшей ночью (я ночевал в Переделкине) фугасная бомба уничтожила зданье почты на Ордынке и воздушною волной высадило окна почти во всех квартирах в Лаврушинском. Комнаты и вещи завалены мелким