Густавовича1. Они встретились в Свердловске, где он наверное будет преподавать в консерватории. Но Адика Гаррик еще не видал, это часах в трех езды от Свердловска, и я не знаю, насколько он располагает свободой.

Наверное на днях я поеду в Москву2. Мне туда совсем не надо и не особенно хочется. Но прошлой осенью у меня были силы для проведенья своей линии. Я обольщался насчет товарищей. Мне казалось, будут какие-то перемены, зазвучат иные ноты, более сильные и действительные. Но они ничего для этого не сделали. Все осталось по-прежнему—двойные дела, двойные мысли, двойная жизнь. И я одинок в той степени, когда уже это смешно. В такой безоружное™ протянуть в чистопольской бабьей пошлости еще зиму будет трудно. Вот отчего я еду. Но как раз сейчас что-то могло бы меня и удержать.

Я тут около года. Я провел его очень производительно. Перевел Ромео и Джульетту, избранный томик польского поэта Словацкого и начал драму. Я подписал договор на сочиненье современной оборонной пьесы в прозе. Контракт определил ее содержанье. Уже подписывая его, я проговаривался, что буду писать вещь по-новому, свободно3. Я и в дальнейшем не делал из этого тайны. Но я увлекся и зашел в этом направлении довольно далеко. Вещь едва ли будет предназначена для печатанья и постановки. Это окончательно развязало мне руки. Современные борзописцы драм не только врут, но и врать-то ленятся. Их лжи едва-едва хватает на три-четыре угнетающе бедных акта, лишенных содержанья и выдумки. В этом отношении Тренев написал тут вещь до ужаса слабую, и Федин, человек, которого я любил и наверное люблю больше всех на свете, после поразительных воспоминаний о Горьком написал четырехактную пьесу с мертвыми словами и страстями, содержанье которой может уместиться в спичечной коробке. Только Леонову, благодаря безмерности его дарованья удалось написать талантливую и блестящую неправду4, которая очаровывает на протяжении всей завязки и разочаровывает только к концу. Исходя из этих наблюдений, а также из со-знанья практической бесполезности моего труда на ближайшее время, я решил не стеснять себя размерами и соображениями сценичности и писать не заказную пьесу для современного театра, а нечто свое, очередное и важное для меня, в ряд прошлых и будущих вещей, в драматической форме. Густоту и богатство колорита и разнообразие характеров я поставил требованьем формы и по примеру стариков старался черпать из жизни глубоко и полно. Рано говорить о том, насколько я со всеми этими намереньями справлюсь.

Я написал первый акт этой сложной четырех- или пятиакт-ной трагедии. Он в четырех длинных картинах со множеством действующих лиц и сюжетных узлов. Драма называется «Этот свет» (В противоположность «тому»), ее подзаголовок «Пущинская хроника». Первая картина — на площади перед вокзалом, вторая в комнате портнихи, из беспризорных, близ вокзала, третья в бомбоубежище этого дома, четвертая — картофельное поле на опушке Пущинского леса в вечер оставления области нашей армией5. Пока вещь не дописана вся, не говори о ней пожалуйста никому.

Я хочу попробовать продолжать ее в Москве. Не знаю, насколько это будет выполнимо. Сейчас, издалека, ни с кем не списавшись и не проверив на месте, предполагаю поселиться у тебя, если позволит состоянье комнаты и Елена Петровна согласится мне помогать. На всякий случай вот вам адрес Асмусов: Москва, Зубовский бульв. 16/20 кв. 45. Как только установится мой собственный, я тебе сообщу. По-видимому зимовка в Москве будет не легче Ленинградской. Если по приезде выяснится, что осесть и обосноваться с надеждою поработать немыслимо, я вернусь в Чистополь.

Перевожу тебе тысячу руб. Как только достану в Москве, переведу столько же. Зина, Леня и Стасик остаются в Чистополе. Крепко тебя и Женичку целую. Спасибо ему за открытку, я кажется на нее не ответил. Ваш Боря

Если я вас сейчас поздравлю телеграммой с его рожденьем, она к 23-му не дойдет6, об этом надо было подумать раньше. С тем большей силой желаю вам обоим всего лучшего.

Впервые: «Существованья ткань сквозная». — Автограф

1 Г. Г. Нейгауз был выпущен из тюрьмы 19 июля 1942 г.

2 Пастернак уехал в Москву в последних числах сентября 1942 г.

3 В заявке «Во Всероссийский Комитет по делам искусств», поданной 25 авг. 1941, Пастернак писал: «Сюжетная завязка пьесы будет бытовая, с реалистическими персонажами, без святых и прописей, с красноре-чьем самих эстетических положений. Пьеса будет написана по-новому свободно» (т. V наст. собр.).

4 Имеются в виду пьесы К. Тренева «Навстречу», К. Федина «Испытание» и Л. Леонова «Нашествие».

5 От пьесы сохранились только 3-я и 4-я сцены.

6 23 сентября — день рождения Е. Б. Пастернака.

897. А. А. ФАДЕЕВУ

Октябрь 1942, Москва

Дорогой Саша!

Сейчас по просьбе В. Ф. Бокова из Сталинска, Новосибирской, где он учится курсантом 18-го подразделенья в вывезенном туда Виленском Пехотном училище, наблюдал себя в странной роли, пишущим ходатайство о нем в ПУРККА1. Поддержи его. За его вызов из училища во фронтовую печать действительны доводы практического благоразумья, а не бытового доброжелательства, по всему тому, что мы знаем о нем.

Он не такое яркое, особо стоящее и замкнутое явление, как Мария Петровых, недавно со справедливыми восторгами здесь нами обнаруженная. Но из положительной, реалистически видящей и душевно здоровой нынешней молодежи, он самый замет-ный, сильный и обещающий, предан литературе со страстью, очень много знает и не устает учиться, беллетрист, стихотворец, филолог, фольклорист-ученый и ко всему из очень простой семьи. Я уверен, что не ошибаюсь в нем.

Укрась, пожалуйста, мои хлопоты о нем деятельным пожеланьем им успеха, и все пойдет как по маслу, Боков будет новым Немировичем2 в Ново-балканской главе этих неслыханных наших лет.

Не сердись, я знаю, как это все до глупости далеко по звуку. Кажется, мы скоро увидимся, и я расскажу тебе о триумфах Ангелины Осиповны в «Женитьбе Белугина» 3. Как ты съездил в Ленинград и вполне ли выздоровел?

Обнимаю тебя. Твой 2. Пастернак

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 631, оп.16, ед. хр. 118).

Поэт Виктор Федорович Боков жил в Переделкине, где познакомился с Пастернаком. Вместе с ним 8 авг. 1941 г. провожал М. Цветаеву в эвакуацию, приезжал в Чистополь, куда была эвакуирована его мать, в марте 1942 г. был призван в армию и вскоре арестован.

1 Политуправление Рабоче-крестьянской Красной армии.

2 Имеется в виду писатель Василий Иванович Немирович-Данченко, один из первых в России профессиональных военных корреспондентов еще с русско-турецкой войны 1877—1878 гг.; во время Балканской войны издал книгу очерков «С вооруженным народом» (СПб., 1913).

3 Жена Фадеева, актриса МХАТа А. О. Степанова. «Женитьба Белугина» — пьеса А. Н. Островского и Н. Я. Соколова.

898. Е. В. ПАСТЕРНАК

14—25 октября 1942, Москва 14. X. 42. Дорогие Женек и Женя!

Я уже две недели как в Москве. Первые часы в вечер приезда у меня было чувство новизны и отвычки, и на другой день прошло. Я остановился у Шуры. Когда я уезжал из Чистополя, у меня было намеренье остаться здесь на зиму даже в случае больших неудобств и трудностей, и если бы мне отказали в постоянной прописке. Я рас-считывал, что в Москве должно чувствоваться нечто исторически новое и, сквозь любые лишенья, некоторое предвестье завтрашнего дня. Кроме того мне казалось, что с одной стороны я буду эту зиму свободен для передвижений и меняющихся наблюдений, за отсутствием большой постоянной работы, с другой в каком-нибудь из театров будут ставить Ромео, который будет меня поддерживать матерьяльно. При этих условиях я думал побывать на фронте, потому что эти поездки не могли бы кормить меня, вследствие вероятной неприемлемости моих корреспонденции.

Но все сложилось по-другому. В Москве спокойно и очень обыденно, все наши пристанища, и в частности твое, частью разорены, частью заброшены, все ценное растащено; о Ромео никакому из театров ничего не известно, и совершенно неожиданно я подписал соглашение на перевод «Антония и Клеопатры» для Мхата, который займет меня на полгода. При этих условиях я решил вернуться в Чистополь, где хотя жизнь и питание хуже, чем в Москве, но где я буду среди своих и смогу спокойно работать.

Через Охрану авторских прав я просил выплатить тебе две тысячи. Столько же надеюсь перевести тебе по почте. Я не знаю, как сложатся дальше мои дела, но вероятно потом будет некоторый перерыв месяца на три. Разумеется, если только будет возможность, я тебя не оставлю без помощи.

25. X. 42

Я здесь очень засиделся по вине всяких дел, затруднений и бытовых несчастий, валящихся вокруг Шуры (больше всего на Риту и Аню1). Мне как раз бы следовало сейчас уехать. Не сегодня завтра станет Кама и прервется сообщенье с Чистополем. Мне тревожно и грустно, что я из-за вечного своего торчанья среди несчастненьких, застреваю тут вдали от своего дома и долга. Итак вкратце о делах. Упомянутые выше 2000 я тебе перевел по почте (сверх уапповских). Я видел Пусиньку и Ипполита Васильевича^, дал им 750 р. (может быть если будет возможность доведу до тысячи). Много денег дал Петровне, много трачу у Шуры.

В отношении имущества и обстановки вы и мы, т. е. твоя и наша квартиры сильно пострадали. У тебя все ценное из сундуков и шкапов раскрадено и оставлена только мебель и книги (и то не все). У нас же не пощадили и этого. Я не знаю, писал ли я тебе об этом в последние дни из Чистополя (я уже это там знал), но больше всего меня огорчила гибель всех папиных работ, оставшихся в Переделкине. Сундуки перенесли на дачу к Ивановым, где они и сгорели вместе с Ивановскими вещами. Какое-то предчувствие заставляло меня, помнишь, перевозить некоторый выбор из этого большого собранья всюду за собою то с дачи в город, то из города на дачу. В последний раз я почти все (за исключением Жони-девочки на картоне в золотой рамке) перевез в нескольких связках, как и лучшие из своих книг, Адину шубу и еще кое-что к тебе на Тверской.

Адикову шубу, конечно, украли вместе с Жениной, а книги и картины кажется уцелели. У тебя (тобою) за квартиру было уплачено до последнего дня. Я уплатил еще за ноябрь. В Жениной комнате теперь жила жена слушателя Лит. института Александра Васильевича Баукова. Предполагалось, пока я думал, что останусь, что я поселюсь в следующей твоей. Но у вас не будут топить, не действует водопровод и канализация. Я вообще в Москве на зиму не останусь. Ничто в ней не привлекает меня. Но я хотел договорить о твоей квартире. Я просил Нюню и Петровну следить за сменою квартирантов в одной из твоих комнат и смотреть за состоянием