с Фединым пока, на этой неделе, не думаем о поездке в Чистополь. Но всего вероятнее мы приедем эдак в начале, что ли, октября, приедем обязательно, потому что я не проживу, не повидавшись с тобой, и твердо решил ехать. Письмо это и прилагаемые деньги (если я не достану сегодня дополнительно, то их опять только 400), письмо это и деньги передаст тебе муж Веры Васильевны, Иван Игнатьевич Халтурин2. Он меня немного видел в две-три моих ночевки в Москве, он неустрашимо продежурил все ночные налеты на Москву в качестве начальника нашей домовой пожарной охраны: расспроси его, он тебе, если захочет, может рассказать обо мне и о состоянии наших комнат в городе и вообще о внешности Москвы и о среднеписа-тельском быте нашего слоя. Я с вашего отъезда не платил за квартиру, сейчас я расплачусь и до предполагаемого отъезда приведу квартиру в порядок. У нас выбито 15 стекол квартирных (как у меня и Стасика наверху, и 5 больших, как внизу в кухне)3. Заделать это стеклом или фанерой будет стоить не меньше 200 руб. Итак, вот что о нашей поездке. Да, надо будет как-то позаботиться об остающихся при отъезде квартире, даче, квартире на Тверском, запасе овощей, вещах и пр. и пр., потому что квартиры уезжающих в целом ряде случаев просто занимают семьями, оставшимися без крова после разрушений от бомбардировки или эвакуированными из занятых немцами городов.
Теперь о посылке. Не удивляйся, что в ней так много глупого и лишнего. Без больших денег, при введенных на все карточках, очень трудно доставить ту степень радости или приятного, как хотел бы. Да и вот, например, конфеты: Елена Петровна достала мне еще 1/2 кило (для них было место в средней кастрюле судка с чаем), когда я все собственноручно сдал и зашил. Если ты бросила курить, подари табак кому-нибудь другому. Если Стасику лень перечитывать Диккенса, пусть сделает то же самое с присланными книгами. Но я три дня жил приготовлением этих подарков, итак, не смейтесь над моим подбором. За одною из брючных пар ездил сам на Курский в 9 ч. утра4, Гаррика не было, он много по знакомым на дачи ездит, Милица Сергеевна сказала, что нет и малы размером, я сказал, пусть дает короткие. Подарки Ленечке помогала доставать Маруся, тебе и Стасику — Петровна. Я хотел послать тебе рубашек, она рассудила, что лучше и выгоднее будет бельевого материала для них (8 метров). Розовое варенье тебе, табак. Сладости всем вам, хотел 3 плитки шоколаду, не хватило денег. Grace: ботинки, носки, книжки. Лёне шапку зимнюю, зимнее пальто, чулки, рейтузы и рукавицы. Я пишу по памяти и, может быть, что-нибудь забыл. Да, калоши на валенки ему, вот почему такие большие. Кажется, Маруся собирается достать и дослать к Ларисе Ивановне ему байки на теплое белье.
10. IX. 41 утром. Вчера ночью Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина5. Я не хочу верить этому. Она где-то поблизости от вас, в Чистополе или Елабуге. Узнай, пожалуйста, и напиши мне (телеграммы идут дольше писем). Если это правда, то какой же это ужас! Позаботься тогда о ее мальчике, узнай, где он и что с ним6. Какая вина на мне, если это так! Вот и говори после этого о «посторонних» заботах! Это никогда не простится мне. Последний год я перестал интересоваться ею. Она была на очень высоком счету в интелигентном обществе и среди понимающих, входила в моду, в ней принимали участие мои личные друзья — Гаррик, Асмусы, Коля Вильям, наконец, Асеев7. Так как стало очень лестно числиться ее лучшим другом и по многим другим причинам, я отошел от нее и не навязывался ей, а в последний год как бы и совсем забыл. И вот тебе! Как это страшно. Я всегда в глубине души знал, что живу тобой и детьми, а заботу обо всех людях на свете, долг каждого, кто не животное, должен символизировать в лице Жени, Нины и Марины. Ах, зачем я от этого отступил!
Кончаю карандашом у Афиногеновых, пока они завтракают, потому что поеду в город с ними8. Они тебе от души кланяются. Я забыл написать тебе главное. Как счастливы наши дети, что у них такая мать, как ты. Слава о тебе докатывается до меня отовсюду, тобой не нахвалятся в письмах сюда дети и взрослые, про твою работу сказывают приезжие. Ты молодчина, и я горжусь тобой. Будь же справедлива и ты: я не растерялся и со всем справляюсь, несмотря на то что взятый большинством и считающийся обязательным тон в нашей печати еще дальше от меня и отвратительнее мне, чем до войны, несмотря на дикое сопротивленье неисчислимых пошляков и бездарностей в редакциях, секретариатах и выше.
Да, последняя новость, — лишился всех своих постов твой друг и любимец Фадеев, хотя мне-то его по-человечески и дружески очень жаль9. Он приехал с фронта, запил и пропал на 16 дней. Я думаю, такие вещи не случайны и ему самому, наверное, захотелось расстаться с обузами и фальшивым положеньем своих последних лет. Я не знаю, кто будет вместо него по Союзу, но в Информбюро (нечто вроде центральной цензуры и инстанции, которая распределяет печатный материал для Союза и заграницы) вместо него будет Афиногенов. Нас (меня, Костю, Всев. Иванова и кое-кого еще) привлекут к более тесному сотрудничеству.
В Москве сейчас совершенно спокойно, несравнимо с тем, что месяц назад. Без конца, тютя моя, Леню и Стасика целую.
Твой Боря
Если простынную зашивку испоганили чернилами, я не виноват. Я просил не пачкать вещей багажными надписями и, пока был, следил, чтобы их не делали. Но не знаю, что было после10.
Впервые: Вестник РСХД, JSfe 106. Париж-Нью-Йорк, 1972. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, on. 1, ед. хр. 61).
13. Н. Пастернак писала: «Здание пионеров, где Стасик, отбирают, и всех, имеющих матерей, отдают на руки. У меня комнаты нет и найти негде. Я работаю много, мною довольны, но если и в детском саду будут отдавать, мое дело дрянь. У меня нет никакого личного хозяйства, не на чем варить, купить ничего нельзя, и как я тогда буду жить — не знаю! Сейчас приехал Хохлов и что-то думает устраивать — не знаю, удастся ли ему это! Ленечка очень доволен игрушками. Я принесла к нему в группу и сказала, что это прислал папа и чтобы он всем деткам давал играть» («Второе рож-дение». С. 452). Я. Ф. Хохлов — уполномоченный Литфонда и директор интерната и детского дома в Чистополе.
2 И. И. Халтурин не поехал в Чистополь. См. письмо JSfe 854.
3 Квартира Пастернака была расположена на двух этажах: 8-м и 9-м, под самой крышей.
4 Нейгаузы жили на ул. Чкалова, около Курского вокзала.
5 Марина Цветаева покончила с собой в Елабуге 31 августа 1941 г.
6 Шестнадцатилетний сын М. Цветаевой Георгий Эфрон сентябрь прожил в интернате в Чистополе, в начале октября вернулся в Москву; Пастернак виделся с ним 6 окт. 1941 г.
7 В письме В. Гольцеву 18 окт. 1940, где Пастернак писал, что Цветаева «очень en vogue сейчас» (в моде. — фр.) и «в центре всех моих друзей: Нейгаузов, Вильям-Вильмонтов, Асмусов и пр.». Пастернак окружил
Цветаеву своими друзьями, устраивал ей заработок в Гослитиздате, помогал в поисках жилья и школы для ее сына, поддерживал материально.
8 Пастернак близко подружился с драматургом А. Н. Афиногеновым и его женой зимой 1937 г. в Переделкине, когда исключенный из партии Афиногенов со дня на день ждал ареста. Об этом Пастернак сделал надпись на книге «Стихотворения в одном томе» (1936): «Новому другу дорогому Александру Николаевичу Афиногенову на память о вечерах зимы и лета 1937 года. Б. Пастернак» (Воспоминания. С. 382). Пастернак пользовался поездками Афиногеновых в Москву на машине. Сохранилась его записка, рисующая добрососедские отношения: «Дорогие Афиногеновы! 1) Если Вы умеете опускать письма в почтовый ящик (не удивляйтесь оговорке: я не умею и неделями ношу свои собственные в кармане), то отправьте, пожалуйста, два приложенных письма. 2) Альбом давно следовало передать Вам для заполнения его Александром Николаевичем. 3) Если Вы сегодня уезжаете в Москву гораздо позднее предположенного, скажите об этом нашей няне. Мне нужно досмотреть одну корректуру, и тогда, часа через два-три я бы напросился к вам в попутчики. До скорого свиданья. Заранее спасибо за все. Ваш Б. И» (РГАЛИ, ф. 2172, on. 1, ед. хр. 184).
9 А. Фадеев оставался ответ, секретарем Союза писателей, на посту главы литерат. отдела Совинформбюро с 9 сент. 1941 г. его сменил А. Афиногенов. Об отношениях Пастернака и Фадеева и двойственности поведения Фадеева свидетельствуют письма Пастернака к нему 1940—1950-х гг.
10 Приписка касается посылки с вещами, зашитыми в простыню.
854. 3. Н. ПАСТЕРНАК
12 сентября 1941, Переделкино
12. DC. 41. Муж Веры Васильевны не поедет в Чистополь. Накануне отъезда его призвали. Он теперь мобилизован и уже, наверное, в казарме. К 400 р., которые я хотел с ним послать, прибавлю 600 и эту тысячу передаю Ларисе Ивановне1. Это все наши с тобой, не Га-риковы. Точного адреса Адика еще нет, но в Свердловске Бендиц-кий2 получил от него телеграммы о благополучном прибытии в Нижний Уфалей (это между Свердловском и Челябинском3). Адик телеграфировал не сюда, в Москву, а Бендицкому в Свердловск, потому что предполагал, что Гаррик с семьею в пути туда, по приглашению Свердловской консерватории. Но Гаррик все туг еще. У меня было очень тяжелое настроенье вчера, пустая бессодержательная газета, усталость от города. Была ужасающая погода, двухсуточный осенний ливень с ветром. Ночью дождь и завыванье бури не давали мне спать. Наверное, очень плохо с Ленинградом, Киевом и Одессой. Уже не-сколько дней тому назад говорили о поголовном переселеньи всей республики немцев Поволжья от мала до велика (до 1 милл. человек) в Среднюю Азию или за Алтай. И вдруг это коснулось московских немцев, вплоть до Риты Вильям например4. Именно в эту страшную дождливую ночь узнали об этом в Переделкине Кайзеры и Эльснеры (живущие у Павленки), чистые, честные, работящие люди. Они завтра должны выселяться в Казахстан, за Ташкент. Всю ночь это меня давило. Сколько горя и зла кругом, какими горами копится человеческое разоренье, сколько счетов, друг друга перекрывающих, прячет за пазуху человеческое злопамятство, сколько десятилетий должно будет уйти в будущем на их обоюдостороннее погашенье.
И потом, усиливающаяся безысходность несносной душевной несвободы. Делаешь что-то настоящее, вкладываешь в это свою мысль, индивидуальность, ответственность и душу. На рукописи ставят отметки, ее
